Я только взял
покойную за воротник кофточки, мы стояли у двери, провожали тестя. У меня
был повод, поверьте.
- Вы ушли в армию в двадцать два года?
- Там же все написано.
- Мама доставала справку?
- Почему? Я поступал в институт. И сдал экзамены.
- А учиться не пошли?
- И это вы знаете. Я пошел работать туда, где работает отец. Меня
тянуло туда. Я хотел доказать, что осилю. Не только отец может так тяжело
работать. Я никогда не упрекал, что кто-то работает на легких работах.
- Вы имеете в виду мать?
- Да.
- Выходит, отец ее всегда упрекал?
- Но это же, наверное, для вас ничего не значит... Ну, какое в самом
деле... Ну зачем вы так?
- Кто рассказал вам об отце? - спросил его на последнем допросе
Струев.
- Плохое? Или хорошее? Как он поднимал шахту? Или - как ходил по
девкам? Здесь, в кабинете, вы не сможете мне ответить. Но разве я глухой?
Разве я не узнал бы? Разве я не узнал бы, что отец и к моей жене приходил?
- Вы бросились на нее... и за это?
- Не знаю. Мне было противно говорить с ней, если к ней ходили
мужики. Причем мужики, которые состоят со мной в родстве. Потому при
встрече мне не хотелось обнять его. Я, я...
- А если это сплетни?
- Не знаю. Только не заостряйте, что я бросился на нее. Я ухватился
за кофточку... Если вы взялись за меня как за убийцу, я вам тут не
пригожусь. Вы не потому пути идете.
- А почему Вера все-таки написала так зло о вас?
- Она мне грозила, что напишет в "Комсомольскую правду". Я, по ее
мнению, развратный человек... Но разве вы не служили в дальнем гарнизоне?
Я видел до этого женщин. Я жил с женой почти полгода. Мне было смешно
глядеть на пацанов, которые хвастались связями с женщинами, а сами были
сопляки. У меня рост метр восемьдесят восемь... Я освоил все фигуры в
танцах, которые не осваивают даже полутораметровые шибздики... Мне
говорили: "Какой красивый парень!" Вы знаете, что значит танцевать в паре
с женами моряков, которые в длительной командировке? Скажем, где-то в
темных водах Северного Ледовитого океана или Антарктики? Женщины!.. Вы
даже не представляете, что это такое - женщины дальнего запущенного
гарнизона! Морячки, вечно ждущие...
- Ваша жена тоже ждала три года.
- Она не ждала. Три года не ждала. На второй год она считала себя
свободной, потому что я об этом ей написал.
- Вы оповестили ее после того, как вам написала мать?
- Вы имеете в виду - этот лесок, катание на велосипеде? Так? Ведь у
вас должно быть все под рукой? Это так...

При первом свидании с сыном она сказала:
- Если бы я знала, что так получится... Я бы никогда не написала тебе
то письмо. И я, может, разошлась бы. Разошлась ради тебя.
- Нет, не в этом дело. Развести... Развести нынче совсем пустяк. Наша
жизнь только всех и разводит. Ты посмотри... Скажем, у вас были прекрасные
соседи. Но стоило поставить спаренный телефон, - вы перестали
разговаривать друг с другом. Стоило подрасти их сыну и жениться, - они
перестали разговаривать и с ним, и с невесткой. Только потому, что надо
делить квартиру... Потому ты не права! Мы бы и так разбежались.
Он был бледен, не брит. Отмахнулся, когда сказала: "Ты бы побрился!"
Ему все было вроде безразлично. Она, однако, чувствовала: он живет в себе,
она не достучится к нему в душу. Он не пускает никого туда. Он занят
собой, он вынашивает что-то. Она же его знала хорошо!
У нее теперь не было никого, кроме него. После того, как ее муж стал
ходить к той молодой стерве, она потеряла его, она жила теперь по-своему,
худо, по инерции. Она ждала приезда сына. Оказалось, он никого не
подпускает к себе, не подпускает и ее.

"Разошлась бы ради тебя..." Искренне ли она говорила, если только и
думала о себе, если только и думала, как отомстить мужу очередным своим
увлечением.
И сейчас, после свидания с сыном, она шла, отыскивая себе прощения.
Она подошла к поликлинике. Ее поджидал Соболев. Они вошли в притихшее
здание. Приема уже, конечно, не было.
- Зайдем туда, - кивнул он, и она поняла, куда ее зовут.
Они пошли в подвал, где недавно лежала еще Ирина. У дверей он
остановился и пропустил ее.
- Здесь она лежала?
- Здесь.
- Ты что-то рассказывала о нас следователю?
- Нет.
- Хорошо. Я тебе скажу об одном... Если ты думаешь, что я что-то
сделал... Хотя... Я только тебе могу рассказать. В тот вечер я заглянул в
окно... По-моему, где-то рядом был твой муж. Это так... И он может
сказать, что видел меня. Он стоял поодаль. А я заглянул к ней в окно...
Там было несколько человек...
- Был ли мой сын среди них?
- Нет. Там его не было. Они стояли вокруг стола. Они были, ты прости,
в чем мать родила. Я не видел всего, потому что понял, что сюда идет и
твой муж. А позже подошел и сын. Что потом было - я не знаю...
- Это ты виноват, Саша. Ты. Ты ее развратил...
- Я ее сделал женщиной.
- Но ты и меня сделал женщиной. Я стала гулять только после тебя.
Меня уже тянуло к другим мужчинам.
- Я не виноват.
- Ты делал и с ней, как со мной? Сразу приходил и делал?
- Зачем ты спрашиваешь? Ты же, к примеру, сама просила, чтобы я так
делал... Просила и она... Она же моложе тебя, она... Нет, как же так?
Почему я тогда ушел? От них всех! Почему не остался и не следил за ними?
Он заплакал.
- Тебе не показалось, что все это делается насильно? - Жестко
оборвала его.
- В том-то и дело! И я не прощу себе этого. А вдруг это так и было?..
Как я сплоховал!
- Ты заметил, кто с ней был?
- Можно было заметить? С одной стороны - твой муж следит за мной...
Он всегда глядел из-за кустов... Я знаю, что... Я знаю в общем, что это
были совершенно чужие люди...
- Не наши? Не поселковые?
- Конечно, нет. Это были, по-моему, с рынка... Черные...
- И ты молчал, когда тебя подполковник спрашивал?
- Мне надо было еще рассказать и о тебе, и обо всем... Ты
представляешь, к чему все это приведет?
- Но он мой сын!
- Я знаю, его отпустят. Но вообще... При чем тут он? Мы в опасности с
тобой. Ты пойми... Ты - крупный работник... А я хотя и потерял шахту, у
меня шанс взлететь теперь... Все идет - как надо.
- Саша, почему мы должны все это скрывать ради чего-то такого, что не
осуществимо?
- Дура! Мы должны в конце концов быть вместе. И никто нам в этом не
помешает...
Соболев опустился на каменный пол и снова заплакал. Он что-то
бормотал, и она понимала его - он плачет об Ирине. О ее молодости. Он
потерял молодую красивую женщину, которая удовлетворяла его похоти. Она
это только теперь поняла. Он при ней плачет о другой, убитой. Да, он не
мог ее убить, раз так плачет. Видно, он в самом деле ее любил. И пришел
сюда, чтобы поплакаться. Но разве он не понимает, что она - тоже женщина?
Странное чувство ревности охватило ее, и если бы он теперь подошел к
ней, она бы согласилась на все. И он к ней подошел... И здесь, в этом
пыльном подвале, она выполняла все его мужские приказы...

После всего, что случилось, они вышли поодиночке, направляясь в
сторону шахты. Потом зашли в кафе и выпили вина. Ей очень хотелось вина.

8. ДОЧЬ УБИЙЦЫ?
Утром следующего дня Катю привела уже теща. Она сказала, что в садике
карантин и, как они хотят, так пусть и поступают: старики тоже имеют
какие-то планы - нужно оставить ребенка, следовало предупредить.
Катя удивленно разглядывала их: они - дядя и ее мать - спали вместе?
Она потребовала, чтобы они "быйстренько" вставали, умывались, чистили
зубки, потому что баушка дома не "приготовила зайтрак".
- Отвернись, - попросил Катю Ледик.
- Ой, да вставай так, - сказала сонно Ирина - они так и лежали в
постели, пока ее мать разъясняла из другой комнаты насчет карантина в
детском садике. - Ты вообще поменьше с ней церемонься, сядет на голову.
- Мама, непьявда! - Катя подошла и погрозила матери пальчиком. От
девочки пахло цветочным мылом, в ее черных волосах красовался синий бант.
- Ницево яй не сяйду!
- Ну, беги отсюда, коза! - откинула одеяло Ирина. - Я-то тебя знаю!
Это ты деда и бабу можешь обманывать, а меня не проведешь!
Ирина схватила Катю, прижала ее к себе и стала целовать. Та запищала:
- Мама, мама! Азви ты ни идишь бант?
Она стала тыкать ручкой в свою головку.
- Ах, ах, ах! У нас - бант. Славно... Кто завязал? Дед? Или баба?
- Мама, какая азница? Хооший, а? Пояди, пояди, дядя и ты! Оохий!
- Как ты сказала? Дядя? Это кто тебя уже научил? Это твой папа!
- Ты же недайно называла дгуоо папу - папой! У тебя дугой папа...
Ледик не скрывал и перед Васильевым после первого допроса: он опять
ударил тогда Ирину. Его удар пришелся в плечо, она упала на кровать и,
кажется, разбила локоть. И, естественно, заплакала.
- Понимаю, - сказала она ему. - Может ты и прав.
Он промолчал.
- Это ты можешь сделать еще раз. Мать уже ушла. Я действительно
заслужила. Но тогда, зачем ты пришел?
Одевшись, он не стал завтракать, а сразу направился к шахте. Он хотел
найти отца, но ему сказали, что отец спустился под землю.
- А что ты хотел? - спросил его парень, назвавший себя бригадиром. -
К отцу проситься?
- Да.
- Да иди ко мне.
- А сколько станешь платить?
- Надо прикинуть, посоветоваться.
- С кем?
- С бригадой, естественно. Сам я такие вещи не решаю.
- Правильно, - почему-то согласился Ледик.
- Слушай, парень. Но отец говорил, что ты уедешь в город, будешь
учиться... Что, деньги понадобились?
- А ты святым духом питаешься?
- Значит, с семьей будешь жить? Или с отцом и матерью?
- А ты откуда про меня знаешь?
- Ты что, забыл меня? Я - Дмитриев. Тебя знаю вот с таких лет. - И
показал рукой на свой пояс.
Бригадир Василий Дмитриев рассказывал потом следователю: Ледик
поболтался около нарядной приличное время, а потом, ближе к обеду, исчез
(в протоколе было записано): пошел вместе с какимто своим новым знакомым
пить пиво.
Через три допроса уже Ледик вспомнил с кем он ходил и с кем пил пиво.
Фамилия его - Прошин. "А-а, Прошин!" - скривился тогда Васильев. Антон
Прошин. Ханыга, врун, побирушка. Вынет свои три рубля из кармана - ты
добавляй! Как уж потом умудряется заначить свой трояк, на следующий раз, -
догадайся. Прошин из своих прожитых тридцати трех отбухал четырнадцать лет
в местах отдаленных по разным статьям. Он и возразил, когда Ледик заявил:
"Хватит, поболтался, разводиться не хочу", что его, Ледика, бабу тягал тут
один...
- Тягал, учти, как хотел. Она у тебя солнышко. Светит одному, а
другого не греет. Сука буду, я видал баб многих, за это били... Но к ней
бы... И ползком, и по-пластунски. Хотя бы ножку поцеловать. Обожаю
подобных!
Ледик подумал наперед: на сдачу техминимума уйдет неделя - не меньше,
но он почему-то трахнул Прошина по голове кулаком, и они покатились по
улице и лупили друг друга крепко, пока не надоело драться. Прошин сказал
после:
- А что? Ты разве не знал?.. Но есть наш вариант. Айда к нему... Я
тебе его покажу. Хай, падла, ставит за все. А если нет - убьем, скотину!
- За кого ты меня принимаешь?
- За кого, за кого!.. Она терлась с ним - пусть расплачивается. Он
богатый. А у нас, видишь, сколько всего... На двоих... Пустенько!
Ледик тогда подумал: ему же должны сократить срок прохождения
техминимума. Он ведь до армии вкалывал. За короткое время можно найти себе
квартиру.
Он решил не возвращаться к Ирине. Даже Катька, и та станет напоминать
каждый божий день, как приходили сюда разные. Теперь ему еще неприятнее
было думать о том, как Ирина просила сразу там, у порога. Интересно,
пикантно! - выворачивало его зло. - Сразу новенький - и у порога!.. Сука,
правда! Этот гад прав! Кто ее?.. Кто он? Проходная пешка? Конечно,
заходил... А она - у порога. Может, с ним по-другому. И с теми,
новенькими, тоже у порога! Если бы он, Ледик, спросил ее - зачем? Может,
она ему бабахнула бы - зачем. Так интереснее.
- Слушай, ты какой-то святой! - стал скулить Прошин. - Ты думаешь,
что на такую бабу можно одеть какой-нибудь панцирь?.. Да хоть гранату
привесь, мужик на такую попрет... И батя твой... Не родной, правда... Там
иногда караулил...
- И батя?! Ну, знаешь!
Прошин стал на колени и перекрестился:
- Во-о! Пойдем, говорю, к тому ханурику! Я из него ром и коньяк
выбью. Не то, что на пиво.
Но Ледик не пошел к тому... Прошин не называл фамилии Того. Темнил...
Ледик потерял по дороге Прошина. Вернулся в мерзком расположении духа
и сам на себя, юродствуя, повесил табличку: "Убийца". Ирина ему сказала на
это, видно, не простив утреннего удара в плечо:
- Я боюсь тебя... Ты в самом деле убивал в своей этой армии? Или
своих ребят, или когда вас выводили, чтобы вы порядок навели?..
Он не понимал, о чем она говорит, о чем спрашивает. Он видел только
ее испуганное лицо. И это его взбесило: значит, она боится, потому что
виновата.
- Ты одна? - крикнул он.
- Одна.
- А где твоя дочь?
- Ее увели к деду.
Он стоял у порога и сказал ей:
- Иди сюда! Слышишь? Иди к порогу...
Он остервенело потом срывал с нее белье и кричал:
- Это не я, это тот... Тот... Тот!..
Она вздрагивала, плакала, и это злило его, злило с каждым движением
сильнее и сильнее.
- У меня тоже была... Была! Ты слышишь? У нее был муж импотент.
Сорокалетний импотент... Подводник, понимаешь...
- Да, да...
- Понимаешь, как она меня любила? Понимаешь? Только в отличие от тебя
держал себя! Не хватало, чтобы я ложился сразу с ними... С племянницей
импотента, и с его женой... Я держал себя в руках! А этот... Этот твой...
тут роскошествовал один... Ты показывала ему класс! У порога начинал!
Поганец! А тебе - кайф! Ты думаешь, я не понимаю, какая ты? И что делала с
ним без меня?

Ирина быстро убрала со стола, коврик они "пожевали" ногами. Ирина
медленно застегивала лифчик, и он сидел не пьяный - чего там это пиво?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15