А теперь понял. Мир застыл, остановился в развитии. Изабель, вы мне сами говорили, сейчас людей на Земле должно быть на десять миллиардов больше, но прироста нет! Ваши инкубаторы способны штамповать миллионы копий в сутки, но почти не остается людей с генотипом, который вы называете чистым. А те, кто остались, сами не желают иметь детей. Вы хоть понимаете, зачем люди раньше заводили ребенка и какой смысл заложен в семейном воспитании? Это надежды, это гордость, в конце концов… Пусть мой сын, когда родится, не станет красавцем, возможно, по вашим понятиям, он станет мутиком, будет страдать кариесом или язвой желудка, но он вырастет мужиком, он не будет рефлексировать, зачем вообще нужна жизнь. Ему просто будет интересно что-то сделать самому, что-то совершить… Черт подери, в вашем мире столько удобств, что забота о собственном продолжении окончательно атрофировалась, вы… вы катитесь по инерции.
Как же так? Вам не приходило в голову, что сама природа против планирования человека? Это как цунами, знаете? Сначала тишина, вода отступает, туземцы рады, на песке остается куча рыбы и прочей морской жратвы, зато потом всем капец! Оглянитесь вокруг: черт возьми, вам же доступны любые ресурсы! Люди сыты и одеты, это правда, не просто сыты, а зажрались, половина поет, половина рисует, а в промежутках лепят — и не знают, куда это все девать. Наверное, это правильно и хорошо, наверное, так и должно быть, мы и мечтать не могли о том времени, когда каждый второй начнет слагать стихи, медитировать, торчать годами в играх и все такое… Вместе с мужской агрессивностью вы выхолостили… как бы сказать… не стало движения вперед. Экономика работает за счет достижений прошлых лет, не начинается ни одной крупной стройки, заброшены проекты дальнего космоса, я ни разу не встретил сообщения, которое бы начиналось словами «произведено нечто новое» или «открытие в такой-то области воплотилось в таких-то технических решениях»…
Я сперва не понимал… Чего греха таить, вы правы, я чувствовал себя дикарем. Я и есть дикарь, если считать дикостью нормальные мужские устремления моего времени…
— Стасов, он проповедует тендерный шовинизм!..
— Апологетика тестостерона…
— …Приправленный детской схоластикой!..
— Подобный радикализм проходит в Психо на левеле «А»…
— Перед нами живой продукт фазы регресса…
Нарастающий свист в ушах, Мудрые почти позабыли про меня и ругались между собой. Откуда-то издалека донесся слабый мелодичный сигнал, Ракушка информировала, что осталось пять минут погружения. Пять минут бессмысленного спора, и Снейка отбуксируют туда, где новыми оппонентами станут исключительно психиатры. Ракушка! Единственный функционирующий канал связи…
Не я один услышал сигнал. Мы переглянулись со Стасовым и, ручаюсь, подумали об одном. Аудитория затихла. Слово взял «грузинский князь»:
— Следует взглянуть на ситуацию трезво. Разработка и тестирование нового состава плазмы, в масштабах планеты, займет несколько лет, даже если начинать прямо сейчас.
— Если ООН примет резолюцию…
— …И сегодняшние эмбрионы войдут в пробой через четыре столетия, — добавила Марта. — Если до того хаос не поглотит общество.
— Но это уже не так страшно, коллега, — возразили сверху. — В дальнейшем замещенными окажутся лояльные граждане периода развитой демократии, а не порченые варвары…
— Неубедительно, — отрезал Изабель. — Пока Психо внедрит полноценные модели адаптации, надвинется волна периода Корейского конфликта, а затем Первой Восточной войны. Вы отдаете себе отчет, коллеги? Личности оттуда немногим адекватнее слабоумных наркоманов двадцатого столетия…
— Раз уж невозможно ничего изменить сегодня, — сказал я, — дайте мне шанс поправить будущее.
— О чем он говорит?
— Ты уже «поправил», малыш!
— Я догадываюсь, коллеги, о чем он говорит! — Голос Марты Грей. — Он призывает вернуть естественное деторождение.
— Не вернуть насильно, а разрешить! — уточнил я. — Дать оставшимся порченым альтернативу и снять с женщин-натуралок блокировку инстинкта материнства.
Мудрые спорили на пределе вежливости. Казалось, еще чуть-чуть, и кинутся в драку. Ракушка пискнула вторично.
Две минуты.
— Вонг, ты сам грешил гетеро, потому и способствуешь ему!..
— Это катастрофа, шквал мутаций…
— На самом деле вы опасаетесь совсем не этого, — сказал я. — Вы боитесь, что порченые быстро расплодятся. Так и будет, ничего не поделаешь. Но не обманывайте себя в другом: порченых детей начнут рожать и натуралки. Вы же намного умнее меня и уже поняли, что «барабан» вызвал не только пробой… Ваши прабабушки веками бились за равноправие и победили. Поздравляю! У вас меньше минуты, чтобы меня заразить и использовать последний канал связи с нэтом…
Им хватило четырех секунд.
— Совет проголосовал, — сказал Стасов. — Но на сей раз ты засунешь свою самостоятельность очень глубоко… Сколько человек тебя охраняют?

Taken: , 1 23. Светлое завтра

Встревоженное лицо Севажа, паника в глазах Смотрительницы. Теперь я увидел: Ракушкой управляла рослая сухопарая женщина. На шевроне комбинезона четыре полоски на фоне кровяной капли, четвертый дан биотехника, высшая ступень для практической профессии. Получившие пятый дан уходили в фундаментальную науку, науку, давно ведущую в никуда.
— Как вы себя чувствуете?
Съемная панель Ракушки поползла в сторону. Я скосил глаза. В изголовье датчики отражали параметры моего организма, люк в коридор был открыт, на молочной переборке колыхались тени охранников.
— Прекрасно чувствую. Мне ничего дурного не сделали, они растеряны.
Смотрительница переглянулась с банкиром. Я не знал, какую кнопку ей достаточно нажать, чтобы ребята из «Мангусты» ворвались со своей паутиной в комнату. Импровизировать приходилось на ходу:
— Но я разведал нечто крайне важное. Прежде чем меня заберут, я должен вам сказать. Хорошо, что мы не одни, месье…
— Я не уполномочена… — раздраженно начала Смотрительница.
Секунды ее раздумий мне хватило. Фиксаторы на конечностях уже отстегивались, борт Ракушки скользнул вниз. Не спуская ног на пол, я спружинил спиной, винтом вылетел наружу. Сдавив Севажу двумя пальцами горло, я дотянулся до виска Смотрительницы ступней. Свободной рукой обвил шею задыхающегося банкира, и пока он, качаясь и выпучивая глаза, держал мой вес, я зажал падающую даму лодыжками. Ноль звуков. Опустил ее на коврик. Заломив Севажу пальчик, подтянул его к дверному проему. Вместе мы выглянули в коридор. Ближайший боец стоял метрах в пяти, лицом к нам, еще двое — у него за спиной.
— Позови его, только спокойно, иначе выдавлю тебе глаза! Скажи, что я без сознания, чтобы помогли меня вытащить.
Напомаженную гору мяса трясло. Севаж был чертовски тяжел, весил, наверное, в полтора раза больше меня. Всю свою жизнь банкир провел в роскоши, не представлял, что такое боль. Он прохрипел пару слов по-французски. Не дожидаясь гостей, я перекрыл бедняге кислород и с натугой забросил его тушу на освободившееся место в Ракушке.
Парни в коридоре успели сделать два шага. Чтобы запутать нападавших, я вырвал из Ракушки колпак вместе со шлангами, накрыл Севажу лицо.
Нога агента показалась в дверном проеме. Я привел Смотрительницу в вертикальное положение, заслонился ею. Она что-то слабо мяукнула, изо рта капала кровь. Наверное, прикусила язык. Первый «мангуст» шагнул через порог, пушка в опущенной правой руке, левая свободна, взгляд в сторону Севажа; за ним вошел второй, оружие в кобурах… Я наклонил Смотрительницу горизонтально и бросил — головой агенту в живот. В груди поднималось знакомое веселое предвкушение схватки.
Боец среагировал чрезвычайно быстро, впервые со мной дрались профи, прошедшие школу на Сатурне. Увидев приближающийся объект женского пола, он сдвинулся в сторону, одновременно сдергивая предохранитель, и вскинул разрядник. Его напарник произнес «А-а, черт!» и вылетел за дверь в обнимку с дамой, перегораживая дорогу третьему. Первый осознал свою ошибку слишком поздно, ствол снова пошел вниз, но я уже оттолкнулся ладонью от пола и сломал ему коленную чашечку, а второй пяткой заехал в пах. После чего он сложился на полу и отдал оружие. Я ушел за косяк, Севаж завозился в Ракушке, отпихивая руками маску. Второй «мангуст» истерически звал подкрепление, третий выстрелил наугад дважды, Смотрительница визжала, я высунул руку за дверь, пустил длинную очередь, вернулся к Севажу, подхватил его под мышки и тараном двинул на выход. Несчастный банкир принял в живот целый залп. Пока он падал, я подобрал оружие третьего агента, также покинувшего поле боя, вновь поднял орущую женщину и вернулся в бокс. Тетка мне еще должна была пригодиться.
Парнишка со сломанной ногой успел вколоть себе обезболивающее и теперь стоял согнувшись, сжимая в руке какую-то металлическую штуковину. Очень мне эта вещица не понравилась, напоминала старый добрый резак. Вдали в тишине зашелестел лифт. Так, за дверью остался один, четвертый убежал за подмогой.
— Брось оружие! — попросил я, накручивая волосы Смотрительницы на руку. — Или хочешь, чтобы я оторвал ей голову?
Он чуток посомневался, затем послушался, хотя позже оказалось, что парень плохо понимал по-английски. Женщина продолжала брыкаться, приходилось держать ее за шиворот, на вытянутых руках, чтобы не задела ногой. Черт, мне начало казаться, что с ней договориться будет сложнее всего, вечно с бабами проблемы!
— Вколи ему что-нибудь, у тебя же наверняка есть лекарство! — Я показал на корчащегося Севажа.
Боец, не спуская с меня глаз, заковылял на руках и здоровом колене к лежащему президенту, завозился с его браслетом. И тут я увидел у него за ухом розовый валик.
Затем я поискал, чем бы дальше обороняться, выкорчевал из стены шкафчик с одеждой, прикрылся им и пополз за президентом «Национала». Я слишком хорошо помнил, как меня колбасило в карантине после местных «успокаивающих» средств, и совершенно ему не завидовал. Кое-как привязал Смотрительницу к креслу, сунул раненому «мангусту» жало разрядника в ухо. За порогом постепенно очухивался его товарищ. Лифт шел вниз. Уцелевший из четверки прятался где-то за поворотом, в темноте, один нападать не решался. В углах бокса, под потолком, поблескивали три окошка наблюдения, я разбил их тремя выстрелами: дайте нам побыть в одиночестве.
— Полезай внутрь, — приказал я зеленому от боли агенту. — Мне жутко не хочется тебя убивать, но если выпущу заряд в башку, сам знаешь, никакой антидот не поможет.
— Он вас не понимает! — отозвалась из кресла Смотрительница. Она уже вполне владела собой, чем меня несказанно порадовала. Выглядела, правда, неважно, губа кровоточила в двух местах, на виске раздувался синяк, комбинезон разорван в клочья. Кроме того, похоже, я ей вывернул запястье, но тетка крепилась и почти не плакала.
— Хотите жить? — Я отпустил бойца и поиграл с его ножичком. Занятная вещица, из узкого цилиндрика торчал кончик иглы, торчал и чуть заметно вибрировал. Севаж застонал. Лифт вернулся на атаж.
— Вы больны! — Она смотрела с ужасом на нож в моей руке. — Сдайтесь полиции, вам не причинят вреда…
Я ухватил ее за волосы и приставил цилиндр к ноздре.
— Нет, не надо!
— Тогда переведи ему, чтоб лез в Ракушку. Живо! Если на счет три не ляжет, я поджарю тебе мозги. Раз…
Она залепетала на французском. Парень оставил свой пах в покое. Оглядываясь, кое-как он подтянулся на руках, разогнулся на мягком ложе.
— Теперь надо закрыть дверь! — Я не отнимал нож от носа Смотрительницы. Вторая моя рука, которой я держал женщину за волосы, вспотела настолько, что она могла бы легко вырваться. Но не вырвалась. Смотрительница произнесла пароль, створки сомкнулись.
— Сейчас слушай внимательно. Я подвину тебя под колпак, ты его погрузишь. Покажешь мне, как это делать. Подожди, дай мне руку, я вправлю палец.
Она вскрикнула, когда я дернул, но осталась в сознании. Задать режим погружения оказалось не так уж сложно. К моменту, когда «мангусты» начали колотить в бронированную пластину двери, с первым «обращенным» уже было закончено. Очнувшийся Севаж и Смотрительница пялились на бойца, ожидая буйного припадка, но он вел себя крайне тихо, сел в уголке и не шевелился. Стасов обещал сеанс временной подпороговой стимуляции, минут на сорок.
Собственно, агент нас интересовал меньше всего, гораздо большую ценность теперь представлял его хард. Следующим был Севаж. Он смотрел на меня долго, потирая посиневшую шею; его безжизненное лицо подергивалось. Я чувствовал себя перед ним несколько неловко, честно в этом признался, а потом попросил утихомирить бушующих за дверью «мангуст». На какое-то время они угомонились, но, судя по звукам, там собрался целый батальон.
Перед Стасовым и компанией стояла чертовски сложная задача — убедить президента без помощи гипноза. И комп он выкинул, моя заслуга. Но Мудрые потратили на Севажа не более трех минут. Все это время я стоял, пригнувшись, за консолью управления и ожидал прицельного бомбометания. Президент вылез и уселся на краю лежанки, разглядываяноски атласных туфель. Смотрительница всхлипнула, она уже не сомневалась, что перед ней очередной зомби. Честно говоря, я тоже малость струхнул. Крыть больше нечем, или снаружи отключат подачу энергии, или пустят в вентиляцию снотворное. Лично я на месте охраны так бы и поступил.
Севаж поднял голову, потер дрожащие ладони. Его толстые пальцы до сих пор сводило судорогой.
— Дайте мне связь с офисом, Сюзанна.
Он провел несколько быстрых манипуляций, теперь мы видели коридор, забитый людьми, и одновременно, в свободном сегменте, светлый просторный кабинет, в котором находилось тоже немало народу, но совсем иного плана, преимущественно старички в официальных костюмах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43