Особенно во-он с того края. Прямо несколько таких охраняемых казарм стоит. Что уж там они такое держат, не знаю, но охраняют…
– Значит, так, – сказала Магнолия. Она уже все продумала, пока сидела и ждала Виктора.
Ты сейчас иди к нам. Домой. Чтобы Юрок не начал нас искать. Спросит про меня – скажи, что мы с тобой поссорились.
– Чего-чего? – удивился Виктор.
– Да. Поссорились. И я ушла в свою комнату. Закрылась и сказала, что на ужин не пойду. И что я не хочу с вами – с вами обоими – разговаривать. Пусть Юрок не думает, что я куда-нибудь делась. Просто, мол, сидит в своей комнате и не разговаривает ни с кем.
– Ага. С тебя станется, – довольно улыбаясь, сказал Виктор. Ему понравилось, как Магнолия придумала.
– А я побуду здесь до темноты. И по темноте уже попытаюсь как-то выбраться,
– Как же ты выберешься? Что-то я не понял ничего!
– Выберусь. По темноте выбраться-то как раз будет, наверно, довольно просто. Сетка ведь не охраняется. Перелезу! А вот как к нам попасть? Даже не знаю. Там же и постовые, и прожектора всю ночь. Надо будет что-то придумать.
– Нет, – сказал Виктор твердо. – Придумывать – так сейчас. И пока не придумаем – не уйду.
– Но тебе ведь нельзя долго задерживаться, – с сомнением сказала Магнолия.
– Юрок заметит? – хмыкнул Виктор.
– Не только. Этот Васильев – он же вечером уходит. Уйдет – тебя тогда могут не пустить. У шлагбаума остановят, скажут: все, смена кончилась, разворачивайся.
– И все равно, – Виктор насупился. – Надо придумывать. Просто надо скорее придумывать.
Они замолчали, исчерпав аргументы. Время уходило безвозвратно.
– Знаешь что, – наконец сказала Магнолия, – я думаю, ночью я по обстановке сориентируюсь и что-нибудь соображу…
– Ну вот, сбила с мысли, – пожаловался Виктор. – Я уже почти что-то придумал. Что-то связанное с тракторами, которые ночью перепахивают полосу… Нет, вру! Про трактора – это я сначала думал. А потом. Вот, значит, слушай. После ужина я уйду в свою комнату, выберусь через окно и буду ждать тебя возле терновника. Там как раз граница двух постов.
Магнолия очень ясно представила это место – терновый куст разросся там в целую низенькую рощицу. Совершенно непролазную. По внешнему виду это напоминало зеленый холм. Или стог сена.
– Ну, выйдешь ты к нему – и что?
– Не перебивай. Ты слушай. Твое дело – слушать. Как выйду, так сразу залягу. А ты, когда подберешься с внешней стороны примерно к этому месту… Да! Ты только иди туда не по дороге, а сбоку, – там есть такая ложбинка на той стороне, – может, по ней тебе и проползти кое-где придется… Так вот, когда доберешься – заляжешь напротив терновника и крикнешь – ну какой-нибудь ночной птицей. Ты ж знаешь какую-нибудь птицу?
– Не знаю я никаких птиц. Тоже мне – знатока птиц нашел. И кричать по-птичьи не умею. Может, лучше залаять?
– Хорошо, лай. А я, как твой лай услышу…
– Нет, лучше я мяукну. Мяуканье у меня вообще отлично получается.
– Да хоть хрюкай! Только давай сразу договоримся: хрюкать будешь или кукарекать?
– Ладно уж, остряк. Мяукну.
– Ну, мяукай. А я, как услышу твое мяуканье, быстро перейду на другой участок, к соседнему постовому – поняла? Там устрою такой ма-аленький, но очень большой шум. Постовые сбегутся на этот шум – а место напротив терновника останется бесконтрольным! Ты в два прыжка пересекаешь пахоту – и все: дома!
Магнолия кивнула, с восхищением глядя на Виктора. Пожалуйста – чуть ли не в минуту – такой грандиозный план! Хотя скорее всего – совершенно невыполнимый…
– А следы останутся? На пахоте.
– Ну и пусть. Кто-то проник к нам в сад – пусть ищут. Ты-то при чем? Они ведь будут кого-то лишнего искать – а у нас все дома! Поняла? Ничего не перепутаешь?
– Нет, что ты! – радостно улыбаясь, заверила Магнолия.
Вот ведь – два часа сидела, выдумывала – ничего выдумать не могла! А Виктор пришел – раз, и готово!
– Так, повторим для лучшего закрепления материала. Значит, ты подобралась, залегла напротив терновника…
12
Магнолия привыкла, что сумерки пролетают в одно мгновение. К вечеру, когда становилось не так жарко, они с Виктором обычно играли в футбол. Задняя стена дома была глухая – без окон, и к тому же – без плюща. Виктор разметил ворота, она в них становилась, а он бил. Потом наоборот.
И всегда им мешала темнота. Только разыграются – а мяча уже и не видно. Нужно идти ужинать, а потом и спать.
Зато сейчас, когда Магнолия, ожидая темноты, сидела в кустах, под ленивым шелестом плюща, сумерки тянулись ну просто бесконечно… Солнце бог знает когда скрылось за горизонтом, а вокруг, если приглядеться, все еще ясно видны деревья. Их белые стволы – как строго поднятые гигантские пальцы, предупреждают: ни-ни, выходить из укрытия опасно!
Все мы в плену стереотипов. А почему, собственно, опасно? Надо пойти к солдатам, к их начальникам – есть же у них какие-то начальники? – и сказать, что вы уж, извините, но я, несмотря на вашу охрану, выбралась из сада, а теперь мне надоело и я хочу вернуться.
И вообще. Сказать, чтоб не боялись они так за нас! Ничего с нами не станется. Не нужна такая охрана. И шлагбаумов не надо, и автоматов. Да пусть запросто приходят в гости! И мы к ним будем в гости ходить. Вон как Виктору нравится их спортплощадка – будем вместе в футбол играть, на батуте прыгать. Виктор плавать научится.
Какое простое и правильное решение! Как только она приняла его, все стало просто и правильно.
Уже ничего не опасаясь, она распрямилась во весь рост, со сладким удовольствием потянулась. Раздвинула кусты и напрямик, через пахоту, пошла между сонными, почти безлистными яблонями. К казармам, к проглядывающим электрическим огням.
Нет, все-таки это здорово, когда заканчиваются сомнения!
Темный бок казармы надвинулся неожиданно. Это, наверно, была жилая казарма. Магнолия заглянула за угол – освещенная дверь была открыта, и в ее желтом свете, лежащем на пороге и на асфальте ярким прямоугольником, топталось несколько солдат.
Магнолия не хотела с ними объясняться – она искала их начальников.
Пройдя неосвещенной, безлюдной стороной казармы, она едва не наткнулась на еще одну группу солдат.
Эти солдаты сидели в темноте и почти не были видны – только красноватые дымные огоньки выдавали место их расположения. Это была беседка-курилка.
– А че, если вот так не знать, то она – бабец неплохой, – выдохнув дым очередной затяжки, задумчиво сказал один из солдат. – Все, можно сказать, при ней… Приехала – писюшка-писюшкой, подержаться не за что. А тепе-ерь!
– Ох и тянет ее небось этот, молодой, – мечтательно произнес голос из глубины беседки. – Как ни глянешь – они из кустов вылазят. Довольные!
– Не-е, ее тянет тот, однорукий – он у них за пахана, – авторитетно заявил еще один голос.
– Да они небось оба ее и тянут, – произнес мечтательный.
– Говорю тебе – однорукий, – лениво упорствовал авторитетный голос.
– А молодой что ж, думаешь, смотрит на это просто так – и все?
– А он Железку тянет, – высказал после очередной затяжки гипотезу самый первый голос. Все довольно рассмеялись.
– Ладно, – резюмировал все тот же голос. – Нам их расклады – по ветру! – Сигарета, шипя, погасла, нырнув в какую-то жестянку. – Пошел я, наверно, спать.
– Да чего, ребята, еще отбоя не было, – запротестовал мечтательный.
– Хочешь – сиди. А мне в два часа подыматься, а с трех гулять под звездочками в обнимку с дружком-автоматом, – объяснил первый голос.
Все задвигались – гасили окурки, поднимались. Стуча каблуками по деревянному полу, повалили из беседки.
Мечтательный, пару раз торопливо затянувшись, выскочил последним.
Магнолия еще некоторое время прислушивалась к их удаляющимся голосам, затем осторожно пошла дальше.
Она не раз слышала от солдат всякие такие разговоры. И они ей были неприятны, хотя главного, о чем шла речь, она для себя так и не уяснила. Это главное обозначалось в солдатских разговорах самыми разными словами. Она советовалась с Виктором, но он тоже этого не знал. Юрок, конечно, знал, но отвечать не стал. Буркнул только, что, мол, сами узнаете, когда биологию будете проходить. И угрюмо посоветовал никого до тех пор не расспрашивать.
А Магнолия потом специально проглядела в библиотеке учебник биологии – и ничего подобного не нашла. Ни одного словечка из солдатских, любимых… Может, это будет в устных объяснениях?
Теперь она продвигалась почти в полной темноте, ступая очень осторожно. К счастью, под ногами все время была ровная асфальтовая дорожка. Это с задней-то стороны казармы! «А у нас, – с недоумением и обидой подумала Магнолия, – всего одна асфальтовая дорожка – и та уже порастресканная и пораскрошенная. Даже травка пробивается в щелях!»
Из-за края казармы на дорожку падал яркий свет. Несколько шагов до него Магнолия прошла медленно-медленно и, дойдя, чуть выглянула из-за угла.
Впереди была необычная казарма. Наверно, Виктор говорил о ней – перед ее дверью стоял часовой, а все пространство между ней и той казармой, за которой пряталась Магнолия, было залито пустым ровным светом люминесцентных ламп.
Послышались шаги – со стороны центральной аллеи по освещенной дорожке шагал довольно высокий сутулый военный. В фуражке. Наверно, это и был один из тех солдатских начальников, с которым она хотела поговорить и все объяснить.
Шагал этот военный так забавно: туловище наклонено вперед, и наклон будто торопит его размашистые шаги. И голова наклонена – он как бы ныряет вперед с каждым шагом. Интересно было б попробовать повторить его манеру двигаться. Правда, для этого, наверно, надо иметь и его самоуверенно-неприятное лицо.
Не глянув на часового, начальник в фуражке проследовал внутрь казармы – и вдруг Магнолия решилась догнать его и все изложить. Некоторые опасения вызывал часовой – он мог не пустить, хуже того – мог испугаться, поднять панику. Сбегутся другие солдаты, а Магнолии так не хотелось давать объяснения перед всеми…
Но часовой пропустил беспрепятственно. Правда, вид у него при этом был несколько обалделый, и, зайдя в казарму, она поняла, почему он, бедняга, обалдел. Сразу за дверью был небольшой коридорчик, на стене которого, прямо напротив входа, висело высокое прямоугольное зеркало. Магнолия еле различила в этом зеркале себя – на ней была внешность только что прошедшего солдатского начальника.
Его гулко стукающие шаги еще доносились из левого ответвления коридорчика. Потом хлопнула дверь, и стало очень тихо.
Магнолия остановилась в задумчивости. Если она опять может принимать образ кого угодно, то теперь вернуться домой ничего не стоит. Ни с какими солдатскими начальниками разговаривать не надо. Конечно! Но раз уж она все равно здесь, то посмотрит вокруг немножко – чуть-чуть, а потом – домой!
И тяжелой, ныряющей походкой самоуверенного военного она зашагала в правое ответвление коридорчика.
13
Недрогнувшей рукой – будто в тысячный раз – Магнолия распахнула дверь и оказалась в прохладном, довольно многолюдном помещении.
Вдоль стен непрерывным рядом громоздились какие-то приборы. Они помигивали малюсенькими лампочками и разнообразными экранами, негромко жужжали, гудели, временами подвывали. Лицом к приборам – спиной или боком к вошедшей Магнолии сидело больше десятка солдат. Все они были очень заняты, никто даже головы не повернул на мягко захлопнувшуюся дверь. Только солдат, сидевший отдельно за приставным столиком, вскочил, напряженно вытянулся и отрапортовал:
– Господин подполковник, разрешите доложить! Из сектора четыре новой информации не поступало, наблюдение продолжается!
Магнолия не слушала. В совершенном изумлении она смотрела на экраны – там ясно, как днем, был виден сад. Их сад! Вот же он – тот терновый куст, около которого Виктор наметил прорыв, вот и дорога, по которой она должна была подойти. Съемки велись, видимо, из-за той стены зелени, о которой она думала как о лесополосе.
Вот на одном из экранов мелькнул Виктор – его лицо крупным планом среди деревьев. Он шел не опасаясь, предполагая, что отлично защищен темнотой. Вот он дошел до края терновника, огляделся, сильно прищуриваясь. Потрогал рукой место в траве, сел. Устраивается поудобнее…
Дверь позади Магнолии опять хлопнула. Стоящий рядом солдат вытянулся еще напряженнее.
Магнолия мельком оглянулась. Какой-то военный махнул солдату (тот, не начав рапортовать, смолк) и вполголоса обратился к Магнолии, кивнув на экран, где белело Викторово лицо:
– Теперь нет сомнений! Они затеяли что-то серьезное. Девка эта исчезла уже почти шесть часов назад, теперь и Виктор, похоже, собирается лыжи навострить. В своей комнате она так и не появлялась?
Вопрос был адресован солдату, стоявшему все так же навытяжку.
– Никак нет! – отрапортовал солдат. – Тишина!
– Во-во! Один только Безродко и поверил в эту чушь. Журнальчики все почитывает, благодушествует… Ошиблись мы в Юрии Ивановиче, крупно ошиблись!
– Разрешите доложить! – вмешался солдат (а может, он и не солдатом назывался – Магнолия как-то слышала, что у военных очень много званий – например, есть звание «генерал»).
– Давай, – согласился вошедший.
– Безродко звонил по телефону Иевлеву, просил срочно приехать. Причины не назвал, настаивал на срочности.
– Ого! – вошедший был неприятно удивлен. – Так, значит? Выходит, Степан Сергеевич, мы ошиблись в этой рыжей морде еще больше, чем я думал. Или его Иевлев перевербовал? А может, это все вообще их рук дело?
И обратился к солдату:
– Немедленно подбери все беседы медицины нашей за последние две недели. И – опять к Магнолии:
– Вряд ли, конечно, что найдется – я полагаю, в комнатах они на такие темы не беседовали, но вдруг да проговорились? Как полагаешь, Степан Сергеевич?
– Вряд ли, – облизнув пересохшие губы, отозвалась Магнолия. Она не понимала, что происходит. При солдатских разговорах ей бывало неприятно, но сейчас ей было мерзко, пакостно – до тошноты.
Этого не могло быть. Просто не могло! Эти разговоры, эти экраны – это был бред! Бред преследования. Вот он – эпицентр страха, – подумала Магнолия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31