– Что там у тебя стряслось? Чего это ты так разволновалась?
Анжела не ответила, она, не отрывая глаз, смотрела на экран телевизора, где Фил Донахью, треща в микрофон и энергично тыкая пальцем мимо камеры, призывал зрителей обратить внимание на кого-то.
Дэн взял лежащий на краю столика пульт дистанционного управления.
– Ты не против, если я выключу эту дребедень? – спросил он Анжелу. – Давай лучше немного поболтаем.
Анжела угрюмо кивнула.
Раздался тихий щелчок, и экран погас.
– Мне сказали, что в школе ты упала в обморок.
– Ну да, – неохотно ответила Анжела.
– А почему?
– Не знаю. – Девочка пожала плечами.
В комнату вошла Сьюзен, села на стоящее у дивана кресло и стала наблюдать за разговором. Вид у нее был усталый и взволнованный.
– Дочка, ты помнишь, что было до этого? – снова заговорил Дэн. – Ты смотрела какую-то игру? Так?
– Да, так, – отрешенно ответила Анжела.
– Помнишь какую?
– «Царство Нептуна». Про океан, рыбок и все такое.
– Учительница сказала, что ты закричала. Наверное, ты увидела какую-нибудь картинку, которая тебя напугала. Что это было? – спросил Дэн.
Губы Анжелы задрожали, а на глаза начали наворачиваться слезы.
– Дорогая Энжи, я ведь специалист по этим штукам. Расскажи мне, что ты увидела. Ведь я должен это знать, иначе я не смогу помочь тебе.
– Я видела тебя. Ты лежал на столе, мертвый, – ответила Анжела и сразу захлебнулась в рыданиях. Прижавшись к груди отца, она плакала так долго и так горько, словно весь ее мир разрушился.
Дэн был потрясен.
– Но это же глупость. – Он попытался успокоить дочь, обнимая ее дрожащие плечи. – Вот он я, весь тут как на ладошке.
– Но я ведь тебя видела там, видела! – твердила Анжела глухим от слез голосом. – И гроб видела. Лицо у тебя было таким страшным, серым каким-то, руки лежали на груди, а около тебя плакала принцесса русалок, и когда я посмотрела на ее лицо, то увидела, что это я. Я была принцессой, а ты – ее отцом.
Дэн прижал к себе дочь и начал покачиваться с ней из стороны в сторону. Бледная от страха Сьюзен подошла к ним и стала гладить голову дочери.
– Успокойся, доченька, успокойся, – твердила Сьюзен. – Теперь-то ты видишь, что это не так. Мы все тут, здесь, с тобой.
Несколько минут Дэн и Сьюзен молчали, подавленные страхом и горем Анжелы. Дэн ждал, когда Анжела немного успокоится. «Все это ей просто показалось, – убеждал он самого себя. – Конечно. Пусть сначала придет в себя. А потом я смогу убедить ее в том, что она ошиблась». Вскоре Анжела перестала плакать, Сьюзен достала откуда-то бумажный гигиенический платок и вытерла девочке лицо. Анжела высморкалась, нос и глаза у нее были красными от слез.
Дэн погладил ее щеки и улыбнулся.
– Посмотри-ка на меня, – весело сказал он. – Видишь меня? Ну и что ты рыдала? Все, что ты видела, это ерунда и чушь собачья. – Дэн подвигал бровями, и девочка слабо улыбнулась. Сьюзен поднялась, прислушалась и снова села.
– Я думаю, что дело в самой программе, – раздраженно произнесла она.
Дэн едва сдержал себя, чтобы не закричать на жену. «Ничего с ней случиться не может!» – думал он, сдерживая свой гнев.
– Все действие в этой игре происходит под водой, правда? – спросил он, стараясь говорить спокойно.
– Да, – шмыгнув носом, ответила девочка.
– Я сейчас объясню тебе, как мы делаем эти программы, и ты сразу все поймешь. Видишь ли, мы стараемся, чтобы в них каждая деталь была настолько реальна, чтобы человек забыл, что он играет. И тогда происходит парадоксальная вещь – ты не только забываешь, что ты находишься в игре, но и начинаешь воображать вещи, которых в самой игре-то и нет.
Сьюзен подозрительно покосилась на Дэна. Анжела тоже посмотрела на отца, сначала с недоверием, потом с любопытством.
– Поняла? – спросил Дэн.
– Отец хочет сказать, что тебе все привиделось, – пояснила Сьюзен. – Игра была настолько реалистичной, что ты представила себя на месте принцессы.
– Ага, – кивнула Анжела, вытирая нос ладошкой.
– На самом же деле ты сидела в школе и играла, а в программе тебя не было. Там сидела другая девочка, ее нарисовал художник, – продолжала Сьюзен.
– Тебе просто привиделось.
– Ничего мне не привиделось, это была я, – еле слышным голосом повторила Анжела, снова начиная хлюпать носом.
– Не говори чепухи, – укоризненно произнес Дэн. – Энжи, можешь мне поверить, что тебя и не могло быть в той игре.
– Но я же видела! – упорствовала девочка.
– Слушай, Дэн, – нервно заговорила Сьюзен, – а может быть, Энжи и вправду видела себя? Если она так настаивает… Она же не могла ошибиться?
– Могла, – заявил Дэн. – Энжи, вот послушай, что я тебе сейчас расскажу. Однажды, когда я еще был мальчиком, со мной, понимаешь, со мной, произошел такой случай. Как-то вечером я пробирался домой по темной улице. Я шел осторожно, потому что мы враждовали с местными мальчишками из того двора и я, сама понимаешь, не хотел лишний раз на них нарываться. И вот я крался между домами, а нужно сказать, что все дома на той улице были огорожены высоченными деревянными заборами.
Анжела как завороженная смотрела на отца, внимательно вслушиваясь в каждое его слово.
– Внезапно я услышал за собой громкий лай, обернулся и увидел, что на меня бежит громадная собака. Представляешь, как я испугался? Вечером, один, на темной улице, и вдруг – собака. У меня сердце чуть не остановилось от страха. Я смотрел на собаку, и мне чудилось, что она величиной со льва, а на голове ее – длинные черные рога. Да, да, Анжела, не смейся, я до сих пор их вижу.
– У собак нет рогов, – возразила Анжела.
– Анжела, я и тогда это знал, но я их видел точно так же, как вижу сейчас тебя. Вот что делает воображение.
– Ну и что? Собака догнала тебя?
– Что ты! Я рванул так, что только пятки засверкали. Можешь себе представить, но мне удалось добежать до своего дома и юркнуть в дверь прежде, чем собака догнала меня. – Дэн посмотрел на Сьюзен, она недоверчиво слушала рассказ мужа. – С того самого вечера меня и начала мучить астма. После первого приступа я провалялся в постели почти целую неделю. Вот что значит сила воображения. – Дэн посмотрел на Анжелу.
Девочка заметно оживилась. Увидев это, Дэн рассказал ей еще несколько историй, а потом они принялись решать головоломку, затем собрали несколько картинок из перемешанных кусочков картона и даже не заметили, как подошел вечер. Сьюзен не принимала участия в их играх; не обращая внимания на звонки, она суетилась по дому и раскладывала по местам валяющиеся вещи. А когда проснулся Филип, все четверо играли, возились на нагретом солнцем полу, и тем очень напоминая вечно счастливую семейку из коммерческого телесериала.
К ужину Анжела, было похоже, не только окончательно успокоилась, но и забыла все происшедшее с ней. Она повеселела, шутила, а после ужина спокойно ушла спать. Когда дети уснули, а Дэн, растянувшись на диване, рассматривал унылую физиономию представителя метеоцентра, сообщавшего о ливнях, надвигающихся на Флориду, в комнату из кухни вошла Сьюзен.
– Послушай, Дэн, – сказала она, вытирая руки о полотенце. – Я хочу тебе кое-что сказать.
Дэн встал, сунул ноги в шлепанцы и выключил телевизор.
– Ну а сейчас-то тебя что беспокоит? – спросил он.
– Анжела, – сухо ответила Сьюзен.
Дэн скривился:
– Но я же все вам рассказал. Эти игры очень реалистичны, порой даже слишком. Вот и лезет детям в голову всякая чертовщина. Завтра я поговорю об этом с Манкрифом.
– Зачем же вы такие игры делаете? – возмутилась Сьюзен.
– Дорогая, здесь ты ни к чему не придерешься. Строго говоря, тебе и придираться не к чему. Сколько детей смотрело эту программу? Наверное, десятки. А на скольких она подействовала таким образом? На одну Анжелу.
– Не знаю, может быть, и не только на нее.
Дэн покачал головой:
– Ты хочешь сказать, что другие дети тоже падали в обморок, но эти случаи замалчиваются? Нет, Сьюзен, такое скрыть невозможно. Случись со школьниками обмороки, «Парареальность» разорвали бы в клочья.
– Ну, может быть, – Сьюзен неуверенно пожала плечами.
– А я за это просто ручаюсь.
– А ты сам как думаешь, кого она увидела там, в игре? – вдруг спросила Сьюзен.
– Кого угодно, но только не меня и не себя, – огрызнулся Дэн. – Ты что, хочешь сказать, что для каждого ученика у нас своя программа, с его личным участием? Да ты что?! Ты знаешь, сколько бы стоила такая затея?
– Но, Дэн, пойми меня правильно. Я верю Анжеле, верю, что она видела в программе все, о чем рассказала нам. Ты можешь все отрицать, в чем угодно убеждать меня, но факт остается фактом – она упала в обморок. Почему?
Дэн вздохнул и посмотрел в потолок. Это означало, что разговор начинает ему надоедать.
– Ну, хорошо. Завтра я сделаю следующее – сам проверю программу. Все лазерные диски хранятся у нас, и в обед я просмотрю это чертово «Царство Нептуна». Договорились?
– Все игры хранятся у вас? – удивленно спросила Сьюзен.
– А где же еще? От нас они и запускаются. Кабинки в школе – это всего лишь последнее звено, там стоит только приемная аппаратура, а компьютеры, с которых игры идут туда, находятся в нашей лаборатории. Игры передаются в школу по специальной телефонной линии, по оптико-волоконному кабелю. Сьюзен, ведь я тебе не раз уже все объяснял.
– Нет, я впервые слышу, что игры передаются из «Парареальности».
– Я даже тебе скажу, откуда точно они идут – из кабинета Вики Кессель. Она отвечает за качество обучающих программ.
– Вон оно что… – задумчиво протянула Сьюзен.

10

Когда Джэйсон Лоури наконец вышел из здания «Парареальности», был уже вечер. В отличие от всех остальных сотрудников, покидающих фирму через сверкающие двойные металлические двери бокового входа, Джэйс предпочитал выходить иначе.
Он проходил по цеху, затем шел на склад, садился на конвейер, по которому в склад втягивали всякую всячину, и, скользя по нему, вылетал через окно на улицу. Там, под небольшим навесом, стоял его велосипед. Несмотря на то что Джэйс очень берег его, велосипед был сверху донизу покрыт уродливыми пятнами ржавчины, которые Джэйс называл «экземой». Ржавыми были и цепь, и звездочки велосипеда, что совсем неудивительно – во влажном флоридском климате гниет даже пластик. С момента приезда во Флориду Джэйс ни разу не дотронулся до рычажка переключения скорости велосипеда – на плоской как поднос равнине Орландо в этом не было никакой необходимости.
Джэйс перекинул ногу, сел в седло и, оттолкнувшись ногой от стены, направился в переулок, по которому обычно добирался до своего, как он говорил, «бунгало». Еще в Дэйтоне Дэн, заботливый, словно нянька, увидев транспорт Джэйса, тут же купил ему цепь и замок.
– Так будет сохраннее, – сказал он.
Джэйс немедленно высмеял покупку Дэна.
– Ты обалдел, – сказал он. – Да кому понадобится мой дрын модели «экзема спэшэл»? Кстати, я был бы очень рад, если б у меня его кто-нибудь свистнул. Только у кого на такую рухлядь рука поднимется?
Джэйсон Лоури был единственным сыном профессора математики из университета в Сан-Франциско и известной в обществе красавицы, не ставшей первоклассной фотомоделью только из снобизма и пренебрежения к этой профессии. Она считала себя закоренелой аристократкой, но иногда все-таки позировала, в основном на приемах и балах, посвященных сбору средств в помощь бедным, обездоленным или бездомным. Бывали и другие случаи, но столь же благородные. Отец Джэйса боготворил свою жену, но зарплата преподавателя не позволяла ему выказать свою любовь материально, например в виде дорогостоящих украшений, красивого фешенебельного дома или хотя бы лыжной прогулки в горах Сьерра. Все это мать Джэйса покупала сама, на свои деньги, о чем беспрестанно напоминала своему мужу, вырабатывая у него сознание неспособности обеспечить своей красавице жене достойную жизнь.
Когда Джэйс достаточно подрос, он узнал, что любовь – это прежде всего боль. Не физическая, нет, а моральная. Он так же быстро понял, что с помощью любви можно мучить, издеваться и терзать. В эти годы он начал замечать поведение своей матери. С его отцом она была надменной, холодной, деспотичной женщиной, порой даже жестокой. С Джэйсом она вела себя точно так же, он запомнил ее индифферентной и сухой, резкой и вечно им недовольной. Он никогда от нее не слышал ни одного ласкового, нежного слова. Тогда-то его начало интересовать, почему это его отец терпит такое ужасное отношение к себе. Со временем, когда в его жизнь пришел секс, он узнал ответ на свой вопрос. Вскоре Джэйсу стала ясна причина зависимости его отца, он понял, что только похоть делает его таким угодливым и подобострастным. Это открытие ужаснуло его, и с тех пор отец вызывал в нем только чувства омерзения и ненависти.
Когда Джэйс был маленьким, отец старательно не замечал его.
– До тех пор пока ты не наберешься ума и разговор с тобой не станет мне хоть чуточку интересен, можешь не подходить ко мне, – как-то сказал он Джэйсу. – Играть с тобой я не собираюсь и помогать тебе – тоже.
Даже когда Джэйс попал в больницу с осложнением аппендицита, отец не пришел к нему.
– Чем я могу облегчить его состояние? – спрашивал он мать Джэйса, собираясь на математический симпозиум. – В больнице есть врачи, пусть они о нем и позаботятся. Я-то тут при чем?
Но стоило Джэйсу начать ходить в школу, как его отец вдруг превратился в жестокого тирана. Он требовал, чтобы его сын был лучшим учеником. Джэйс, как мог, сопротивлялся, но силы были неравны. Учеба давалась ему легко, он получал только отличные отметки, и, если бы не его поведение, он действительно стал бы лучшим учеником. Но Джэйс вел себя вызывающе, грубил учителям, дрался с одноклассниками и вскоре стал язвой местной школы. Он быстро смекнул, что отца можно нейтрализовать, натравив на него мать, и таким образом обеспечить себе легкую жизнь. После очередной выходки Джэйса мать набрасывалась на отца, винила его в неспособности и нежелании воспитывать собственного сына, он же отвечал ей, что это она «окончательно испортила ребенка», а Джэйс в это время делал все, что хотел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83