Когда улеглась пыль от карателей, выбрались из ущелья и отправились на юг – к подросшей цепочке кряжа.

На подходе к первой возвышенности еще раз проверили оружие. Перетрясли хозяйство, подтянули амуницию. Больше часа карабкались в гору, обходя завалы. Появились первые признаки кислородного голодания. Лишь случайно обнаружилась козья тропа, петляющая вдоль кручи – она и стала, за неимением другой, путеводной нитью. Природа засыпала – живых существ, за исключением пары птиц, выпорхнувших из тернового куста, не было. Ночным охотником при тунгах Ворчун явно не служил. При звуке бьющихся крыльев льнул к ногам, жалобно скулил. Однако когда тропа круто пошла вниз, вливаясь в обрывистую горловину, первым вырвался вперед, обнюхивая землю. А когда остальные подтянулись, он уже стоял у подножия матерого утеса, закрывающего спуск в долину, и приглашающе вилял хвостом.
– Натаскан на обнаружение опасности, – высказал бесспорное суждение Толмак. – Правда, не представляю, что с его точки зрения опасность, а что удовольствие. Боюсь, у людей и тунгов в этом деле некоторые разночтения.
Перевал не тянулся строго на юг, глубокая седловина уходила на юго-запад, представляя собой изрытую ручьями и пещерами долину. По краям распадка вздымались кручи сложных конфигураций. Мрак уплотнился. На дне ущелья уже давно господствовала темень – казалось, самое время искать ночное убежище. Но Толмак с непопулярным предложением всё испортил.
– Я понимаю, мы устали, – сказал он. – Мы хотим есть и спать. Нас доконал опасный секс. Но в дневное время передвижение по перевалу – это игра на выбывание. Горы – не монолитная стена. Это скалы, испещренные ходами и тропами. Опасность повсюду. Посему предлагаю продолжать движение. Пока можем идти, мы должны это делать. Пусть пройдем хоть пару криллов – уже что-то. Не забывайте – либо мы шустрые, либо мы мертвые.
Обращение подействовало. Но до чего мучительно принималось решение! Через слезы Арики и ной коротышки, через нечеловеческую усталость, становящуюся неподъемной от одного лишь слова – дорога…
Тусклый луч фонаря плясал по тропе под ногами. Толмак скрипел первым, за охотником тащились Арика с Прухом, Верест замыкал процессию. Не страдающий изнеженностью Ворчун то семенил сбоку, прижимаясь к ногам от криков ночной совы, то обгонял колонну, промышляя где-то в окрестностях. Трудно сказать, как долго они двигались. Время переставало казаться монотонной переменной. Оно сжималось, как пружина, вытягивалось извилистой сороконожкой. Арика шаталась от усталости – Верест подхватил ее на руки: невесомое тельце улеглось в ладошки, руки обвили шею, а голова уже спала. Попутно ударил дождь – черная туча пронеслась на бреющем, и ущелье залило, как из брандспойта.
Укрытие нашлось не сразу. Промокшие до нитки, слепо тыкались в трещины между скалами, искали крышу, пока метрах в сорока от распадка, в боковом ущелье, не нырнули в глубокую пещеру. Розовые сталактиты, вырываемые бледным пламенем, источали холод. В параллельных склепах и катакомбах шлепали крылья, вызывая в мозгу неприятные видения с участием ушанов и неразборчивых вампиров. Морочиться с костром не хотелось никому. Выжимать, просушивать траву? Уж лучше мерзнуть. Прух уже храпел, свернувшись калачиком. Толмак кряхтел, обвивая грудь мешковиной. Арика выскальзывала из рук и норовила расплющить нос о каменные плиты.
Когда Верест проснулся, в пещеру заглядывал мглистый свет. Холодное солнце пробивалось сквозь тучи. Арика дышала ему в грудь, забравшись в распахнутый ворот комбинезона. Лохматый Ворчун грел левый бок. Прохлада исходила лишь от пола, остальным частям тела было тепло и уютно. Стараясь не думать о том, что человек произошел от женщины, он аккуратно снял с себя Арику, поднялся. Ворчун открыл глаз, приподнял бдительное ухо.
– Спи, приятель, – погладил его Верест.
Прух уже выдрыхся. В тщетных потугах согреться отплясывал кадриль с воображаемой партнершей. Выходило, конечно, убого. Как и всякому плохому танцору, коротышке что-то мешало.
– Помогает? – участливо спросил Верест.
– С трудом… – простучал зубами коротышка. – Но жить-то надо, раз взялся.
Золотые слова.
У охотника очень кстати пробудились застарелые радикулитные болячки. Мешковина не спасала. Он как-то опасливо шевелил плечами и с тоской смотрел в потолок – мол, надо же.
Он был не одинок в своих терзаниях. Спина у Вереста пока держалась, но подозрительно постреливало в ухе.
– Не слечь бы дружно, – пробормотал он, выползая из пещеры. Малая нужда гнала на свежий воздух.
За скалой что-то упало, покатился камень, запищала живность. Верест выглянул из-за выступа. Мелкий зверек, прижимаясь к земле пушистым тельцем, юрко шмыгнул в расщелинку. Но писк продолжался – с каким-то истеричным детским надрывом. Оружия при себе не было, но Верест чувствовал – не понадобится. Он прокрался вдоль стены и осторожно высунул нос.
На узкой площадке между бесформенными каменными махинами копошилось странное существо. В отличие от памятного черноклюва, оно не вызывало ярого неприятия. С когтей до головы существо покрывал зеленый детский пушок. Недоразвитые крыльца громко хлопали, но взлететь не давала лапа, застрявшая в расщелине и придавленная острым камнем. Судя по всему, он неудачно спикировал на зверька, шмякнулся о скалу и втиснулся в гигантский валун, расколотый на фрагменты. Аэродинамика, стало быть, хреновенькая. И мозгов не нарастил.
«Кого-то мне напоминает это чудо в перьях, – озадачился Верест. – Ну, точно! Динозаврика Динка из мультика. Такой же губошлеп».
Но тот детеныш-игуанодонт из мультика был гладким, без крыльев и адаптирован для детишек. Создание, напротив, никто не адаптировал. Голова напоминала утиную, но с многочисленными шипами на макушке. Глаза большие, жалостливые, пасть беззубая и уже загребущая. Подвижный хвост, вытекающий из туловища и обрывающийся раздвоенным, точно у двухвостки, концом, ожесточенно лупил по камням.
В паузах между призывами существо обнаружило присутствие человека. Коровьи глаза умоляюще распахнулись, сделались такими беспомощными, что Вересту стало не по себе. Он поколебался, но подойти не решился. Поспешил справить нужду и ретировался в пещеру. Арика, проснувшись, сидела, нахохлившись, натянув на уши шапчонку. Толмак угрюмо шевелил плечами. Коротышка давил пятками каких-то карманных монстров, шевелящих усами, чье убежище разрыл под сталагмитом.
– Я не эксперт, – признался Верест. – Но, думаю, над нами потерпел аварию маленький дракончик. Жалко пацана.
– Врешь, – вздрогнула Арика.
– Вру, – кивнул Верест. – Но для утенка он, пожалуй, великоват. Толмак, не хочешь взглянуть?
– А какой он? – спросил Толмак.
– Зеленый. Весь в пуху.
Щелкнули челюсти. Ворчун с аппетитом разгрыз обитателя «муравейника».
– Точно, это он, – Толмак оставил в покое свои плечи и взялся за раскиданные вещи. – Пойдемте, друзья, полюбуемся на перевал. Заодно подсобим нашему пернатому другу.
Дракончик лежал, положив грустную мордашку на здоровую лапу с перепонками. Он уже не пищал – сиротливо всхлипывал. На глаза улеглись красивые ресницы с тройным объемом. Услышав шаги, звереныш вздрогнул. Глаза раскрылись, заблестели. Шевельнулись шипы на макушке, за ними – крылья, сведенные вертикально в одну плоскость.
– Э, да он совсем крохотулька, – протянул Толмак. – Карапуз. Месяцев шесть от роду. Ну что, коллеги, выручим ребенка? Не бойтесь его, он совсем несмышленыш.
– Какое чудо, – с сомнением произнесла Арика, проводя рукой по цыплячьей шерстке. Дракончик мелко дрожал.
– Не чудо, а мудо, – буркнул Прух. – Ладно, девчонка, отойди вон туда, а мы попробуем раскапканить этого лопуха.
Поднатужившись, Толмак с Верестом крутанули глыбу, а Прух забрался в щель и принялся выколупывать застрявшую лапу.
– Никакой он не пацан, – ворчливо прокомментировал из щели. – Форменная пацанка…
А дальше был абзац. Исполинское чудовище с ревом пикирующего бомбардировщика, рассекая воздух, рухнуло на площадку!
Охотника чуть не пришпандорило пикообразными перепонками на крыльях. Он отлетел к стене, выронив арбалет. Крик застрял в горле. Верест отшатнулся, когда шипасто-чешуйчатая гадина с костным гребнем на затылке повернула к нему голову, распахнув пасть. Разбить позвоночник не боялся – рюкзак предохранит, кувыркнулся через голову. Струя горячего воздуха из пасти шарахнула по затылку. Он тоже втемяшился в стену, разбив нос.
«Ну, вот и отбегались, – мелькнула заключительная мысль. – Тотальная гибель, как говорят страховщики…»
На площадке творилось что-то невообразимое. Освобожденный дракончик, потешно визжа, катился к пещере. Кошмарное существо, размахом крыльев перекрывшее небо, правило бал. Глаза метали молнии, крылья били по камням. Коротышка, прикрыв ручонками голову, жутко выл – гигантские когти на сгибе крыльев, размером с крюк башенного крана, впились ему в шиворот и пытались выдернуть из трещины. Но теперь уже Прух застрял.
– Идиот! – орал он, пуча глаза. – Гадина безмозглая! Какого хрена ты меня тянешь! Мы же спасли твоего змееныша! Тварь ты неблагодаа-а-арная!!!
Дракон Чао, видимо, не обладал избытком интеллекта, перебиваясь по жизни материнскими инстинктами. Он рвал коротышку из трещины, изрыгая свои драконьи проклятья. Волны горячего воздуха носились по площадке. Лохматый Ворчун отважно прыгал, пытаясь ухватить дракона за интимное место. Виновник торжества пищал где-то на склоне. Толмак стонал, Верест моргал и ничего не мог поделать: от удара тело стало ватным.
Коротышка уже вывинтился из трещины. Еще мгновение – и взмоет. А там гадай, что у Чао на уме: то ли сбросит на скалы, то ли унесет в гнездо в качестве деликатеса для всей семьи.
Пропела струна. Это Арика, находящаяся в стороне от куража, пошла на «драконовские» меры. Дотянулась до арбалета, оброненного Толмаком. Зарядить стрелу – движение ворота, целиться почти не надо – в такую рожу, да промахнуться? Стрела воткнулась в кончик носа, где не было ни шипов, ни панциря. Эффект – как если бы человеку в нос воткнули иголку. Чудовище замотало головой, разжало когти и воспарило на пару метров. Коротышка со шлепком растянулся на валуне. Но подскочил, как на пружинке, полетел в проход, давя незадачливого дракончика. Чао, бамбино…
Остальные, пока выдалась минутка, понеслись за ним.

Этот ужас их преследовал неотступно. Едва успели влезть в пещеру (Ворчун, храбро тявкая, лез первым), как дракон спикировал в ущелье и яростным шипением сообщил, что тоже не прочь присоединиться к компании.
Они сидели, прижавшись друг к дружке, унимая дрожь.
– Даже не знаю, что и сказать… – простучал зубами Прух.
– Скажи в иносказательной форме, – посоветовал Верест. – Среди нас женщины.
– Нашим женщинам впору ставить памятник, – грустно заметил Толмак. – Ты умница, девочка. Мы чтим твою отвагу и хладнокровие.
– Помним и любим, – простучал Прух.
– Ненавижу эту вашу отвагу, – всхлипнула Арика. – Дайте же, в конце концов, умереть спокойно…
– Только не сегодня, детка, – вслушиваясь в звуки вне пещеры, прошептал Верест. Рука оттянула затвор. Он уже знал, что сейчас произойдет: не зря исполинские когти царапали землю у самого входа.
Тень закрыла отверстие. Вякнула Арика… Дракон попытался просунуть голову в пещеру, но не преуспел: Верест выпустил короткую очередь. Что слону дробина. Но и дробина неприятна, если точно в морду. Дракон вырвал голову и стал носиться по ущелью, чего-то кудахча. Выждал несколько минут, повторил номер. Патронов пока хватало. Опять метался между скалами, орал от возмущения, словно его незаслуженно обидели.
– Птица гордая, но глупая, – констатировал Толмак. – Впрочем, дракон Чао и не славится острым умом. Оттого, полагаю, будет третья попытка.
Она и оказалась последней. Получив в рот приличную порцию свинца, дракон совсем приуныл. Какое-то время он еще скрипел по дну ущелья, но вскоре снялся с места и, громко хлопая крыльями, унесся в небо. Детеныш сдавленно пищал в его лапах.
Покидать пещеру было равносильно суициду. Дракон мог вернуться, прихватив с собой сородичей. Шум свалки могли услышать пещерники и прийти поинтересоваться. Пришлось весь день просидеть в щели и по очереди караулить вход.
К темноте, отдохнувшие, выспавшиеся до отвала, покинули пещеру и потянулись по серой ленте ущелья. Эти последние пятьсот метров и стали их дорогой жизни, за которой разверзся густейший мрак…

Когда-то река протекала по дну ущелья, размывая подножия меловых скал. Сейчас река высохла, дно просело, и образовалась низкая галерея под монолитом обрыва, параллельно распадку.
Идею поддержали безоговорочно – темнота еще не сгустилась, чтобы радовать белый свет своим появлением. Двигались под каменным сводом, обходя наросты, стекающие с потолка. Первые триста метров галерея вилась вдоль ущелья. Далее пошли заглубления, и открытая галерея превратилась в катакомбы с периодическими выходами на поверхность. Включили все фонари, что имелись в наличии – в глуши подземелья темнота царила просто могильная. По ходу перестроились: у Вереста был фонарь помощнее – он двинулся в авангарде, за ним Прух, ворчащий, как старый дед, Толмак замыкал. Собака путалась у Вереста под ногами и, похоже, твердо решила в этот день остаться без хвоста.
Под ногами скрипели жуки, пищали рукокрылые, прилипшие к потолку. Сквозняки гуляли во все стороны света. Периодически что-то капало, уходя в пористый пол. На шум не обратили внимания, но когда посыпались удары, и отставший Толмак глухо вскрикнул, ударились в панику. Слишком узкое пространство для правильной оценки ситуации.
– Пещерники! – хрипнул Толмак. – Уходите…
Какие-то тени кружили над ним, исполняя замысловатые па. Фонарь вырвали, швырнули в сторону. Верест ринулся на подмогу, но Арика, мечущаяся от стены к стене, чуть не сбила его с ног. Избегая удара, он отвел фонарь, забалансировал на носке.
– Окружают, демоны! – взвизгнул Прух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34