Бедняжка нуждалась в уходе, и Глоха, конечно же, с удовольствием помогла бы и безо всяких там налогов.
Рядом со стойлом девушка обнаружила корыто, ведро, щетки и тряпки. Зачерпнув воды, она шагнула к стойлу, но Глиф, испугавшись, отпрянула.
— Не робей, — сказала ей Глоха. — Я тебя не обижу. Посмотри, я ведь тоже из крылатых чудовищ.
В подтверждение последних слов девушка пару раз взмахнула крыльями.
Лошадрака успокоилась, и Глохе без особого труда удалось отмыть до блеска и шкуру, и чешуйки, и перья, а потом обсушить свою подопечную полотенцем. С мытьем и сушкой все было ясно, но вот два последующих пункта вызывали недоумение. Каким манером могла она задать Глиф встряску — поднять да встряхнуть? Но ведь нелепо думать, будто юная гоблинша, хоть сто раз крылатая, способна поднять взрослую лошадраку. Да и с чего бы ее трясти?
Потом Глоха оглядела стойло и увидела, что, кормушка пуста. Правда, в стороне стоял ларь с овсом, но туда, к сожалению, попало много песка. Глиф выглядела не слишком сытой, и девушке захотелось задать ей корму, так что, увидев лежавшее неподалеку сито, она не колеблясь насыпала туда овса и принялась встряхивать, чтобы просеять его и отделить от песка.
Лишь пересыпав очищенный овес в кормушку, она сообразила, что вопрос со встряской, пожалуй, тоже решен.
Оставалось последнее задание, но вот оно повергало Глоху в полнейшее недоумение. Не мог же кто-то и вправду рассчитывать, будто она набросится на милую, добродушную Глиф с колотушками. В конце концов здесь не Обыкновения, чтобы устанавливать такие дурацкие налоги. Это там, по слухам, налогов налагают столько, что людям не продохнуть. Возможно, она неверно поняла задание?
Осмотревшись, Глоха сообразила, что так оно и есть. В углу были сложены жерди, явно предназначенные для того, чтобы из них сколотили клетку. Девушка совсем было собралась заняться этим, но что-то ее остановило.
Оглянувшись, она встретила печальный взгляд лошадраки, и ей стало не по себе. Глохе Глиф доверяла, но вот затея с клеткой ей определенно не нравилась.
Отложив жерди, девушка вернулась к столу наложницы и требовательно спросила.
— С чего это я должна заколачивать бедняжку Глиф?
— Ну, не такая уж она бедняжка, ведь тебе не ее велено сколотить, а клетку. По той простой причине, что так указано в накладной, — наложница продемонстрировала листок бумаги. — Видишь, что тут написано? «Лошадрака закол. в кл. Одна шт.».
— Это неправильно! — возразила Глоха.
— Что? — не поняла наложница.
— Все. Глиф нельзя заколачивать в клетку, потому что она ручная, и нельзя называть «шт.», потому что она живая. Тебе понравится, если про тебя напишут: «Наложница посаж. за ст. Одна шт.»?
— Ну это не одно и то же. Глиф предстоит… — наложница сверилась с записями и кивнула, — …так и есть, ей предстоит стать скульптурным украшением здания, куда ее необходимо доставить в клетке. Так что берись за дело.
— И все-таки я не понимаю!
— Чего?
— Глиф живая, умная и чувствительная. То, что ее загнали в стойло и держали там немытой, нечищенной и некормленной, уже само по себе плохо, но заколачивать бедняжку в клетку и везти куда-то, чтобы превратить в скульптурное украшение, уж и вовсе никуда не годится. Я просто не понимаю, как можно так поступать. И никогда не пойму!
— Не понимаешь? — вкрадчиво осведомилась наложница.
— Не понимаю.
— И никогда не поймешь?
Глоха заколебалась. Вопрос явно был с подвохом, особенно если учесть, что она проходила испытание на сообразительность. Но Глиф ей нравилась, и она не могла допустить, чтобы несчастное существо обижали ни за что ни про что. Кому охота попасть в клетку, а потом оказаться на крыше в роли скульптурного украшения?
— Никогда! — выпалила девушка.
— Ну что ж, коль скоро ты проявила к ней участие, то сделалась соучастницей, а стало быть, должна будешь разделить ее участь. Садись верхом.
— Ты хочешь, чтобы я поехала? Но она, по-моему, не очень-то подходит для верховой езды. И куда она направляется?
— Куда бы она ни направлялась или не направлялась вовсе, ты тоже направишься или не направишься именно туда. Это и называется «разделить участь». Таковы правила, а я здесь поставлена следить за их исполнением.
И тут Глоху в очередной раз осенило.
— О, так ты, наверное, отрабатываешь Ответ Доброго Волшебника?
— Конечно. А с чего бы иначе мне приспичило сделаться наложницей?
— А можно полюбопытствовать, о чем ты его спрашивала?
— О том, как мне стать писательницей. Он ответил… бормочет скороговоркой, невнятно, поди его разбери… Короче говоря, мне послышалось, что я должна буду поработать над слогом, а на поверку пришлось заняться налогами. Правда, как оказалось, это дает полезный опыт. В промежутках между наложением налогов я уже успела накропать два романа.
— Выходит, отбывая службу, ты уже становишься писательницей?
— Пожалуй, так оно и есть. Возможно, я напишу и повесть об одной крылатой полукровке, полугоблинше-полугарпии, подружившейся с полулошадью-полудраконицей. Как думаешь, моим читателям такой сюжет понравится?
— Надеюсь. Мне эта тема кажется очень интересной.
— Ну что ж, садись на Глиф, — велела наложница, не склонная даже за приятным разговором забывать о своих обязанностях.
Спорить Глоха не стала, решив, что раз она не может облегчить участь нового друга, то по справедливости должна ее разделить. Попрощавшись с наложницей, девушка вернулась в стойло и забралась на Глиф, усевшись между крыльями.
— Прости, что не смогла тебя выручить, — промолвила она, поглаживая шелковистую, аккуратно расчесанную гриву. — Но уж, во всяком случае, я не позволила посадить тебя в клетку и отправить на крышу, чтобы ты работала там скульптурой.
Внезапно потолок исчез, и над головой открылось чистое небо. Глиф распростерла широкие крылья и, прежде чем Глоха успела хоть что-то сообразить, взмыла ввысь.
— Ой, да ты свободна! — воскликнула девушка, и ответом ей послужило радостное ржание. Теперь ничто не мешало Глохе взлететь самой и спуститься вниз, однако она не спешила расстаться с новой подругой. Та целеустремленно взмахивала крыльями, и было интересно узнать, к какой же цели она так стремится.
Потом внизу показался замок, и Глиф пошла на снижение. Замок покрывала прочная плоская крыша, присыпанная толстым слоем соломы.
— Куда это мы попали? — пробормотала девушка себе под нос, оказавшись на крыше.
— В замок Доброго Волшебника, куда же еще, — послышался откуда-то снизу женский голос.
Взглянув вниз, Глоха увидела стоявшую на вершине ведущей на крышу лестницы миловидную особу.
— Но мне здесь нечего делать, — возразила Глоха. — Я не выдержала третьего испытания.
— А по-моему, выдержала, — возразила незнакомка. — Я Вира, невестка Доброго Волшебника, и пришла сюда, чтобы проводить тебя к нему.
— Не может быть. Я сама призналась наложнице что не понимаю и никогда не пойму, как можно обижать ни в чем не повинную Глиф, делая из нее украшение какой-то там крыши. И если это было испытание на сообразительность…
— Опять Ги-гиена все перепутала, — махнула рукой Вира. — Не на сообразительность, а на сострадательность. Но это уже не важно.
Глоха была приятно удивлена, причем не только этим известием, но и тем, что Глиф доверчиво потянулась к Вире, а та угостила ее кусочком сахара. Похоже, они были хорошо знакомы.
— Ну что, пойдем? — поманив Глоху за собой, Вира стала спускаться вниз.
Девушка с улыбкой последовала за ней, тогда как Глиф осталась щипать травку на крыше, являясь для последней прекрасным украшением.
Глава 2
ВТОРОЙ СЫН
Внутри замка было уютно и, несмотря на толстые стены и узкие стрельчатые окошки, удивительно светло. Возможно, причиной тому была магия, так что удивляться не приходилось. В конце концов, Хамфри являлся Волшебником Информации, и ему ли не знать, как сделать свое жилище уютным.
Вира провела Глоху на кухню, где за столом, полуотвернувшись, сидела женщина.
— Матушка, — окликнула ее Вира. — К нам просительница. Не забудь опустить вуаль.
— Не волнуйся, я слышала ваши шаги, — откликнулась женщина, поворачиваясь к вошедшим. Лицо ее скрывала плотная вуаль, а вокруг вились заменявшие волосы гибкие блестящие змейки, весьма симпатичные с виду.
— Это Горгона, моя матушка, — представила ее Вира. — А нашу гостью зовут Глоха. Она только что прошла испытания и теперь должна встретиться с Волшебником.
Глоха с интересом рассматривала Горгону, о которой, разумеется, была наслышана, хотя и не рассчитывала познакомиться с ней лично. Эта особа носила вуаль из-за того, что один лишь ее взгляд мог обратить живое существо в камень. Волшебнику Хамфри она доводилась пятой, но, как понимала девушка, не совсем последней женой. Вообще с женами у волшебника дело обстояло так сложно и запутанно, что никто предпочитал в это не вникать. Что же до Виры, то ее манера держаться показалась Глохе несколько странной, и лишь потом она вспомнила, что эта молодая женщина совершенно слепа. По замку Вира передвигалась с такой непринужденностью, что этот недостаток совершенно не бросался в глаза, и он же позволял ей выдерживать взгляд Горгоны без всякого ущерба. В ее присутствии Горгона частенько поднимала вуаль, о которой Вира и напомнила дежурной жене Хамфри ради безопасности Глохи.
— Рада познакомиться, — любезно приветствовала Глоху Горгона. — Добрый Волшебник примет тебя без промедления.
С этими словами она вернулась к своему занятию, заключавшемуся в превращении ломтиков сыра — разумеется, гор-гонзолы — в камень. Как слышала Глоха, для этого требовалось лишь одно — смотреть на сыр достаточно долго. Только сейчас Глохе пришло в голову, что коль скоро подобный эффект имеет место, сыр должен обладать чем-то вроде зрения, но вообще судить о способностях и возможностях неодушевленных предметов было непросто. Крылатая гоблинша слышала рассказы о том, что в присутствии короля Дора различные предметы проявляли удивительную бойкость и даже, не будучи живыми, живость. Скажем, когда девушка переступала порог, он (этот самый порог!) мог запросто отпустить шуточку насчет ее ног, а то и ввергнуть ее в конфуз, сообщив всем и каждому, какого цвета у нее трусики. Но если каменный порог мог видеть, то почему бы и сыру не обладать такой способностью?
Выйдя из кухни, Вира стала спускаться по винтовой лестнице. Глоха последовала за ней, но замешкалась. Свет куда-то пропал, и она боялась оступиться.
— Ой, прости! — виновато промолвила Вира, почувствовав ее замешательство. — Я совсем забыла, что ты зрячая, и не можешь обходиться без света.
Она взмахнула рукой, и стены замка начали испускать свет. Стали видны ступеньки.
— Спасибо, — промолвила Глоха. — Хотя, по правде сказать, я не очень-то привыкла к лестницам. В гнездилище гарпий их нет, и мне чаще приходится летать, чем ходить.
— Как, наверное, здорово летать, — отозвалась Вира. — Сама-то я никогда не летала, даже в молодости.
— В молодости?
Будучи человеком, Вира вдвое превосходила Глоху ростом, но выглядела ничуть не старше крылатой гоблинши.
— Я хотела сказать, в начале жизни. Вообще-то я живу на свете сорок один год, но бодрствовала из них всего девятнадцать, и Добрый Волшебник использовал эликсир молодости, чтобы привести мою внешность в соответствие с запомнившимся возрастом. Таким образом, хотя я и помню лишь девятнадцать прожитых лет и выгляжу девятнадцатилетней, на самом деле моя молодость уже миновала.
— Неужели ты проспала двадцать два года? — изумилась Глоха.
— Да. Толку от меня было мало, и поэтому в возрасте шестнадцати лет я, по воле семьи, была погружена в сон. Потом, уже в Сонном Царстве, я познакомились с Хамфгоргом, тоже шестнадцатилетним, и мы провели вместе десять тамошних лет. Ну а когда Хамфри вернулся сюда, отсчет времени пошел по-другому. Мы снова стали шестнадцатилетними, и последние три года живем как все. Добрый Волшебник хорошо умеет регулировать возраст. Себя он лучше всего чувствует столетним — считает, что именно в этом возрасте сочетаются бодрость и мудрость. Столетним он и выглядит, хотя на самом деле ему сто шестьдесят, так же как и Маре-Энн, его половинной жене.
— А она тоже выглядит на сто?
— Ну уж нет, — рассмеялась Вира. — Она предпочитает иметь совсем другую внешность. Говорит, что теперь, когда после столь долгого ожидания утратила невинность, может позволить себе порадоваться жизни. Ей хочется быть привлекательной, а пожилые женщины почему-то считаются даже менее привлекательными, чем пожилые мужчины. Так что она выглядит молодо, но на сколько именно лет, ни за что не скажет. Ну а о том, каковы ее истинные годы, лучше при ней не заикаться.
— Ну и сложная же у вас тут жизнь, — заметила Глоха, сильно сомневавшаяся в своей способности запомнить, кому сколько лет с одной точки зрения и сколько — с другой.
— О нет, — беззаботно возразила Вира. — Жизнь у нас проста и приятна. В прошлом, там и вправду имелись некоторые сложности, но оно ведь прошло. Забудь о нем, и у тебя не будет никаких проблем.
Этот совет Глоха нашла вполне разумным.
Через некоторое время они добрались до погребенной где-то в недрах замка маленькой каморки, битком набитой книгами и свитками, а также бутылочками и флаконами, плотно заткнутыми пробками. Посреди всего этого восседал древний, похожий на гнома морщинистый старичок, ростом ненамного выше самой Глохи.
— Добрый Волшебник, это Глоха, — объявила Вира. — Она пришла за Ответом.
Гном поднял глаза от книги с такой неохотой и напряжением, что Глохе почудилось, будто она услышал треск, с которым его взгляд оторвался от текста.
— Поди, взгляни на моего второго сына, — буркнул Хамфри и тут же уткнулся в свой фолиант.
— Но я даже не успела задать вопрос! — вскликнула Глоха, но Вира уже подталкивала ее к выходу с боязливым шепотом:
— Пойдем, спорить с ним бесполезно, а сердить опасно.
— Но я проделала долгий путь, выдержала все три испытания и хочу получить то, за чем пришла.
— О, — взмолилась Вира, — пожалуйста, не раздражай его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51