" Что позволяет она себе? Так
свысока судить всех!
- Я знаю, о чем вы думаете. Не обижайтесь на меня. Да, я раздумала.
Впрочем, раздумываю...
- Разрешите действовать впредь так, как будете приказывать вы! - Я
заводился.
Она не обратила внимание на мое ерничание.
- До этого своего убийства, - заговорила тихо, с раздумьем, - тот
звереныш жил, как живут все его сверстники из маленьких городков.
Издевательства начинаются с детского садика. Потом издеваются в школе, на
улице. Этот тихий мерзавец поступил в училище. И тут его били, унижали.
Что сделать, чтобы вознестись? На ком отыграться? И вот жертва -
медицинская сестра...
- Выходит, не виновен?
- Зачем же так? Конечно, виновен. Но он исполнитель воли общества,
доведшего его до психоза.
Я снова пожал плечами и сказал:
- Не больно и свежая мысль. Не все будут убивать только потому, чтобы
вознестись.
- Жизнь от рождения и смерти... За час, за день, за неделю вы узнаете
это. - Ее мелодическая манера речи охлаждала меня. - Вы делаете вид, что
во всем разобрались. А разве вы умирали? А разве помните, как родились? От
вас скрыты те загадочные дни. Никто в деталях вам не рассказывал, как
свершилось чудо... Вам бы все это помнить, тогда вы никогда бы не
ошибались. А если бы умерли, вам легче было бы понять умерших...
- Убитых, - поправил я. - Выходит, мне надо быть убитым, чтобы понять
убитого? Но разве тогда я уже буду нужен?
- Чтобы судить об убитом, надо быть убитому.
Это был ее решающий голос в нашем немного запутанном диалоге. Я
понимал ее: она хотела мне сказать, чтобы я подходил к разным убийствам
Ирины и медсестры по-разному. Но этот сам подход к разным убийствам был
само собой разумеющимся. И что же? Дальше-то? Чтобы судить об убитом, надо
быть убитому?! Какая нездешняя, неземная мысль! Кто так может сказать?!
- Я понимаю, о чем вы думаете, - послышался вдали ее голос.
Мимо меня мелькнула тень. Я слышал, как щелкнул замок. И выбежал в
коридор. Тут же захлопнулась дверь моего номера. Я попытался побежать в ту
сторону, и тут же, ощутив толчок в плечо, отлетел к стене. Вверху горела
лампочка. С ужасом я подумал, что надо идти за ключом, мой остался в
запертом номере. Там меня увидит директорша... О чем я должен с ней
поговорить? Не помню!
- Не ходите со мной. Я раздумала! - Опять вдали послышался голос.

Я знал по статистике: продолжается рост преступности; личному составу
внутренних дел все труднее справляться с нарастающим валом преступлений;
нагрузка на одного сотрудника уголовного розыска по зарегистрированным
преступлениям возросла почти на четверть - с семнадцати до двадцати одного
оперативно-розыскного дела... И т.д. и т.д. Боже, милый Добрюк! Да тут не
надо и показывать таких подонков, чтобы понять весь ужас сегодняшней
жизни. Стоит лишь поглядеть вокруг!
Я тарабанил на машинке об убийстве Ирины, прикатив в свой город. Я
позабыл о предупреждении Лю не писать. "Это не ваше дело! Есть другие,
которые будут чистить конюшни!" В конце концов, а что я буду делать, если
перестану писать? Это же своего рода наркотик - выворачивать пласты
уголовной хроники, а?
Мне казалось, что материал об убийстве Ирины выглядит и серьезнее и в
чем-то убедительнее, если хотите - поучительнее, хотя все во мне
протестовало. Я ведь решил окончательно, что не стану писать больше об
убийстве Светланы, не стану восстанавливать испорченную, наверное, Лю
рукопись. Зачем? Пока восстановишь... Да лучше потом, после этой повести,
написать заново что-то. Или вообще не писать!
Так я и повторял: "Кому это нужно! Кому это нужно!" И строчил,
подыскивая слова и о Ледике, и его жене, убитой так жестоко, и о "воре в
законе", и о всех ребятах-оперативниках. Звонок уже надрывался. И в первые
секунды, еще в общем-то толком не разобравшись, я не мог понять, что хочет
этот человек от меня лично. Наконец, он объяснил. Он хочет, чтобы я
обязательно описал эту историю о его трагически погибшей супруге (слово
"трагически" он подчеркивает). Оказывается - муж так трактует смерть
ушедшей из жизни Светланы. Он так хочет...
- Зачем это вам? - закричал я, хотя слышимость была отличной.
- Зачем? - ответил он, тоже криком. - А не знаю!.. Может, хотя бы
напомнить, что она жила... Вы знаете, - продолжал он кричать, - мы жили
все-таки хорошо... - Вдруг глухие стоны донеслись до меня. - Зачем, а?
Зачем?! Зачем мы все это затеяли? Да лучше бы я получал аспирантские
крохи! Я не хочу, вы слышите?.. Не хочу так больше жить! Вы и напишите...
Не хочу!
- Успокойтесь! - стал я упрашивать его. - Уже ничего не вернешь!
- Это неправда! Не затопчет никто, что у меня было с моей любимой...
Нет, не смейте писать о ней плохо! Жила материально со мной плохо. Это
верно. Все жили так! Лишь кучка сволочей жила хорошо. Они кормили нас
бумажными лозунгами... Но мы жили лучше их. И если она била по мордасам
насильника... Это - хорошо! Она осталась чистой... Понимаете, чистой! Не
копайтесь в грязном белье! Я в случае чего найду вас на краю земли...
- Дочь с вами? - крикнул опять я.
- Нет, она у ее родителей.
- Зачем вы уехали так далеко от дочери?
- Светины родители - замечательные люди. У них ей хорошо... Вы, что
же, видели девочку?
Из всего, что я видел там, - его девочка меня более всего потрясла.
Лицо у нее было непрощающее, глаза колючие, злые, совсем взрослые, когда
она узнала чужого дядю и показала на него:
- Это он увез маму!..

Я и читал потом эту стостраничную писанину глазами этой девочки.
Зачем пишу? Для кого пишу? Нет, я не хотел отчитываться перед отцом этой
девочки. Отец многое не знает. Его красивая жена была не прочь погулять с
чужими мужчинами, закрыв свою девочку на ключ. "Так делают все"... Кто мы?
Куда идем? На что надеемся? Если наши жены теперь открыто гуляют с чужими
мужьями, уезжая от нас. Но кто - не "мужья"? Мы, мы? Все мы? И все мы лжем
друг другу?
Я опять ухватился за стостраничную рукопись - нужна! Я выбрасывал из
рукописи все лишнее, выбрасывал эту дешевую мораль - вон, вон! Тысячи,
пять тысяч, миллион людских потрясений, и все идет всякий раз не так, как
было. Но идет хуже, чем всегда. Общество становится страшным.
Вместе с тем я потихонечку стал писать о Ледике, его убитой жене. Я
видел глаза Ледика, этого растерянного, совсем не похожего теперь на себя
- человека, которым был когда-то. Глаза эти были такие просящие, такие
безысходные, что я стал понимать: кто-то ведь обязан подать таким людям
милостыню! Вдруг он действительно не убивал? Вдруг все это наговоры? Кому
он помешал? Жил, работал, учился, служил... И теперь - конец? Он говорит:
что вы, зачем я бы ее убивал? Ему Васильев в ответ: "Не говори не убивал.
Кивни, и я пойму..." Не кивает!
По ночам я уже страстно работал с новой рукописью. Старая путем
загадочного вмешательства Лю была в дырах, пустотах. Как необетованная
земля. И Ледик исправно ложился на новые чистые листы, и теперь был у меня
другим - порой беззащитным и неприятным. Господи, что делают с людьми
случай и обстоятельства!
Я знал о нем уже многое. На вопрос Струева, почему же все-таки пошел
к жене, Ледик ответил: приехав в свой город, он почувствовал близость и к
жене, и к дочери. Ведь не разводились! Мать в своих письмах считала развод
естественным исходом их отношений, и он, лишь шагнув на перрон с
чемоданом, вроде с ней соглашался. Было даже легко от мысли: зачем
усложнять? Еще погуляю! А алименты... Мать писала - выплатим. "Мой мальчик
поживет, осмотрится, поедет поступать учиться"...
Давал ли он телеграмму Ирине о своем приезде? Нет, не давал. Но она
знала, что он приедет. Ходил по городу и думал: Ирина знает! Думал об этом
постоянно, однако без особого напряжения. Ну и что? Но в разросшемся без
него городе многое было связано с ней. Связаны эти городские улицы, по
которым они когда-то ходили. Здесь, у автобусной остановки, после
окончания десятилетки, сбежав от всех, они впервые поцеловались. До этого
они никогда не целовались. У нее была своя компания, у него - своя. Но
здесь они все вдруг решили, здесь, уже позже, приехав в магазин, покупали
материал на свадебное платье. У нее оказалось много денег.
- Кто тебе столько отвалил? - спросил, не веря своим глазам.
- Баушка. - Говорила так всегда.
- А с чего это?
- Хочет, чтобы я была богата.
Ледик работал тогда проходчиком, зарабатывал немало, однако таким
деньгам удивился.

Знал бы все наперед - повернул домой, к родителям! У него же были
письма, как она вела себя тут, без него. "Показания". Ледик шел по поселку
и откуда ему было знать, что свернет сюда, к ней, на новую ее квартиру?
Главное, Ирина была дома. Она растерянно стояла у стола. Когда он положил
ей руки на плечи, хотел поцеловать, замотала головой и простуженным
голосом попросила:
- Не целуй. Заразишься. По-моему, у меня грипп.
- Все равно... Я очень долго шел к тебе.
- Это уж точно. - Тут она почти пробасила.
- А ты из-за этого - дома? Из-за болезни?
- Я ждала тебя, - прохрипела.
Ледик обнял ее. Что-то ему мешало...
Потом они возились до вечера, и лишь взглянув на часы где-то около
шести, она воскликнула:
- Слушай, про Катьку-то мы забыли...
Но, оказывается, Иринины родители взяли девочку из садика. Отец
позвонил перед тем, как завести ее домой... Перед самым его приходом Ледик
поругался с Ириной. Зачем-то вспомнил первую их близость. Тогда она
оказалась несдержанной, все выложила ему о своем первом мужчине.
"Вылупятся и пожирают глазами... А я поддразниваю"... Это в ее тогдашние
годы!
У них, правда, было просто в школе. Даже соревновались девчонки -
чтобы быстрее освободиться, как говорили. А то, вроде, ты никому не нужна!
Но Ледику было больно именно теперь слушать, как это было у Ирины. Он
корил ее и за эти три года. Мама его права! Спала с другими. "Божественно,
божественно!"
- Зачем ты сегодня так поступила? - ударил он ее по лицу. - Зачем
потянула меня... туда... туда! - Он показал ей на входную дверь, к порогу.
- Кайф, да? Сразу хахаль приходит... А ты... Ты... Становишься? Кайф?!
- Ты ударил меня?! - Ирина заплакала. - Какой святой! А разве не твои
дружки писали, как ты спал с девками? Ее звать Вера? Так?.. И ты
дерешься?.. Ты знаешь, какая у тебя тяжелая рука?
- Прости, - сказал он, становясь перед ней на колени. - Я чокнулся...
От ревности с ума сошел... Ты действительно - элита!.. И тут обалдеешь...
А ты еще: возьму и нарочно сяду так...
- Балда, это же к слову!
- Но он же был, твой первый! И было это в девятом классе!
- Ты просто позабыл, сколько мне тогда исполнилось... Ты позабыл, как
смеялся, что у меня все рано... созрело! И я ждала тебя, - прохрипела она.
Он опять чувствовал себя мужчиной. Что-то опять мешало ему, он снова
обнял ее, но она пружинисто попыталась вырваться. Он, однако, уже не
отпускал ее. Халат откинулся...
- Идем... идем к порогу... Закрой дверь!
И сама стала, и он закрыл дверь на ключ... "Роскошно! Как роскошно!"
Она попросила затем:
- Ну хватит здесь. Теперь пойдем в постель.
- Почему ты опять там захотела?
Он допрашивал ее снова.
- А так мне враз захотелось! И ты ведь сам потянул!
- Это какой-то все-таки у тебя особый кайф? Все-таки, скажи! Или я
тебя убью!
- Да, я так мечтала!
- Погоди, кто-то стучит...
- Но ты такой ненасытный!..
- А что? Разве это плохо?
- Да девчонки тебя на руках бы носили!
- У вас не девчонки, а проститутки...
- Боже, да хватит! Катька-то за порогом... Я сама ненасытна, но ты...
Ты в этом уникален!..

6. ДОПРОСЫ, ДОПРОСЫ...
Оказывается, все было так. Полковника Сухонина вызвали после
исчезновения "вора в законе" в соответствующий отдел горкома партии (он
сам сразу доложил по телефону первому секретарю о версии вокруг этого вора
и теперь расхлебывался за несвоевременную информацию) и потребовали, дабы
руководствуясь взбудораженным общественным мнением, прижать морячка,
расколоть его. Сухонин поговорил с подполковником Струевым насчет
"прижать", тот возмутился: "И чего они всегда лезут не туда, куда надо! Я
сам знаю, что мне делать. Я и так, чувствую, громыхнул не той дверью.
Запер безвинного! Дурак, что ли, этот морячок убивать ее? Что-то тут не
так!".
Сухонин, воспользовавшись тем, что подполковник куда-то по делу
завеялся, вызвал Васильева и приказал морячка прижать, пусть не
выпендривается.
- И плюнь, что учился с ним! Городок бурлит, а мы будем
рассусоливать...
Васильев и старался. Теперь он орал на Ледика, стучал по столу
кулаком. Когда Ледик сказал, что он всегда лез в первые не по заслугам,
напомнил о своей школе, где кое-кому завышались оценки (скажем, в свое
время и Васильеву), старший лейтенант прорычал:
- А ты как учился? - Метнул в него пренебрежительно-испепеляющий
взгляд.
- Что - как?
- Говорю, а ты как учился? Не с обеспеченным завышением?
- Я учился нормально.
- А чего же в армию загремел?
- То есть, почему в институт не поступил, что ли?
- Именно.
- Не поступил и все.
- Ты еще тогда мог бы это сделать, что сделал сейчас. Потому и рванул
туда! Ты ее ревновал и тогда. За то, что якобы гуляла.
- А это твое дело?
- Придуриваешься? Теперь-то мое! Убил бабу свою! Понял или нет?!
Убил!.. Когда ты ее убил? Когда? В среду? В четверг? Опять спрашиваю...
Перед тем, как пошел домой? Или когда?
- Ты что? По приказанию мне "шьешь"? Быстрей найти, кто убил? Так?
- А-ну, перейди на "вы"! Не тычь!.. Даже, если ты не скажешь когда,
это же не имеет значения! Я теперь говорю: не имеет! Уже теперь вот
приедет врач и он, ты это прекрасно знаешь, ответит на вопрос, когда ты ее
пристукнул, мерзавец.
- Заткнись, гнида!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15