Военные придут, откроют дверь, будут на нее кричать, требуя, чтоб она им что-то рассказала. Не те солдаты, что конвоировали ее сюда, – те могут просто злиться, но потом выкричат свои чувства, да и остынут. Им после этого даже легче станет… А к ней придут те военные, что в фуражках. Те, для которых выкричаться – не цель. И даже подавить ее волю – не цель. Слишком мелко. Да и сама она – слишком незначительна. Кто она такая? Какой-то этап в их большой игре, некий поворот, что надо преодолеть – и играть дальше.
Магнолия стиснула кулачки, присела на деревянный топчан, торчавший в углу неряшливо обструганными досками.
Боже мой, как это пугает, когда тебя никак, ну никак не воспринимают, не ценят. И совсем не любят – ни капельки…
Вот сидят они сейчас в своей главной штабной комнате, обсуждают, что бы из нее вытянуть такое… А может быть, и выбить – это, мол, неприятно, но необходимо. Родина нам не простит, если мы не… И вот встает такой толстощекий увалень. Жирком оброс и голос писклявый – а требует все того же: раздавить это осиное гнездо! Он ведь еще тогда предупреждал… это была ошибка с самого начала… – А у самого перед глазами стоят такие желтенькие, такие долгожданные генеральские звездочки на погонах.
Магнолия заинтересовалась. Ведь она их действительно видела. Слышала. Какое-то реальное обсуждение своей участи, происходящее где-то рядом, недалеко – да чуть ли не прямо над головой, в штабной комнате. Правда, слышала и видела как-то изнутри – через их мысли. Такого до сих пор она за собой не замечала.
Магнолия улыбнулась, уселась поудобнее, укутала голые коленки ветхим, серым от старости байковым покрывалом, что мятой бесформенной кучей валялось на топчане, и попыталась разобраться в своих ощущениях.
Ну, во-первых, так воспринимать мир было сложновато. С одной стороны, вроде бы большое преимущество: ты сидишь здесь, взаперти, а они у тебя как на ладони. Но, с другой стороны – видишь-то чужими глазами. Сразу чуть ли не десятком чужих глаз!
Одна штабная комната, но с пяти точек зрения приобрела вдруг какой-то дикий вид – как бы вывернулась наизнанку.
У Магнолии даже голова закружилась! Она покрепче схватилась за край топчана, чтоб не свалиться на пол в случае чего. Но уже через минуту легкая тошнота вроде пропала. Не так все и сложно, надо только помнить: раз их пятеро и все сидят вокруг стола спинами к стенам, то и она воспринимает стены той штабной комнаты как находящиеся за спиной. Все четыре стены – у нее за спиной. Сомкнулись, наложились друг на друга, ужались – чуть ли не в одну точку. А стол, вокруг которого там все сидят, тот наоборот: расширился, расползся, охватывая ее неестественно вспучившимся кольцом. И на его солнечной блескучей поверхности лежали сразу десять ее локтей. Как бы ее. Но десять – вот в чем неудобство! И мысли разные в голову лезут. Штук пять или даже шесть.
Постой, а откуда шестая?
Фу ты! Это ж ее собственная. Но какая она невзрачная, тусклая. Даже не мысль, а ощущение. Однако как разительно ее тусклое ощущение отличается от вальяжности штабной пятерки, возложившей свои локти на стол. Уж им-то вполне хорошо – там, за этим столом. А она явно ощущала неудобство. Мелкое, но неприятное.
Все еще не выходя из состояния погруженности в головы других людей, она неуверенно повела ладонью перед лицом – как бы отмахиваясь от чего-то. Но ощущение неудобства все усиливалось.
Пришлось отвлечься. Вернуться к себе – в крепко запертое помещение без окон.
Она сладко потянулась – будто со сна. Глубоко вздохнула и осмотрелась.
Все вроде было тихо по-прежнему. Гнетуще тихо. И очень чесалось под правой коленкой.
Приподняв за скользкий от времени край байковое одеяло, она осторожно заглянула под него.
На гладкой коже голени сидели какие-то насекомые. Их тельца торчали из ноги как две миниатюрные черные щепочки. Еще несколько таких же черных маленьких козявок медленно, но вполне ощутимо карабкались по ноге вверх от щиколотки.
До этого Магнолия не имела никакого опыта общения с кровососущими. Она даже не знала такого слова: «блоха». И не подозревала о существовании Рекса – кобеля боксерской породы, родного и близкого существа для полковника Васина. А между тем полковничий Рекс всего несколько часов назад мирно спал на этом топчане, и непонятное жжение, ощущаемое Магнолией как раз в районе пребывания двух насекомых, объяснялось предельно просто. Так просто, что даже неопытная Магнолия наконец-то поняла.
Вскрикнув, она вскочила на ноги. Негодующе замахала на наглых козявок руками, беспорядочно закричала:
– Вон! Уйди! Фу!
Какая-то судорожная брезгливость не позволяла ей прикоснуться к их черным тельцам.
Некоторые козявки послушались, исчезли с ноги. Штуки же три упорно продолжали ползти вверх. И рядом с ними вдруг возникла еще одна – мгновенно, как бы из ничего. То ли вернулась одна из прежних, то ли новая.
«Они умеют перемещаться в пространстве, как я!» – панически подумала Магнолия. И затрепетала, представив, как такие козявки устремляются на нее со всех сторон, со всех концов света, облепляют ее ноги, голову, грудь черным шевелящимся движением…
– О боже! – ужаснулась она и гадливо, ладонью, стряхнула с ноги оголодавшую без боксерской крови живность.
И даже не заметила, когда отпрыгнула от топчана к середине помещения. Ее трясло, пальцы дрожали.
– Боже, боже… – повторяла она, как заведенная.
3
А рядом тихо смеялись. Она не услышала – она почувствовала. Как раньше чувствовала разговор в штабной комнате.
Смеялись явно над ней. Хохотало несколько человек – два, может, три.
Магнолия растерянно завертела головой, пытаясь понять: кто это смотрит на нее и смеется. Но нет – что это она, в самом деле! – ведь нигде ни оконца, ни даже щелочки. Нету никого! Нету даже глазка в тяжелой двери, обитой металлическими листами.
Но на нее явно смотрели. И потешались, подглядывая. Какие-то невидимые, маленькие, тихие – наподобие тех кровожадных козявок, что только что покушались на кожу. Этих тоже хотелось прижать ногтем к чему-то твердому и надавить – так, чтоб квакнули и раскололись.
Магнолия почему-то представила смеющихся в виде крохотных стеклянных шариков. Но нет – они были не маленькие. И хохотали от души, во все горло. Просто они были довольно далеко.
Магнолия попыталась сосредоточиться на этих троих, на подглядывающих, но не смогла… Она не видела их! Почему?..
Почему? Да очень просто – потому что смотрела сейчас их глазами. А они друг на друга не глядели. Они пристально смотрели на нее. И это совершенно зацикливало ее восприятие – сбивало с толку, не выпускало сознание из ее закупоренной комнатенки…
Магнолия даже губу закусила от обиды – и смех прекратился.
У двоих по крайней мере. Третий все продолжал хохотать. А эти двое напряглись, почуя неладное, – слишком уж открыто Магнолия показала свое возмущение – она показала, что слышит их.
– Вот ведьма, – отчетливо сказал один. А другой тревожно пробормотал:
– Молчи, а то накликаешь!
И третий наконец перестал смеяться.
Они смотрели на нее во все глаза, и эти глаза – длинные, как змеи, – лезли через стены, через несколько стен, извивались под землей, проползали даже через такую, вроде бы неприступную, обитую железом дверь.
Дверь.
Магнолия внимательно посмотрела на дверь. Дверь была сравнительно небольшая, и на ней сосредоточиться было легче, чем на обширном пространстве окружающих стен.
Те трое притихли. Но они смотрели – и этого для нее уже было достаточно.
Медленно, стараясь четко контролировать свое приближение по восприятию одного из троих, Магнолия подошла к двери.
Да, похоже, она не ошиблась. Глаз одного находился здесь – она явно видела, что для него с каждым шагом становится все больше и больше. Его глаза видели уже только ее огромное, неестественно выпуклое лицо. («Как в том зеркале», – подумала она. В каком это? Да в том. Она заглянула в комнату к Юрку, а его не было, и на столике, рядом с электробритвой лежало небольшое круглое зеркало – с одной стороны обычное, а с другой – она посмотрела, и было так смешно: огромные губы, огромный нос, как не ее, а лобик ма-аленький… Но тут зашел Юрок и, как всегда, рассердился, сказал стальным угрюмым голосом: «Чего надо?» – и забрал зеркало. А она растерялась, забыла, что надо, забормотала: «Я только хотела, хотела…» – и убежала, не договорив.)
Не отвлекаться!
Вот, отвлеклась и потеряла того, который смотрел на дверь. Все опять поплыло, расстраиваясь и деформируясь. Магнолия качнулась, теряясь во вновь вспучившемся пространстве, но устояла.
Закрыла глаза, напряглась, перебирая рассматривающие ее взгляды: не этот – этому она видна почти вся, причем сбоку. Этот? Он смотрит ей в спину… А этот – вот он, нашла! Этот, стиснув зубы, глядит в ее огромное, выпукло-лягушачье лицо. Ну и рожу же он видит! Но откуда? Из какой щелки он умудряется подглядывать?
Магнолия открыла глаза – нет, тускло поблескивающая кованым железом дверь выглядела совершенно монолитной… И вдруг Магнолия придумала!
Закрыв снова свои глаза, чтобы лучше видеть чужими, она осторожно, как слепая, подняла руку и повела ладонью перед собой – прямо по неприятно-холодной жестяной поверхности.
Оп-па! Потемнело – будто выключили свет. Она отдернула руку – и опять: очень крупно – ее лицо. Руку на прежнее место – и вновь свет померк.
Под пальцами не было щелки. Наоборот – явственно ощущался бугорочек. Магнолия удивилась и открыла глаза. Приподняла палец, заглянула – над поверхностью двери слегка выдавалась шляпка гвоздя. Такая – закругленная. Да вот их на двери сколько набито!
Набито много, но эта шляпка была не как все.
Магнолия поковыряла ее ногтем, серебристая краска чуть отколупнулась, и под ней явно заблестело стекло.
О, да это просто подсматривающий глазок! Может быть, телекамера портативная. В каком-то шпионском фильме по видику что-то этакое было.
А она-то уж напридумывала какие-то глаза, тянущиеся под землей и торчащие из стен!
– Она руками… пальцами видит! – задыхающимся шепотом сообщил один из трех подглядывающих. Который – Магнолия не поняла, да у нее и не было желания разбираться в этих бесстыдниках. Ей хотелось одного: ударить по этому воровскому глазку – так, чтоб осколки брызнули во все стороны!
Но – она внимательно огляделась – ничего в каземате этом не было. Ничегошеньки такого, чтоб взять и ударить. Разве что кинуть один из этих кусков, что плавают прямо в воздухе? Этим, конечно, стекла не разбить, но хоть замазать, забрызгать, может, удастся – по-настоящему, а не так, как этой серебряной краской было замазано, что через нее глазок все прекрасно видел…
Магнолия так увлеклась поединком с подглядывающими, что даже забыла удивиться плавающим вокруг, прямо в воздухе, никогда не виданным желтоватым пушистым комочкам. Она просто протянула руку, схватила ближайший, проплывавший мимо, и, размахнувшись изо всей силы, запульнула его в лжегвоздик.
Комочек полетел правильно, как она и хотела, но не шмякнулся, не залепил подглядывающее око, а втянулся в него как в трубу. И не успела
Магнолия удивиться, как он уже вылетел там, в другой комнате, довольно далеко отсюда. Вылетел со страшным грохотом, со звоном осколков прямо из экрана взорвавшегося монитора.
Магнолия наконец-то увидела этот монитор – глазами двоих, обернувшихся на грохот взрыва. Увидела мельком и всю комнату, вернее каморку, в которой помещались еще два таких же монитора.
Нет, не таких – этот теперь стоял черный, полупустой, как закопченное поддувало в угольной печке, что была в подвале их дома. Он даже еще и дымился. И перед этими оплавленными останками монитора корячился на полу, зажимая лицо руками, пожилой, седой мужчина в простой клетчатой рубашке – вовсе не форменной, не солдатской. Из-под ладоней у него вытекал красный кровавый ручеек, и чистые алые капли заливали его светлые летние брюки – тоже совсем не солдатские.
У Магнолии внутри все так и оборвалось.
– Что я наделала… Ему же больно… Что я наделала… – забормотала она испуганно.
Закрыв глаза, она видела, как двое подняли третьего, как уговорили его сесть, промокнули носовым платком под носом, на подбородке, проверили, нет ли глубоких порезов.
Порезов особых не было, кровь хлестала из носа, поэтому его постарались посадить так, чтоб голова была запрокинута. А сами все опасливо оглядывались на свои работающие мониторы. На нее. На ее сгорбившуюся перед железной дверью фигурку. Комочки, плавающие вокруг Магнолии, на их мониторах видны не были.
«Что же это за комочки такие?» – запоздало спохватилась Магнолия, открывая глаза.
Комочки были нежно-желтенькие, полупрозрачные. Они мягко, приятно щекотали кожу, проплывая мимо.
Магнолия набрала их в ладонь штук пять. Попыталась слепить, как снежок, но они не лепились. Вертко выскакивали из пальцев, разлетались в стороны, как маленькие упругие теннисные шарики.
Со стороны она, наверно, напоминала сумасшедшую: ловит что-то невидимое – хватает, мнет воздух…
Магнолии стало неловко – она видела, с каким ужасом и отвращением таращится на нее парочка из далекой каморки – такой же закупоренной, как и ее каземат. Эти трое явно были не военными. И Магнолия вдруг ясно почувствовала, что военные – в том числе и те важные военные, что собрались на совещание наверху за своим полированным столом, – что они не знают о существовании этой троицы. Подглядывающая троица была из некоей конкурирующей организации.
Но и они были люди подневольные. Хоть и без формы. Они бы и рады не подглядывать, и вообще смыться, если б только можно было, – вон как смотрят… Сбились в кучу подальше от работающих мониторов – и жалко их, и противно в то же время.
Чтобы все это прекратить, Магнолия взяла в каждую ладонь по мягкому ласковому кусочку и, прикрыв для верности веки, шагнула к боковой стене – в направлении второго замаскированного глазка.
4
Дело было сделано. Теперь по крайней мере она точно была одна – без соглядатаев.
Военный совет в штабной комнате – наверху, почти точно над головой, – шел своим чередом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31