Сайрус А. Вильям съязвил:
– Вам ведь не привыкать к разрывам, синьора.
Забыв свою обиду, она с надеждой спросила:
– Вы думаете, он вернется ко мне?
Лекок прикусил язык. Он не был уверен, что она не ломает комедию, но тем не менее не находил в себе смелости сообщить ей о смерти Ланзолини. Тарчинини пришел ему на помощь:
– Когда вы покинули Ланзолини?
– Это он меня покинул... в "Академии". Мы собирались позавтракать вместе... но Орландо не захотел... Он сказал, что идет домой и запрещает мне приходить...
Последовал новый приступ рыданий, который Тарчинини пришлось переждать, чтобы дослушать остальное:
– Я пошла к Лидии и рассказала ей, что произошло, а потом отправилась сюда, и... и я очень несчастна.
Инспектор Люппо, вошедший в этот момент, оказался третьим свидетелем рыданий Мики. За свою жизнь он повидал столько, что перестал чему-либо удивляться, и, решив, что слезы эти являются следствием признания, спросил комиссара:
– Забирать ее шеф?
– Погоди.
Садясь в машину, которую пригнал Люппо, Сайрус А. Вильям констатировал, что Ромео мог быть отличным следователем, если в не его слабость к женщинам. Стоило Мике разыграть перед ним отчаяние, и Тарчинини был обезоружен.
– На вашем месте, Ромео, я бы ее арестовал.
– Не раньше, чем я узнаю, лжет ли она.
– А как вы это узнаете?
– Попросив синьору Фотис подтвердить слова ее подруги.
В гостиной Лидии Фотис настал черед Тарчинини созерцать с величайшим вниманием гравюру, напомнившую Сайрусу А. Вильяму детство в их первый приход. Лекок пошутил по этому поводу, но не смог вывести комиссара из задумчивости. Что касается Люппо – крупного, тяжеловесного человека, своим бесстрастием напоминавшего быка под ярмом – то он уселся в кресло, вертя в руках свою шляпу. Войдя в комнату, хозяйка извинилась, что не сразу вышла к гостям, но она отдыхала. Американец покорно смотрел, как Тарчинини выделывает свои па. Он счел, что тот напоминает павлина, распускающего хвост.
– Синьора, мы в отчаянии, мои коллеги и я, что нарушили ваш покой, но вы можете оказать нам большую услугу.
– Я? Но я не знаю, как... Во всяком случае, синьор, я в вашем распоряжении.
– Давно ли вы видели синьору Росси?
– Мику? Она была здесь вскоре после полудня!
– Просто зашла навестить?
Лидия улыбнулась, как снисходительная старшая сестра, и Сайрус А. Вильям решил, что из виденных им в Вероне женщин это самая красивая.
– У нее было горе.
– Можно узнать причину?
– Не лучше ли вам спросить у нее самой?
– Прошу вас, синьора.
– Ссора с ее теперешним возлюбленным.
– Вы его знаете?
– Нет. Я очень люблю Мику и извиняю ее похождения, но не одобряю их. И не хочу входить в подробности ее любовных дел, которые никоим образом не поощряю.
– Она долго пробыла у вас?
– Право, затрудняюсь сказать... около часа.
– Она не сказала вам, куда пойдет от вас?
– Конечно, к своему другу. Мика не злопамятна и мало заботится о своем самолюбии.
Лекок почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри: сама того не ведая, Лидия только что обвинила Мику в убийстве.
Им удалось уклониться от вопросов Лидии Фотис, беспокоившейся о Мике и не понимавшей причины их прихода. По дороге к виа Кардуччи Лекок спросил:
– Вы арестуете Мику Росси?
– А что мне остается делать?
– Вам это, кажется, не доставляет удовольствия?
– А вам?
Американец вынужден был признать, что и его это вовсе не радует.
Но Тарчинини не пришлось исполнять свой тягостный долг. Когда они вошли в дом, привратница сообщила, что молодая вдова только что ушла. Лекок подумал, что на ее месте поступил бы точно так же и что дурой она была бы, если в не воспользовалась неожиданной отсрочкой, предоставленной ей комиссаром. Теперь надо было ее искать, и существовал немалый риск, что она докажет Ромео – как бы он ни утверждал обратное – что кое-кого осторожность может заставить покинуть Верону.
– Будем искать, Ромео?
– Не думаю, чтоб стоило об этом беспокоиться.
– А если она скроется?
– Этого я тем более не думаю. Мы закончим дело сегодня ночью или завтра, а сейчас пора подумать об обеде, Билл.
Сайрус А. Вильям ничего не возразил; не то чтоб ему было нечего сказать, но зачем? В этой стране первое правило состояло в том, чтоб ничему не удивляться, даже если полицейский бросает поиски преступника под тем предлогом, что пора обедать. Когда Лекок прощался с Тарчинини, угрюмый Люппо вдруг перебил:
– Сейчас я вспомнил, шеф...
– Расскажешь по дороге. Пока, Билл...
– Пока, Ромео...
В такси Лекок ломал себе голову, почему Тарчинини не хотел дать ему услышать то, что собирался сказать инспектор.
Глава XI
Сайрус А. Вильям подскочил, увидев, что, согласно британской традиции, пламенными поборниками которой они были, Валерия и ее отец переоделись – она в вечернее платье, он в смокинг – для обеда у Тарчинини. Лекок содрогнулся при мысли, что синьора Тарчинини может встретить гостей в халате.
Он злился на себя, что не предупредил Пирсонов, но теперь делать было уже нечего.
Они вышли из такси перед домом 126 на виа Пьетра в назначенный час. Лекок надеялся, что привратница отсутствует. Она была на месте. При виде американца она впала в транс, как и при первом его визите, и хотя Сайрус А. Вильям поспешил втащить мисс Пирсон на лестницу, ему не удалось помешать ей услышать восторженный возглас доброй женщины:
– Он еще красивее, чем в прошлый раз!
Валерия воспользовалась передышкой на площадке второго этажа, чтобы холодно заметить:
– Кажется, вы пользуетесь успехом в этом доме?
Сайрус А. Вильям не ответил. Да ему и нечего было сказать. Что касается Пирсона, то он ткнул будущего зятя в бок и шепнул:
– Ни одна не может устоять, а? Пора, давно пора увозить вас домой, мой мальчик!
У дверей Тарчинини Лекок позвонил, думая, что ему делать, если придется ждать так же долго, как в первый раз. Но дверь открылась почти сразу, и юная Альба впустила гостей. Сайрус А. Вильям поздравил себя с тем, что его спутники не понимают по-итальянски, так как синьорита непринужденно объявила:
– Вас не ждали так рано. Мама еще одевается, а Джульетта на кухне совсем закрутилась!
Пирсон осведомился:
– Что она говорит?
– Она говорит "добро пожаловать" и просит нас быть как дома.
Очарованный, Мэтью Д. Овид заметил дочери:
– Прекрасные манеры, этого у них не отнимешь!
Ромео Тарчинини присоединился к ним в гостиной, куда Альба провела американцев. Лекок представил всех, и комиссар спросил его:
– Почему они так одеты? Они думали, что идут к мэру?
– У них так принято.
– Я даже не могу сказать, что, если в знал, надел бы фрак – у меня его нет...
Пирсону и Валерии Сайрус А. Вильям объяснил, что хозяин изъявляет свой восторг по поводу знакомства с ними и просит извинить небрежность его туалета, так как в Вероне не принято переодеваться к обеду. Валерия сделала кислое лицо, а Мэтью Д. Овид проворчал:
– Надо было раньше мне сказать, Сайрус, вместо того, чтоб уверять, будто забыли свой смокинг!
Ромео вернул улыбку на лицо бостонца, откупорив две бутылки maraschino. Ободряемый комиссаром, Пирсон немедленно приступил к делу, а его дочь, поджав губы, спрашивала себя, в какой вертеп она попала. И минуты текли...
Извиняясь за затянувшееся ожидание, Тарчинини объяснил, что его старшая дочь поздно пришла с работы, а она одна способна приготовить peperoni ripieni, которые вкупе с мамиными спагетти составляют гордость семейного стола. Если Валерия откровенно поглядывала на часы, то ее отец, казалось, утратил всякое понятие о времени. Осушив бутылку maraschino, Пирсон купался в блаженстве, и ему было глубоко безразлично, где он находится. Он выражал интерес к присутствующим только нечленораздельными воплями, от которых все подскакивали и которые, как Пирсон уверял, представляли собою футбольный клич его колледжа. Дочь несколько раз тщетно просила его сидеть смирно. Он отвечал шутками, понятными ему одному, но удивительно смешными, судя по его неистовому хохоту.
Тарчинини, видя такое веселье, решил, что у Пирсона счастливый характер, а Сайрус А. Вильям отметил, что будущий тесть значительно выигрывает в таком состоянии. Но тут возникла новая проблема, так как Валерия выразила желание отлучиться на минуту. Получив от Ромео географические разъяснения, необходимые его невесте, чтоб достичь нужного пункта, Лекок передал их ей. Мисс Пирсон сдержанно поблагодарила. Она не отсутствовала и тридцати секунд, как вдруг трое мужчин услышали пронзительный крик, от которого двое тут же вскочили. Пирсон, занятый второй бутылкой, и ухом не повел. Прежде чем Тарчинини и его друг достигли двери, та распахнулась перед Валерией, щеки которой были красны, а глаза пылали негодованием.
– What has happened, Val?
Она задыхалась от ярости:
– An abomination! People without morals! Scandalous! Savages!
* * *
Тарчинини ничего не понимал, но легко догадался, что эта дылда чем-то недовольна. Сайрус А. Вильям узнал, что, направляясь к месту уединения, Валерия наткнулась на маленького мальчика, совершенно голого, который, ничуть не смущенный, обратился к ней с какими-то словами, это немедленно привлекло сюда же девочку чуть постарше, но в таком же дезабилье. Подавляя неудержимый смех, американец пытался успокоить свою высоконравственную невесту, благодаря небеса, что ей не встретилась синьора Тарчинини в таком же или почти таком же виде. Валерия понемногу успокаивалась, а комиссар ждал, чтоб ему объяснили причины волнения девушки, когда хозяйка дома, сияющая, хлопотливая, явилась приветствовать гостей. Сайрус А. Вильям закрыл глаза, удостоверившись, что она, по привычке, приобретшей, видимо, силу традиции, была в халате. Валерия, широко раскрыв глаза, испустила стон, между тем как ее отец в восторге снова воспроизвел футбольный клич, заставивший на несколько секунд оцепенеть присутствующих и вызвавший вторжение детей, которым было интересно, какого зверя папа привел в гостиную. В этой компании Дженнаро был в одной майке, а Фабрицио в рубашке, из которой слишком явно вырос. Не подозревая ужаса, расширившего зрачки Валерии, Тарчинини с гордостью указал Пирсону на юную ораву:
– Мои дети!
И, взяв за руку свою супругу:
– Моя жена Джульетта...
Пирсон, который пожал бы копыто лошади, если в ее ему представили, настолько он чувствовал себя выше социальных условностей благодаря maraschino, охарактеризовал синьору Тарчинини как "милейшую чертову старуху", комиссара как "развеселого чертова хрена" и пожелал расцеловать пятерых детишек. Вспомнив затем, что Италия – бедная страна, он достал из кармана горсть долларов и принялся их раздавать. Лекок вмешался и пресек этот порыв, который мог быть сочтен за оскорбление, так что младшему, Дженнаро, бумажки не досталось. Он заревел было, но, быстро поняв, что это без толку, стянул доллар, который держала в руке его сестра Розанна.
Обиженная девочка кинулась отнимать свое добро. Из женской солидарности Альба пришла на помощь младшей сестре, тогда как Дженнаро поддержал его брат Фабрицио. Ренато с высоты своих шестнадцати лет пытался восстановить порядок и справедливость. Но, схваченный за ноги, он не замедлил упасть в образовавшуюся кучу-малу, из которой сверкали столь же невинные, сколь бесстыдные зады Дженнаро и Фабрицио. Пирсон захлебывался от восторга. Синьора Тарчинини взывала ко всем святым – хранителям домашнего очага, но у них, по-видимому, был выходной. Комиссар произносил речь, которую никто не слушал, а Сайрус А. Вильям пытался привести в сознание Валерию, впавшую в каталептическое состояние. Взяв ее руку, он успокоительно похлопывал ее, приговаривая:
– Val... darling... what is the matter?
* * *
Уставившись на битву, дочь Мэтью Д. Овида, скандализованная до потери дара речи так, что ее мозг отказывался работать, только повторяла:
– Incredible... incredible...
Видя, что необходимо как можно скорее что-то сделать, чтобы вывести невесту из оцепенения, грозящего перейти в истерический припадок, Лекок решил прибегнуть к гомеопатическому методу. Приняв непринужденный вид, он рассмеялся и заметил резко обернувшейся к нему Валерии:
– It's very amusing... isnt'it?
Она некоторое время смотрела на него недоверчиво, затем проронила голосом, от которого у собеседника мороз пошел по коже:
– Amusing... really!
Она поднялась, как судья, выносящий приговор, и объявила:
– I have enough of your Italian family!
Скандал казался неминуемым. И тут вдруг чудесным образом все уладилось. Запахнув халат, синьора Тарчинини выгнала из гостиной детей, продолжавших спорить, а комиссар закончил речь, из которой никто не уловил ни слова, что не помешало Пирсону обнять его, уверяя, что он самый расчудесный чертов старый дружище, какого ему когда-либо случалось видеть. Синьора Тарчинини благополучно сделала обществу реверанс, заверив, что на стол будет подано через несколько минут. По уходе хозяйки наступило молчание, тем более странное после недавнего шума. Взяв Валерию за руку, Сайрус А. Вильям усадил ее:
– I'm sorry, darling...
Она подозрительно посмотрела на него:
– Is it true, Cyrus?
– I swear it!
Удовлетворенная, она придвинулась и склонила голову на плечо жениха. Хлопнув по колену комиссара с такой силой, что чуть не сшиб его со стула, Пирсон указал на молодых людей и сентенциозно провозгласил:
– Touching for a father!
И, чтоб успокоить взволнованные чувства, вылил в свой стакан остатки maraschino из второй бутылки. Что касается Тарчинини, он не мог отделаться от мысли, что у его друга Билла не такой уж хороший вкус.
По-прежнему хлопотливая, но сменившая халат на черное платье, появилась синьора Тарчинини во главе своих отпрысков, на сей раз одетых.
– Синьора, синьоры, идемте за стол! Джульетта, неси закуски!
Все поднялись, и вошла Джульетта, неся поднос, на котором всевозможные угощения сверкали всеми цветами. Едва комиссар начал:
– Позвольте представить вам мою старшую дочь Джульетту...
...как та, вскрикнув, уронила поднос, а Сайрус А. Вильям, оставив Валерию, заорал:
– Джульетта!
В едином порыве, выдававшем давнюю привычку, дети кинулись на рассыпанное кушанье. Синьора Тарчинини трагически молила небеса срочно ликвидировать бедствие, происшедшее по недосмотру святых, а Валерия Пирсон снова оказалась во власти кошмара, грозившего помрачить ее рассудок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21