Я
же говорил ему разумно, основываясь на личном опыте 58 лет, что ничто не смо
жет удержать женщину. Ни семья, ни ребёнок, что ожидать верности от такого
существа как женщина неразумно и нелогично. Что это никогда невыросшие д
ети, и любой, если умело взяться, может взять их «на ручки».
«Я не хочу в твоём возрасте быть похожим на тебя! У тебя никого нет! У тебя н
ет семьи и детей!» Ц кричал вошедший в роль учителя Мишка. Я легко париров
ал удар: «У меня есть мои книги, они относительно бессмертны. Книги не могу
т предать меня и изменить мне. У меня есть моя Партия, я необходим Партии к
ак отец-основатель, генератор идей и гуру, как знамя, как жертва в настоящ
ем моём положении. Потому Партия будет мне верна», Ц утверждал я.
И вот Мишка получил. Воровской ход, блин. Покорная жена. «По ночному небу/ Т
олько тот кто любит/ Ждать не перестанет». Перестанет, думаю я с отвращени
ем. Потому что мне в тюрьму не пишет моя крошка. Она чувствует, что корабль
погружается, и спрыгнула на берег не дожидаясь, пока откачают трюмы? Очев
идно так… Мне больно, но я этого ожидал… Мы яростно жуём. Я ем чеснок, разма
лывая его зубами. Мишка, в остальном такой аккуратный, почему-то не сполас
кивает даже рта после сна, но приняв из горизонтального положения Ц вер
тикальное, начинает жевать. Противно наверное у него во рту, Ц думаю я, ко
сясь на него. Я с ним не разговариваю, зная, что он ещё не совсем в нашем мире
. Однако решительно прерываю все его попытки рассказать мне свой сон. «Во
т чёрт, такое снилось…», Ц начинает он, улыбаясь виновато. «Ты уже на этом
свете, нечего цепляться за тот», Ц обрываю я его и иду мыть тарелку. «Пото
ропись, а то сейчас второе подъедет. Не успеешь вымыть миску!»
На второе всегда селёдка варёная. Часто несвежая, с жёлтыми склизкими на
плывами по шкуре, что называют в народе Ц «ржавая». Приблизительно раз в
неделю с варёной селедкой подают перловую кашу. Но только раз в неделю, оч
евидно понимая, что большее количество раз было бы невыносимо.
Мой старый приятель, депутат Государственной Думы полковник Алкснис за
гнал мне небольшой чёрно-белый телевизор в конце июля. Потому жизнь моло
дого бандита в последние месяцы была проста. Из одних снов, постельных Ц
он немедленно прыгал в другие, Ц телевизионные. Покинув шконку и схлеба
в первое (причём он оставлял корки, недоедал их, напоминая этим мою подруж
ку Настю), он нашаривал рукой телепрограмму «МП» и выискав в ней меню из сн
ов, подходящие ему отмечал ручкой. Предпочтение он отдавал, разумеется, п
рограммам «Криминал» и «Дорожный патруль». Следующими позначимости на
его шкале ценностей шли криминальные детективы: «Маросейка», «Патриарш
ьи пруды», «Бандитский Петербург». Вообще-то смотреть он мог что угодно, л
юбую хуйню. И при этом реагировал: смеялся, хмыкал, восклицал, морщил мышцы
лица… Глядя на него, я понял простую, очевидную, но до сих пор не высказанн
ую мной лично для меня мысль: простые люди Ц это Ад. А молодой бандит в обл
асти вкусов и предпочтений оказался тоже простой человек. Не всякому дан
о, а точнее редким людям дано быть революционером во всех сферах жизни: в и
скусстве, в ежедневной жизни, в политике. Ну, в ежедневной жизни мы себя пр
оявить не могли Ц мы были пленными, и ежедневную жизнь нам навязали наши
тюремщики. Но не смотреть всякую хуйню бандит мог. А он смотрел даже перед
ачу «Аншлаг». Так он добирался до вечера. И бывал очень недоволен, если я в
друг изъявлял желание посмотреть «Новости» или какие-нибудь «Скандалы
недели». Два-три раза мы с ним сталкивались по этому поводу. Однажды он до
говорился до того, что сказал, что накажет меня. На что я сообщил, что здесь
Лефортово, а он не смотрящий, а обычный тип для меня. «А телевизор, вспомни,
Ц мой, мне его загнали, и если ты станешь терроризировать меня телевизор
ом, Мишаня, то я его, телевизор, сдам, на хер на склад. Или расхуячу о стену…»

Мы, правда, скоро помирились. Я всегда помнил, что Мишаня Ц лучший из возм
ожных сокамерников. И принимал во внимание, что от мыслей о предстоящем с
уде, об изменах его женщин, о том, как много тюремных годов ему дадут, Ц он,
заключённый, хочет спрятаться в телевизионных снах. Интеллектуал, писат
ель или философ, имеет несомненные природные преимущества в тюрьме типа
Лефортово перед бандитом. Одиночество менее страшно интеллектуалу. Зат
о бандитам, ворам и бытовикам, кажется, легче живётся в общих тюрьмах, в Бу
тырке или Матроске. Там многолюдие спасает их, суетных.
Пока мне не завезли телевизор, Мишка по ночам читал исторические романы.
С появлением телевизора он стал читать меньше, и сменил жанр: стал читать
детективы. Точнее будет всё же сказать, что он почти прекратил чтение. Наб
рав штуки четыре-пять подклеенных книжонок, он держал их многие недели. Т
усоваться ночью он стал меньше, но спал по-прежнему до обеда. Он всё худел.
Я подумал, и решил, что его следует срочно судить, иначе изнутри его источи
т тюремная хандра.
Я не знаю, сколько мне суждено сидеть за решёткой, в государстве беззакон
ия, каким является Россия, срок непредсказуем; не знаю, как долго я проживу
, но вряд ли будет у меня когда-либо впоследствии опыт тяжелее тюремного.
Мишке, несмотря на его апломб бандита и намёки на его всемогущество на во
ле, я вижу, очень тяжело. Мы ждём второе блюдо, и Мишка комментирует двухча
совые новости на программе РТР так: «Я бы туда подъехал со своими ребятам
и, всех бы успокоил». Показывают таджикскую ситуацию, наркоторговлю. «Да
там своих бандитов хватает, поверь. Я был там в 1997 году. И я рассказываю ему о
Рахмоне Гитлере» «Мы, русские, круче всех», Ц с апломбом заявляет Мишка.
Я было начинаю ему возражать, но вовремя останавливаюсь. Бедному тюремно
му узнику, попавшему в лапы чекистов, хочется верить в свою силу. Я утвержд
аюсь, когда читаю о себе в прессе: в «Коммерсанте» или в «Независимой Газе
те», а Мишка утверждается таким вот апломбом, мол, он подъедет с его ребята
ми. Никуда он не подъедет, большая часть его ребят в тюрьме, он не такой уж в
еликий бандит, как ему кажется. А я еще зачем-то гашу его попытку самоутве
рдиться и поднять себя. Не выдерживаю. «Ты сидишь здесь, и потому никуда не
подъедешь», Ц говорю я. В отместку он называет меня «старым». Это никак н
е соответствует действительности, потому что я занимаюсь спортом ежедн
евно по два часа, на прогулке и в хате, а он спит до 14 часов, и тело его атрофир
уется. «Постель Ц гнездо всех болезней», Ц напоминаю я ему. «Так говарив
ал великий философ Кант. К тому же я недавно прочитал в газете высказыван
ие министра Бориса Грызлова, что русской мафии не существует».
Иногда по вечерам мы с Мишкой шиковали. Съедали салат (салаты мы готовили
по очереди), колбасы, пили чай с рулетом, купленным в ларьке. В заключение х
орошей жизни Мишка закуривал «Black Prince», и хата наполнялась ароматом хорошег
о крепкого сигарного табака. Я делал несколько затяжек, как я уже упомина
л, он, неспеша, докуривал сигарету. Особенно приятны стали такие вечера, ко
гда 4 июля нас перевели вместе в другую хату, отремонтированную, крашеную
в цвет жидкой горчицы, и открыли нам окно. Во дворе были видны этажи следст
венного корпуса. Сверху из-за корпуса в нашу хату попадало заходящее лет
нее желтое светило своими лучами. Лучи царапали стену над моей тюремной
шконкой. Особенно первый месяц мы наслаждались такими вечерами, весь июл
ь. Ау, Мишка, помнишь, неплохо было! А перевели нас из 24-й в 46-ю потому, что я пож
аловался в заявлении начальнику изолятора на сырость и отсутствие возд
уха в 24-й, и, ссылаясь на застарелую астму, попросил открыть окно. Результат
превзошел ожидание: перевели в лучшую камеру и открыли окно. Чекисты в мо
ём случае хотят выглядеть цивилизованными. Однако манера, в которой они
нас переместили в 46-ю, характеризует абсурдный мир русской Бастилии. Явил
ись вечером: «Оба, соберите вещи, приготовьтесь на выход». Мы собрались Мы
попрощались. Меня выдернули с матрацем и шмотками первым. Кинули в 46-ю. Я ра
зложил матрац. Вдруг хруст ключа в замке. Вводят… Мишку. Нам предстояло пр
ожить вместе ещё два с лишним месяца. Такие у них нравы.
Ему со мной было удобно. Я просыпался при подъёме, перестилался, и ложился
под фуфайку. Он со стонами выползал и совершал то же самое, укладывался по
д свою фуфайку. Через несколько минут Zoldaten приезжали забирать мусор. Откры
вали, гремя ключами, дверь. Я вскакивал, кидал мусор в бадью на колёсах, и ло
жился. И лежал в дремоте ещё с час, до тех пор, пока не привозили завтрак. Это
т час Ц самый неприятный час дня для меня. Сознание того, что обнаружил се
бя в тюрьме, давит. Воспоминания о воле, о счастливых днях на свободе, лица
и интимные части тела любимых женщин приходят и дестабилизируют успоко
енную сном психику. Дальше легче. Дальше развозят завтрак. До августа я за
пихиваясь пожирал каши с сахаром. Сейчас отказываюсь. После завтрака: пр
огулка. Я не пропустил ни одной прогулки. Дело чести. Я должен быть железны
м человеком для Zoldaten, для следователей (им докладывают, как я держусь). Я хожу
на прогулку в дождь, в холод, в жару, после добавления новых убойных статей
в моё обвинение… Мишка всё это время спит. Он ходил на прогулку только три
раза из более чем ста дней, просиженных нами совместно. Мишке со мной удоб
но, я говорю. Потому что это я вскакивал и кидал наш мусор в бадью на колёса
х и ему не приходилось ломать его новый, только что пришедший сон. Он не ше
велился. Ему не приходилось отвечать физиономии Zoldaten, возникшей в кормушке
и произносить, насилуя себя: «Нет, я не иду гулять». Ему не приходилось отв
ечать отказом на предложение баландёрши: «Завтракаем? Манную кашу будет
е?» Он скрипел себе челюстями и левитировал в своих снах бандита и сына ху
дожника. Вероятнее всего он ехал в «родном» (т.е. иностранном) автомобиле,
и у него отсасывала темноволосая тёлка. Он любит темноволосых.
Ну разумеется, и без него я вёл бы себя точно так же, как с ним. Избавлялся бы
от мусора, говорил бы «да, разумеется» на предложение прогулки, брал бы ил
и не брал манную кашу в зависимости от настроения. Но всё равно ему было кр
айне удобно быть заселенным со мною. Я не только не поедал его дачки, но у м
еня были лучшие дачки, и он с удовольствием ел мои колбасы. Последний меся
ц он вообще оказался без передач. Поскольку и его родители и жена согласн
о уехали отдыхать. «Вот тебе твоя благородная, воспеваемая тобою семья, п
олучи! Они не могут отказать себе в отдыхе, а ты сидишь тут без подпитки!» О
н защитил институт семьи вообще и свою семью пылкой речью и спокойно ста
л есть мою колбасу и мои салаты. Мне не жалко.
Я приходил с прогулки, а он спал. Впечатление Ц будто попал в лазарет. Смо
треть на его всё утончающийся трупик было муторно. Я мыл руки, не глядя на
него, решительным жестом перемещал дубок к кровати, доставал с нижней по
лки дубка ручки и тетради. Кипятил в кружке кипятильником зверский чай, и
начинал писать. При нём я записал «Очертания будущего», полностью записа
л «Мою политическую биографию», и сделал первую пьесу в моей жизни: «Смер
ть в автозэке». Пока он спал. И хрустел зубами. В этом состояло моё превосх
одство, творческого человека над бандитом.
Несколько вечеров я заставил его говорить. Я брал тетрадку и раскалывал
его, уговаривал на тематический вечер. Скажем, я задавал тему: «Зона», и он
сообщал мне о зоне всё, что знал, а я быстро записывал. «Красные зоны Ц это
те, где правят бал менты, чёрные зоны Ц те, где всем заправляют воры и авто
ритеты, где собирают общак. Самая воровская зона Ц это „сотка“ в Твери, зо
на во Владимире тоже чёрная, там раньше смертники сидели. Чёрная зона в Кр
аснодаре пользуется славой, туда все хотят попасть, туда мешками закидыв
ают „план“. Там, где строгий режим, Ц везде нормально», Ц поясняет Мишка.

«Основные красные зоны в Волгограде, в Саратове. В Чувашии была красная з
она. Неизвестно, что там сейчас. Дело в том, что ориентация зон часто меняе
тся. Пришёл новый „хозяин“ Ц начальник изолятора с характером, закрутил
гайки Ц зона из чёрной становится красной», Ц поясняет Мишка.
"В Иваново неплохая воровская зона. Ещё зоны подразделяются по назначени
ю: в Мордовии есть лагеря для наркоманов и для иностранцев. В Нижнем Тагил
е сидят бывшие мусора. Красные зоны Ц дисциплинарные. Зэки ходят в столо
вую строем. С песнями. С повязками «СДП», с дубинками и рациями расхаживаю
т по зоне зэка из «Секции Дисциплины и Порядка». Построения на чёрной зон
е Ц два раза в день, на красной Ц четыре раза в день. На красной зоне Ц фут
болку, носки и трусы носишь свои, а роба, коцы и фуфайка Ц казённые. На чёрн
ой зоне носят своё.
«Есть целая куча общаков: воровской, хатный, больничный, Ц учил меня Мишк
а. Ц Когда приходит „кабан“ Ц дачка, самое ценное Ц сигареты, чай, сахар,
конфеты. По возможности даёшь из одного килограмма Ц ну грамм 300 на общак.
Обычно на зоне около 1500 зэков. Разделены они на отряды. В отряде может быть
сто человек».
Такие заветы оставил мне Мишка. Он рисовал мне свою камеру на Матроске. Об
ъяснял, как и что в камере называется. Где кто живёт. Полезные для революци
онера сведения давал.
Тринадцатого сентября, мы только что весело закончили обедать с Мишкой и
Шамсом Ибрагимовым (последний даже кружки всем вымыл с содой), пришли Zoldaten и
заявили нас всех троих на выход с вещами. Мишка ушёл вторым. Мы обнялись. Т
ак вот кончилась наша короткая тюремная дружба. Последним вывели меня. К
амера № 46 осталась одна.

АМЕРИКА АТАКОВАНА

После обеда 11 сентября Мишка спал. Он вернулся со встречи с адвокатом, поо
бедал, пощёлкал кнопкой телеящика, повертел радио и, не в силах сопротивл
яться хронической летаргии, улёгся. Шамс, таджик, вчера лишь закинутый к н
ам в хату, ещё утром был увезён на суд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46