Охотник оставался бесстрастен, хотя ничто не мешало ему забить приклад Пруху в рот.
– Теперь можем искать дорогу, – спокойно объявил он. – До наступления темноты часов шесть – пройдем двадцать криллов. Если повезет, конечно, – он покосился на дыру из пещеры, заросшую лопухами, прислушался – не хлопают ли крылья, и протянул Вересту карту. – Пора идти, коллеги, интуиция подсказывает – тракт совсем близко.
При словах «пора идти» Прух поспешил принять горизонталь. Арика округлила большие глаза, сжала губы, словом, сделала физиономию «попробуйте поднять – всех покрошу».
– Сидим пять минут и уходим, – предложил компромисс Верест.
– Хорошо, – согласился Толмак, бросил рюкзак под голову и скрестил руки.
– А нельзя объяснить, куда мы идем? – поинтересовалась Арика.
Возникла интересная пауза. Толмак злорадно хмыкнул.
– Хороший вопрос, деточка. Лично я не знаю. Судя по направлению, в Залесье. Спроси у других.
– А я знаю? – возмутился Прух. – Лексус обещал мне должность управляющего поместьем, вот я и пошел. А куда, зачем, успеем ли до зимы – сами Лексуса пытайте.
Все посмотрели на Вереста.
– Не управляющего, а конюшего, – огрызнулся Верест.
– Но главного? – уточнил Прух.
– Наиглавнейшего. А будешь перевирать, пойдешь конюхом… – Верест и не заметил, как закипел. – А ты, Арика, просилась с нами? Вот и напросилась. Так что молчи, не то пойдешь обратно. А ты, Толмак, можешь сколько угодно твердить, что каждый охотник желает знать… – он в гневе не нашелся, как продолжить, и красноречиво скрипнул зубами.
– Расстроился, бедный, – прокомментировал Прух, широко зевая. Остальные согласно закивали, давая понять, что на тоталитарный режим они не подписывались.
Верест скатал в рулон карту и принялся запихивать ее в рюкзак.
И вдруг он почувствовал затылком колючий взгляд. Словно шилом провели пониже темечка, укололи и опять провели с нажимом – и щекотно, и больновато…
Он застыл. Это был недобрый взгляд. Доброжелатель, даже злой и раздраженный, не будет так смотреть: тяжело, по вражьи, вгоняя страх под корку черепа.
Он не мог обознаться. Предчувствие, оно и в Орханте предчувствие. Опустив свиток в рюкзак, он затянул узел. После чего медленно обернулся.
Жжение пропало. Всё было как обычно. Прух активно зевал, уродуя гримасами мордашку. Толмак елозил головой по рюкзаку, ища комфортную точку контакта. Лицо у него оставалось сосредоточенным и серьезным. Арика скорбяще смотрела в потолок. В серой шапчонке, натянутой на уши, она опять казалась никчемным мышонком.
– Что-то не так? – Толмак перестал елозить и, нахмурившись, уставился на Вереста.
Нет, ему не могло показаться. Взгляд был испепеляющ и полон злобы. Затылок остывал чертовски медленно, рывками отходя от «иглоукалывания». Страх опустился в желудок и принялся там бродить по спирали. За исключением этой троицы, никого в пещере не было. Камни снаружи не скрипели, лопухи не тряслись. Злые помыслы таились в этом низком склепе – под толщей горных пород, исходя от кого-то из отдыхающих. Только этого не хватало…
– Послышалось, – он соорудил кривую ухмылку. – Ветер свищет, точно крылья хлопают.

Предчувствие зреющей измены переходило в уверенность. Толмак? Он ничего о нем не знает. Охотника сосватал резидент в Монге – как достойного собрата по грядущим несчастьям. Едва ли резидент – предатель. Агентура Гибиуса проверена и отфильтрована на сто рядов. Но Гибиус может не знать о Толмаке – местных доверенных лиц резидент подбирает сам. Если материк утыкан агентами Нечисти, как пень опятами, то им может оказаться даже положительный персонаж. Арика? Чертова девка. Навязалась на голову. Меняет имидж, как перчатки. Откуда ему знать, случайно ли девчонка с отцом оказались на «Святом Варзарии»? А коротышка Прух? Абсолютно свой в доску парень, хитрозадый, но простой, как мычание. Идеальная кандидатура в агенты.
Бред собачий. Не может Прух замышлять каверзу, он благороден и предан, не смотри, что кошмарнее помеси гремлина с Винни-Пухом.
Бесконечное путешествие с элементами ужасов превращалось в черепаший бег. Черноклювы над лесом не парили, видимо, команде удалось сбить их с толку. Через пару криллов ущелье сгладилось в долину с пологими склонами. Идти по долине не имело смысла – так они никогда не выйдут на дорогу. К тому же впереди показалась группа неведомых животных. Мясистые тушки прыгали с куста на куст, испуская далеко идущие гортанные вопли. Не то обедали, не то совокуплялись. Первую заповедь путника в Орханте: всё шевелящееся несет потенциальную угрозу человеку – с дрожью усвоили. Когда Толмак подал знак рукой: садись – охотно сели. По кустам и канавам поползли на западный склон, осмотрелись и двинулись на юго-запад. Серьезных перепадов высот больше не было – дикий лес тянулся на многие мили. Исполинские сосны, россыпи валунов, плетение корней – и жесткий подлесок сплошным ковром. Перемещались, как спецназ по бородатой Чечне – тесным ромбом, каждому свой сектор. По такому случаю Арика получила автомат и вцепилась в него, как в родное чадо, покрываясь при каждом шорохе трупными пятнами.
– Привидений не боимся, – заранее успокоил Толмак. – Эти ребята насквозь урбанутые, обитают в городских развалинах. Лесистая местность характерна материальными экземплярами.
Обливаться потом пришлось не раз – «экземпляры» выплывали один за другим, и боролись с ними по мере поступления. Гигантский паук-кругопряд размером с кошку плел мелкоячеистую паутину. Шевелились околоротовые конечности-клешни; из паутинных бородавок на конце брюшка струилась белая нить. Человек бы этот бредень не прошел, а рубить тесаком, рассчитывая, что паук не расстроится – неосмотрительно.
– Мама милая, – взмолился Прух. – Пауки – это тоже выше моего понимания…
Пришлось обходить – под надзором настороженного красного глаза они спустились в ложбинку, заросшую пристойной с виду смородиной. Правда, листья у нее были какие-то пиловидные. И ягоды жалились! Алая гроздь коснулась щеки низкорослого Пруха. Успей он отправить ее в рот, эффект был бы потрясающим. Завизжав от боли, коротышка принялся чесать щеку, которая моментально приняла цвет ягоды.
– Не помрешь, подумаешь, язык распух, – проворчал Толмак, вооружаясь очередным флаконом из «походной аптечки». Капля махом впиталась, окрасив щеку в серое, а остального Пруха – в зеленое.
– Ну ты и комик, – прокомментировал Толмак.
– Пугало огородное, – пробормотал Верест.
– У нас в саду такое же стояло, – нервно пискнула Арика. – Потом его, правда, вороны склевали с голодухи.
Один Прух ничего не сказал, поскольку не мог – лекарство не только убивало заразу, но и служило анестезией, замораживающей лицо вместе с орущей глоткой.
Зато он вдоволь наиздевался, когда Арика с воплем ухнула в чью-то нору, не успев, благодаря ловкости спутников, стать обедом ее обитателей, и зубоскалил до тех пор, пока гигантский чешуйчатокрылый вампир не вонзился ему в воротник. Если и существуют во вселенной исчадия ада, то это они и есть. Возможно, твари спали на ветвях, чем и положено заниматься днем порядочным вампирам. Но запах свежей крови пробудил их и лишил рассудка. Они спикировали дружным гуртом – все втроем, причем двое промазали, возмущенно затрепыхались, пригвожденные к земле стрелами, а третий принялся терзать Пруха, который не въехал в суть проблемы и заорал благим матом. Пришлось отрывать рукокрылого руками. Тварь извивалась и норовила укусить. Поблизости произрастала мощная сосна – недолго думая, Верест врезал по стволу щелкающей зубами пастью. А потом Прух топтался по ней, вдавливая в землю и витиевато выражаясь. Существа оказались вылитыми демонами. Светящийся скелет, обтянутый тонкой прозрачной кожей. Физиономии безобразные – отчасти мышиные, с широкими острыми ушами, отчасти человеческие – только челюсти выдвинуты вперед и снабжены шеренгами «самозатачивающихся» резцов. Пригвожденные к земле, эти красноглазые крыланы еще долго махали крыльями. Разинутые рты издавали тонкий пронзительный визг. Запасы стрел были не бесконечны. Пришлось выдергивать их из агонизирующих уродцев и по примеру Пруха давить тельца каблуками. Но даже с перебитыми позвоночниками и растоптанными органами эти твари продолжали орать, вытягивая худосочные шейки.
Убегали в страшной панике – этот тонкий, сверлящий звук мог служить сигналом для дремлющих соплеменников. Выбежав на поляну, помчались напрямую, через внушительное бревно, не отдавая себе отчета, откуда на поляне бревно, и почему оно, собственно, ползет…
– Стоять! – в отчаянии завопил Толмак. Верест сцапал коротышку за хлястик, а сзади в него впечаталась Арика, больно ударив прикладом.
«Бревно» уже не двигалось перпендикулярным курсом. Проявив заинтересованность, оно изогнулось, поползло навстречу. Обозначились кольцеобразные перехваты тела. Передняя часть «ствола» приподнялась, сделалась горизонтальна траве. Вырвались вздутия глаз на ороговевшем носу, кожа в «мурашках», бездна беззубого рта размером со спортивный обруч.
Молчать не могли. Не тот случай. У кого имелось автоматическое оружие, открыли огонь без команды, позабыв о том, что пальба взбудоражит лес. Губчатый рот впитывал пули, как сухая земля воду, чудовище продолжало переть, тупо, как слон на водопой, разинув бездонную пещеру. Забыли про гранаты, рванули в разные стороны – двое влево, двое вправо. На краю поляны сошлись и обернулись: потерявший ориентиры червяк беспокойно извивался, не зная, куда ползти…
Опять продвигались шагом спецназа: взяв себя в руки и приняв боевой порядок – ромбом. Толмак впереди, коротышка с Верестом по бокам, Арика сзади. Какие-то «левитаторы» внушительных размеров, возможно, черноклювы, кружили над ними, выше шапок сосен, не рискуя пробиться через хвою и напасть: очевидно, в некоторых вещах они были все-таки не лохи…
Шуганули стаю волков – матерых, настоящих. Те лежали в засаде, подстерегая добычу, но предпочли убраться, когда шквал огня срезал вожака, поднимающего собратьев в атаку. Торопливо осмотрели труп – в самом деле, настоящий волк, только морда помассивнее, да задние ноги куда мощнее передних, мускулистые и намного длиннее.
Три часа канули в вечность, и заноза в голове стала колом, когда они выпали на дорогу.

Много столетий тому назад эта транспортная артерия была мощена булыжником и имела приличный водосток. Годы и стихии уничтожили первейшую примету цивилизации: камни просели в грунт, откос перепахали ветра. Остался голый большак, кое-где заросший чертополохом, и отдельные каменные островки, напоминающие о разрушенном покрытии.
До наступления темноты часа три, отдыхать не стали, посидели на дорожку и тронулись прежним порядком – контролируя небо и лес по обочинам.
Возводить прямые, как стрела, трассы древние, видимо, не умели – дорога петляла между скалами, забирая то на запад, то на восток. Временами чаща отступала, скалы пятились – обнажались равнинные участки с белыми пролысинами солончаков. Временами лес густел, уплотнялся, гниль сфагнума раздражала нос, подзолистые почвы выворачивались наизнанку, могучие сосны подступали к самым обочинам, оплетая корнями углубления водосточных канав, однако, не решаясь забираться на дорогу.
– При строительстве использовали магию, – попытался объяснить необъяснимое Толмак. – Зону проезжей части прилежно заколдовали. Причем настолько прилежно, что заклятье дотерпело до наших дней. Деревья не желают расти на дороге – а то давно бы уже покрыли и этот тракт, и воспоминания о нем. Животный мир также контактирует с обработанными участками весьма неохотно. Нельзя сказать, что для них это что-то запредельное – если тварь голодна и свирепа, она накроет нас и здесь.
– Однако травка пробивается, – справедливо подметила Арика.
– В разумных, заметим, пределах. Бурный расцвет нигде не отмечен, так – незначительные островки. Естественно, нет ничего вечного – заклятие слабеет, осыпается, рано или поздно пропадет, и тогда растительность попрет, как на дрожжах.
Слова охотника подтверждались. Лесная чаща отнюдь не страдала отсутствием живности. Голоса неведомых тварей оживляли угрюмую тайгу: шелест, вой, крики, замогильные причитания. Но за исключением пары серых рукокрылых, сделавших пробный круг над дорогой и не придя от этого в восторг, никто из леса не рвался. Данное открытие не могло не вдохновлять. Отряд растянулся. Арика плелась в хвосте, позоря «здешних джентльменов», Толмак упахал вперед, коротышка являлся то слева, то справа, причем беспрестанно спотыкался.
– Слушай, Лексус, – бормотал Прух, – а в том мире, откуда ты свалился, такие же хреновые дороги?
«Хуже», – хотел ответить Верест, но не стал. Слишком часто стал являться ему прежний мир. Тоска периодически покусывала. И даже убожества прежнего мира стали выглядеть симпатично, розово и как-то по-детски.
– У нас отличные дороги, Прух, – вздохнул он. – Ровные, гладкие, как женские бедра, и устланы штуковиной, называемой асфальт. Ничего сложного, если нечисть не сожрет вас раньше срока, вы и сами до такой додумаетесь.
– Ну, ты и шутканул, – покрутил ушами коротышка. – А чего вы делаете на своих дорогах? Строем ходите?
– Вот еще, – фыркнул Верест. – Мы строем даже в армии не ходим. У нас по дорогам носятся красивые белые машины – не чета вашим консервным банкам. У меня вот тоже есть машина, «Мерседес-Гелендваген» называется. По болотам ездит, по горам… Ну, и по дорогам, конечно. Дизель, четырехколесный привод, шестицилиндровый двигатель с турбонаддувом, салон-люкс…
– Ты знаешь, Лексус, я ни слова не понял, – почесав хохол на затылке, признался коротышка. И немудрено, половину слов, не имеющих аналога на форзахе, Верест произносил по-русски.
А Верест к общей массе открытий добавил еще одно: северная тайга и сопутствующий ей климат отнюдь не мешают плодиться и процветать таким сугубо южным прелестям, как крокодилы. Дорога пересекала узкую, но довольно глубокую речушку с берегами под конус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34