https://wodolei.ru/
До тех пор – все они, включая Любомудрого – обычные пассажиры. Да и тогда следует несколько ограничить ликвидацию – экипаж корабля не трогать до самой посадки на Луну. Секретность и еще раз секретность. В этом плане Любомудрый в очередной раз проявил свою гениальность. А кретин Никифор еще смел вопить, что Любомудрому, дескать, следует остаться на Земле, что этот перелет совсем не безопасен! Враг. Конечно же он был замаскированным врагом. Правильно Любомудрый его ликвидировал.
А ему только надо разделаться с этой дурочкой. Осторожно и аккуратно.
Он шел за ней неторопливо – позади и чуть сбоку. Разглядывал ее отражение в витринах стендов и киосков. Прикидывал, где удобнее ее убить.
Убить, конечно, было нужно, но думать об этом было неприятно. Да, ценности она не представляла. Но, убив эту дурочку, одновременно убьешь и того беззаботного щенка, того сопливого пацана, которому с ней было весело и интересно. Когда-то. В свое время. Это время прошло, но беззаботный пацан все еще был жив. Он еидел в нем. Шевелился иногда своей теплой индивидуальностью. Фу! Ну и слово это «индивидуальность». А понятие – так еще гаже. Не нужна для Любомудрого никакая индивидуальность.
Вредна даже. Она сковывает движения, притупляет готовность к немедленному действию во славу Дела Любомудрого. Каждый раз, когда этот сопливый пацан шевелится в нем, в испытанном кровью железном бойце, – ему больно, неприятно, противно. Но убьешь его – и это будет навсегда. Личность потом уж не восстановишь. Робота можно восстановить. Починенный робот – все равно боевая единица. Ни сомнений, ни вопросов – и это, конечно, хорошо, это правильно! О чем, собственно, речь? Разве он сам не мечтал об уделе стального, бесстрашного в своей неколебимой смертоносности боевого робота? Разве не стремился избавиться от всего мешающего стать стопроцентным рыцарем Дела Любомудрого?
… Но пожалуйста, – только не сейчас. Потом, чуть позже. Хоть чуть позже… Нужно, конечно. Необходимо! Одно малозаметное движение – и нет дурочки-девчонки, а значит, и в тебе нет больше никакого сопливого щенка, и все – ты в рыцарском звании навсегда! Только одно движение… – А он все тянул.
Вот эта дурища влезла в совершенно пустой коридор… и вышла оттуда живая. Да что это с ним?
Вот она мельком заглянула в камеры хранения, в лабиринт стальных щелей, где уже ничто не может спасти – сама заглянула! – и опять осталась цела и невредима… Нет, так нельзя, сколько же можно тянуть?!
Он оглянулся – и вдруг увидел, что все, что тянуть дальше уже некуда – Любомудрый здесь! Вон он идет через соседний зальчик. Идет сюда, прямо в этот коридор. И это значит, что коридор должен быть немедленно освобожден от этой дуры прямо сейчас! Немедленно и навсегда.
Все, решено! И тут эта дура выронила что-то из сумочки. Какой-то забавный предметик. Растереха! Ойкнула, бросилась подбирать…
А он был уже совсем близко от нее и видел, что это был всего лишь игрушечный водяной пистолетик. Забавный такой, детский.
Она наконец подобрала его и принялась рассматривать, будто видела впервые в жизни. Вот дурища! А он ведь уже стоял совсем рядом! Он уже был готов умертвить обоих – и ее, и того пацана, что когда-то с хохотом цвиркал веселыми струями из такого же точно водяного пистолетика. И пацан, и эта дурища – они оба не представляют ценности – чего же он тянет?..
Она подняла лицо, смущенно улыбнулась – и вдруг узнала его. И сразу нажала на курок своего пистолетика.
Струя с радостным шипением ударила ему в грудь, брызги усеяли лицо. Отвлекающий маневр? Или со страху палит? А сзади уже шлепали по мраморному полу шаги Любомудрого – и больше тянуть было невозможно.
И Виктор наконец нырнул сквозь пространство, совмещая специальную палочку-стилет и сердце этой дурищи Магнолии… И ничего не произошло. Виктор как стоял, так и остался стоять на своем месте, а Магнолия осталась на своем.
Он ошалело слушал приближающиеся шаги своего хозяина, своего повелителя – и не мог ни нырнуть, ни даже шевельнуться. Не получалось!
«Да что это я – как парализованный? Чем же это таким она меня обрызгала?..» – подумал он с отчаянием. И увидел, что повелитель, устав дожидаться от него хоть каких-то действий, сам вынимает пистолет и прицеливается в эту дуру.
15
Атанас не выдержал.
Время, указанное сверхсупером, уже дотикивало, космопорт, где Атанас дежурил – тихий, почти безлюдный, – успел ему совершенно опротиветь. И Атанас нырнул в тот космолорт, где они оставили Магу.
Тут народу было чуть побольше. Но Маги нигде не было видно – ни здесь, ни в зале ожидания. Ни у билетных касс. Да где же она, в самом деле?
Атанас обнаружил ее в коротком, узком коридорчике. Она стояла и, будто играясь, поливала из парализатора какого-то верхнего супера. А тот замер болван болваном.
Эта сценка могла бы показаться довольно забавной, если б не искаженное ужасом лицо Маги и ее надтреснутый, отчаянный голос:
– Это же Виктор, это Виктор! Да помогите же!
Все это она кричала, обращаясь к еще одному действующему лицу – маленькому, тщедушному человечку в жарком кожаном плаще. Она кричала, а человечек медленно, как бы нехотя, поднимал на нее двумя руками огромный черный пистолет и прицеливался – прямо в голову.
Медлить было нельзя, и Атанас выстрелил. И только когда подбежал, узнал в упавшем того, которому когда-то – не так уж и давно – присягал на верность. Семена Любомудрого. Мертвого и потому совсем нестрашного. Сутулая, обтянутая черной кожей спина, белое, костистое лицо – носом в кровавую лужу. И все-таки у Атанаса прервалось дыхание. Это ведь был он – Он!
А в коридорчике затарахтели частые хлопки. Это вокруг тела своего хозяина собирались верхние супера.
Они молча минуту-другую глядели вниз, в мертвое лицо человечка, при жизни называвшего себя Любомудрым, и все так же, ни слова не говоря, исчезали один за другим, ныряя куда-то.
Им уже было все равно. Первый пульт хотя и работал по-прежнему на полную мощность, но человека, ради которого осуществлялась эта работа – уже не было. И некому было повиноваться, некого было боготворить.
Не глядя друг на друга, не интересуясь больше никем и ничем, верхние супера удалялись, шевеля воздух легкими равнодушными сквознячками.
Последним исчез, придя в себя после парализатора, Виктор. В полом, гулком, как труба, коридоре остались только Атанас и Магнолия – зажмурившаяся изо всех сил, стиснувшая лицо бескровными пальцами – только б не видеть, не знать!
На сороковом меридиане к востоку от Гринвича часы мерно отбивали восемнадцать ноль-ноль. А здесь, на меридиане космопорта Вильясо, наступило рассветное время. Блестящая, как алюминиевый айсберг, громада космопорта медленно выползала верхними этажами из серой сумрачной тени – прямо на солнце нового дня…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
А ему только надо разделаться с этой дурочкой. Осторожно и аккуратно.
Он шел за ней неторопливо – позади и чуть сбоку. Разглядывал ее отражение в витринах стендов и киосков. Прикидывал, где удобнее ее убить.
Убить, конечно, было нужно, но думать об этом было неприятно. Да, ценности она не представляла. Но, убив эту дурочку, одновременно убьешь и того беззаботного щенка, того сопливого пацана, которому с ней было весело и интересно. Когда-то. В свое время. Это время прошло, но беззаботный пацан все еще был жив. Он еидел в нем. Шевелился иногда своей теплой индивидуальностью. Фу! Ну и слово это «индивидуальность». А понятие – так еще гаже. Не нужна для Любомудрого никакая индивидуальность.
Вредна даже. Она сковывает движения, притупляет готовность к немедленному действию во славу Дела Любомудрого. Каждый раз, когда этот сопливый пацан шевелится в нем, в испытанном кровью железном бойце, – ему больно, неприятно, противно. Но убьешь его – и это будет навсегда. Личность потом уж не восстановишь. Робота можно восстановить. Починенный робот – все равно боевая единица. Ни сомнений, ни вопросов – и это, конечно, хорошо, это правильно! О чем, собственно, речь? Разве он сам не мечтал об уделе стального, бесстрашного в своей неколебимой смертоносности боевого робота? Разве не стремился избавиться от всего мешающего стать стопроцентным рыцарем Дела Любомудрого?
… Но пожалуйста, – только не сейчас. Потом, чуть позже. Хоть чуть позже… Нужно, конечно. Необходимо! Одно малозаметное движение – и нет дурочки-девчонки, а значит, и в тебе нет больше никакого сопливого щенка, и все – ты в рыцарском звании навсегда! Только одно движение… – А он все тянул.
Вот эта дурища влезла в совершенно пустой коридор… и вышла оттуда живая. Да что это с ним?
Вот она мельком заглянула в камеры хранения, в лабиринт стальных щелей, где уже ничто не может спасти – сама заглянула! – и опять осталась цела и невредима… Нет, так нельзя, сколько же можно тянуть?!
Он оглянулся – и вдруг увидел, что все, что тянуть дальше уже некуда – Любомудрый здесь! Вон он идет через соседний зальчик. Идет сюда, прямо в этот коридор. И это значит, что коридор должен быть немедленно освобожден от этой дуры прямо сейчас! Немедленно и навсегда.
Все, решено! И тут эта дура выронила что-то из сумочки. Какой-то забавный предметик. Растереха! Ойкнула, бросилась подбирать…
А он был уже совсем близко от нее и видел, что это был всего лишь игрушечный водяной пистолетик. Забавный такой, детский.
Она наконец подобрала его и принялась рассматривать, будто видела впервые в жизни. Вот дурища! А он ведь уже стоял совсем рядом! Он уже был готов умертвить обоих – и ее, и того пацана, что когда-то с хохотом цвиркал веселыми струями из такого же точно водяного пистолетика. И пацан, и эта дурища – они оба не представляют ценности – чего же он тянет?..
Она подняла лицо, смущенно улыбнулась – и вдруг узнала его. И сразу нажала на курок своего пистолетика.
Струя с радостным шипением ударила ему в грудь, брызги усеяли лицо. Отвлекающий маневр? Или со страху палит? А сзади уже шлепали по мраморному полу шаги Любомудрого – и больше тянуть было невозможно.
И Виктор наконец нырнул сквозь пространство, совмещая специальную палочку-стилет и сердце этой дурищи Магнолии… И ничего не произошло. Виктор как стоял, так и остался стоять на своем месте, а Магнолия осталась на своем.
Он ошалело слушал приближающиеся шаги своего хозяина, своего повелителя – и не мог ни нырнуть, ни даже шевельнуться. Не получалось!
«Да что это я – как парализованный? Чем же это таким она меня обрызгала?..» – подумал он с отчаянием. И увидел, что повелитель, устав дожидаться от него хоть каких-то действий, сам вынимает пистолет и прицеливается в эту дуру.
15
Атанас не выдержал.
Время, указанное сверхсупером, уже дотикивало, космопорт, где Атанас дежурил – тихий, почти безлюдный, – успел ему совершенно опротиветь. И Атанас нырнул в тот космолорт, где они оставили Магу.
Тут народу было чуть побольше. Но Маги нигде не было видно – ни здесь, ни в зале ожидания. Ни у билетных касс. Да где же она, в самом деле?
Атанас обнаружил ее в коротком, узком коридорчике. Она стояла и, будто играясь, поливала из парализатора какого-то верхнего супера. А тот замер болван болваном.
Эта сценка могла бы показаться довольно забавной, если б не искаженное ужасом лицо Маги и ее надтреснутый, отчаянный голос:
– Это же Виктор, это Виктор! Да помогите же!
Все это она кричала, обращаясь к еще одному действующему лицу – маленькому, тщедушному человечку в жарком кожаном плаще. Она кричала, а человечек медленно, как бы нехотя, поднимал на нее двумя руками огромный черный пистолет и прицеливался – прямо в голову.
Медлить было нельзя, и Атанас выстрелил. И только когда подбежал, узнал в упавшем того, которому когда-то – не так уж и давно – присягал на верность. Семена Любомудрого. Мертвого и потому совсем нестрашного. Сутулая, обтянутая черной кожей спина, белое, костистое лицо – носом в кровавую лужу. И все-таки у Атанаса прервалось дыхание. Это ведь был он – Он!
А в коридорчике затарахтели частые хлопки. Это вокруг тела своего хозяина собирались верхние супера.
Они молча минуту-другую глядели вниз, в мертвое лицо человечка, при жизни называвшего себя Любомудрым, и все так же, ни слова не говоря, исчезали один за другим, ныряя куда-то.
Им уже было все равно. Первый пульт хотя и работал по-прежнему на полную мощность, но человека, ради которого осуществлялась эта работа – уже не было. И некому было повиноваться, некого было боготворить.
Не глядя друг на друга, не интересуясь больше никем и ничем, верхние супера удалялись, шевеля воздух легкими равнодушными сквознячками.
Последним исчез, придя в себя после парализатора, Виктор. В полом, гулком, как труба, коридоре остались только Атанас и Магнолия – зажмурившаяся изо всех сил, стиснувшая лицо бескровными пальцами – только б не видеть, не знать!
На сороковом меридиане к востоку от Гринвича часы мерно отбивали восемнадцать ноль-ноль. А здесь, на меридиане космопорта Вильясо, наступило рассветное время. Блестящая, как алюминиевый айсберг, громада космопорта медленно выползала верхними этажами из серой сумрачной тени – прямо на солнце нового дня…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31