Аккуратно из магазин Wodolei
Ну да, я трусил! Я кончал брить его, как вдруг зазвонил телефон. Незнакомый голос сообщил, что моя дочь попала в автомобильную катастрофу на пьяцца Цитаделла и что она в таком состоянии, что даже не надеются довезти ее до больницы. Сказали, что она меня зовет. Я очень люблю дочь, хоть мы мало видимся. Я совсем потерял голову и выбежал, крикнув Росси, что скоро вернусь.
Маттеини перевел дух, вытер пот с лица и продолжал:
– На Цитаделла никого не было, и никто не слыхал ни о каком несчастном случае... Я ничего не мог понять... А когда вернулся, Росси был мертв... Его застрелили из моего револьвера... из того самого, из которого я убил его отца и который лежал у меня в ящике.
– А чемодан?
– Исчез.
– Вы никого не заподозрили?
– Нет. Я был слишком ошеломлен. Чемодан исчез, а в моем салоне лежал труп...
– Почему вы не известили полицию?
– Разве мне бы поверили? Мне пришлось бы рассказать о моем преступлении... Нет, я оказался в тупике. Выхода не было. У меня оставался один шанс – избавиться от тела Росси.
– Как вы это сделали?
– Зачем вы спрашиваете, если сами знаете?
– Просто проверяем свою гипотезу.
– Ну ладно. Я дождался, пока все в доме уснули. Вывел машину. Подогнал ее к задней двери и втащил тело внутрь, предварительно наложив толстую повязку, чтобы не оставить следов крови.
– Что заставило вас доставить труп именно на эту заброшенную стройплощадку?
– Случай... В прошлое воскресенье, гуляя, я заметил это место, не обратив на него особого внимания... Потом я вернулся и все вымыл... На берегу я засунул окровавленные тряпки в чемодан, набитый камнями... Метки, конечно, срезал... Вернувшись, обнаружил, что забыл револьвер. Не знаю, почему я его оставил... Ну, словом, я надеялся, что Росси сочтут за самоубийцу. У меня не вышло... тем хуже!
– Как зовут вашего внука?
– Пьетро Гринда.
– Где он живет?
– В Сан Джованни Люпатото, у матери. А что?
– Потому что если Росси убили не вы, значит, это сделал кто-то другой...
– И вы вообразили, что Пьетро... Да что вы, быть не может! Пьетро, конечно, лоботряс, но уж никак не преступник!
– На чем основывается ваша уверенность?
– Но Пьетро не знал, что я ездил за чемоданом в Роверето, а потом, зачем бы ему убивать Росси? Он даже не подозревал, что такой человек существует!
– Проще всего было бы считать, что вы солгали, Маттеини, и что Росси убили вы... Билл, нам надо будет поинтересоваться происхождением Росси... Что ж, Маттеини, собирайтесь, вам придется пойти с нами. Я арестую вас по подозрению в убийстве Росси... Улики слишком тяжелы, чтобы мы могли оставить вас на свободе. Если вы не виновны, утешайтесь тем, что искупите старую вину...
Парикмахер с трудом поднялся. Он сразу как-то постарел.
– Значит, все узнают... о том, что я сделал когда-то?
– А как же иначе?
– Моя дочь... Пьетро... их жизнь будет отравлена...
– Раньше надо было думать, Маттеини.
Маттеини выпрямился.
– Это несправедливо.
– А справедливо убивать человека, который просит у вас убежища?
– Вы правы... На случай такого исхода, который я всегда предвидел, я написал объяснение...
Он отодвинул деревянную панель за кассой и сунул руку в открывшийся тайник. Вдруг Тарчинини понял, что сейчас будет. Он крикнул:
– Маттеини!
Но тот уже оборачивался к ним, угрожая пистолетом:
– Ни с места, синьоры!
– Вы считаете, что мало еще крови на вашей совести?
– Успокойтесь, я не собиралось вас убивать. Но я не хочу в тюрьму. Клянусь, что я неповинен в смерти Росси. Украденное мною сокровище исчезло. Если исчезну и я, зачем вам будет преследовать мою дочь и внука? Они тут ни при чем. Вы кажетесь неплохим человеком. Я уверен, что, выяснив невиновность Марии и Пьетро, вы оставите их в покое...
Он поднял пистолет.
– Из этого оружия я убил человека в Роверето. Я так и не узнал его имени, потому что все бумага он уничтожил... Из этого оружия убили Росси... От этого оружия умру и я. Таким образом, круг замкнется.
Тарчинини пытался переубедить его:
– Будьте благоразумны, Маттеини!
– Конечно... Это теперь единственный благоразумный выход.
Прежде чем следователь успел что-либо предпринять, он вложил дуло револьвера себе в рот и выстрелил.
Тарчинини проводил Лекока до отеля и, так как бар был открыт, они выпили по стаканчику. Настроение у обоих было не из веселых. Сайрус А. Вильям заметил, что его друг, когда не смеялся, когда ему изменяла прирожденная жизнерадостность, казался почти стариком. Вертя в руке пустой стакан, Ромео вздохнул:
– Что ж, в конечном счете, может, и к лучшему, что он умер...
Лекок поколебался, потом решился:
– Мне показалось, что, если в вы захотели, он бы не застрелился...
Комиссар поднял глаза на своего друга, а тот добавил:
– Пока он говорил, вы могли броситься на него... У меня даже такое впечатление, что вы готовы были это сделать...
– А! Так вы заметили? В любом случае ему бы крышка... А так, если его дочь и внук ни при чем, мы можем выполнить его последнюю волю и не тревожить их. Я от души желаю, чтоб оба они оказались невиновны.
– Я тоже...
– Мы навестим их завтра. Сан Джованни Люпатото всего в нескольких километрах от города.
Они помолчали, потом Тарчинини встал.
– Пойду спать, Билл... завтра трудный день. Пока что Маттеини покончил с собой; нет необходимости разглашать остальное.
– Но если Росси убил не он?
– Кабы я знал...
– Кто хотел отделаться от него?
Тарчинини улыбнулся:
– Вижу, куда вы клоните! Опять наша Мика, которой вы никак не можете простить ее вольностей?
Он похлопал товарища по плечу:
– Успокойтесь, если она виновна, я задержу ее, не колеблясь ни секунды.
* * *
В Сан Джованни Люпатото старик, торговавший луком на станции, показал им дом Гринда. Это оказался довольно кокетливый особнячок, в котором, должно быть, приятно было жить. Перед крыльцом, на каждой ступеньке которого стоял горшок с геранью, было что-то вроде круглой площадки с пересохшим фонтаном посередине. Несколько обветшавшая калитка вела в сад, у входа в который возвышались два фиговых дерева. Все вместе выглядело бы очень привлекательно, если в не явственные признаки ветхости и запустения. Ступени крыльца, потрескавшиеся от мороза, должно быть, крошились под ногами; раковина фонтана была сильно выщерблена, а на площадку перед крыльцом победоносно наступали сорняки. Там и сям валялись черепки, в углу двора покоилось дырявое ведро, мятая газета, почти втоптанная в землю – все указывало на небрежение хозяев. Тарчинини заметил:
– Когда-то, наверно, это было недурное местечко... Оно, несомненно, принадлежало раньше какому-нибудь фашисту, а потом Маттеини его купил... вот только дочери не под силу содержать все в порядке.
Яростный лай собаки раздался в ответ на звон колокольчика, за веревку которого комиссар дернул с величайшими предосторожностями, боясь, как бы она не осталась у него в руках. Собака, по-видимому где-то привязанная, бесновалась, и лай ее перешел в малоприятный хрип. Сайрус А. Вильям вздохнул:
– Надеюсь, никто не выпустит это животное, так громко о себе заявляющее...
– Как, Билл, неужели гражданин города Бостона доступен страху?
– О, не то чтоб я боялся, Ромео, но мне вовсе не улыбается удирать со всех ног, рискуя вернуться в Верону в санитарной карете!
Наконец окно, которого им не было видно, открылось, и властный голос приказал:
– Тихо, Ганнибал!
Рычание оборвалось. Ганнибал неохотно принимал предписанное ему перемирие. Тот же голос осведомился:
– Тут кто-нибудь есть?
– Синьора Гринда?
Сайрус А. Вильям не мог надивиться итальянским обычаям. В США, если в дверь звонят, на звонок открывают. Здесь же завязывался вступительный диалог между собеседниками, не видящими друг друга и зачастую незнакомыми.
– Сейчас иду!
Это обещание, казалось, вполне удовлетворило Тарчинини, тогда как Ганнибал полнейшим своим молчанием давал понять, что снисходит до мира и, выполнив свой долг, совершенно не интересуется дальнейшим развитием событий. Хотя было уже четыре часа, синьора Гринда, по-видимому, выполняла свои домашние обязанности в виде, не предназначенном для обозрения, так как появилась на крыльце, застегивая корсаж. Она оказалась крепкой женщиной, высокой, широкоплечей, с расплывшимся лицом. Густые брови напоминали о волосатости ее отца. У нее были красивые глаза и улыбка, молодившая ее. Как и перед каждой женщиной, Ромео принялся выделывать поклоны, реверансы и прочие фокусы, так раздражавшие американца.
– La signora Grinda?
Та прыснула, сделала реверанс и пропела:
– In che posso servivi?
Комиссар заверил, что в данный момент он не знает для себя большего счастья, чем возможность побеседовать с сеньорой. Сайрус А. Вильям не вынимал рук из карманов и испытывал непреодолимое желание выложить им свое особое мнение, но сдерживался, боясь повредить делу, ради которого они пришли.
Решетка с жалобным скрипом отворялась, Тарчинини и Лекок вошли в дом вслед за хозяйкой. Походка синьоры Гринда напомнила американцу Джульетту; это наполнило его грустью и заставило выплюнуть резинку, которую он только что с удовольствием жевал.
Введя их в маленькую гостиную, синьора Гринда поспешила отворять ставни, и солнце осветило комнату, украшенную подделками под греческие и римские древности. На стене хромолитография в золотой рамке представляла Цезаря, падающего под кинжалом Брута. Эта сцена убийства вернула Сайруса А. Вильяма к действительности, а Тарчинини представился:
– Ромео Тарчинини, комиссар полиции... и синьор Лекок, американец, который, посетив Верону, удостоил меня своей драгоценной помощи в том деле, что я сейчас расследую.
Как это бывает всегда и на всех широтах, услышав, кто такие ее гости, Мария Гринда встревожилась:
– Из полиции? Пьетро сделал какую-нибудь глупость?
– Не в наших правилах, синьора, утруждать себя из-за глупости... Где сейчас ваш сын?
Лицо ее сразу застыло; она развела руками:
– Не знаю... шляется где-нибудь по Сан Джованни... а может, поехал в Верону искать работу...
– Мы получили не очень лестные отзывы о Пьетро Гринда...
Она печально кивнула.
– Так я и знала... И все же я-то его хорошо знаю и могу вас заверить, что в сущности он неплохой... Просто у него дурь в голове. Мечтает разбогатеть одним махом, не слишком утруждаясь... Чего же вы хотите? Я его растила одна. Отец погиб, когда Пьетро был совсем маленьким... Моя мать потакала всем его капризам. А мой отец ничем мне не помогал, только о себе и думал... Купил мне после войны этот дом, где я зарабатываю шитьем. А больше нами не занимался.
– Почему?
– Папа – странный человек... с необычными взглядами... к тому же эгоист. Он очень любил маму, и когда она умерла, стал еще более угрюмым и замкнутым... выходки Пьетро злили его. Они поссорились... Я напрасно пыталась их мирить. Тут ничего нельзя было поделать. Пьетро недостаточно уважительно относился к моему отцу, а тот отказывал ему во всяком снисхождении...
– Ваш сын не видался с дедом?
– Очень давно.
– А мне говорили, что он был у него месяца два-три назад?
– А, да! В то время Пьетро вбил себе в голову, что ему надо отправиться в Нью-Йорк и там он непременно разбогатеет. Он пошел просить денег у моего отца... и ничего не получил.
– Ваш отец богат?
– Его парикмахерская приносит хороший доход.
– А что же он вам не помогает?
– Не знаю.
– И вы с ним не видитесь?
– Нет.
– Почему же?
– Потому, что мне не нравится его образ жизни.
– А именно?
– Это касается только моего отца...
Следователи недоуменно переглянулись. Поскольку дело было в Италии, Сайрус А. Вильям спросил наудачу:
– Вы намекаете на его любовницу?
– А, так вы знаете?
Тарчинини одобрительно подмигнул своему другу.
– Да... но мы не знаем ее имени, а нам она срочно нужна.
– Я не знаю, кто она. Знаю, что она есть, и все. Справьтесь у моего отца.
Тарчинини сказал:
– К сожалению, это уже невозможно.
– Невозможно?
– Винченцо Маттеини умер вчера вечером.
– Умер?
– Покончил с собой.
Новость ошеломила ее. Она повторяла:
– Папа умер... папа умер...
И вдруг вместо ожидаемых слез последовал взрыв ярости:
– Это из-за той женщины!
– Синьора, я думаю, это скорее из-за дела, случившегося когда-то в Роверето.
Она вся застыла и смертельно побледнела.
– Вы и это знаете... Это должно было случиться. Кража никогда до добра не доводит. С тех пор, как тот голубой чемодан появился у нас, нам не было счастья... мы были ворами... Хорошо, что мы, собственно, к нему и не притрагивались... Я сдам его властям.
– Как он оказался у вас?
Мария Гринда рассказала сцену, происшедшую пятнадцать лет назад. Как две женщины, вернувшись из похода за продуктами, обнаружили у Винченцо чемодан, якобы оставленный неизвестным беглецом...
– И вы поверили?
– Нет... Мы часто говорили с мамой... мы были почти уверены, что папа украл чемодан. Вот почему мама не хотела, чтобы мы пользовались его содержимым... еле согласилась...
– Вы открыли тайну своему отцу?
– Да... однажды, когда я была очень зла на отца, потому что он не хотел помочь мне уплатить просроченный налог, и мне угрожал арест. У меня чуть не описали дом... Не надо было посвящать в это Пьетро... это еще больше настроило его против деда.
– Он мог рассчитывать разбогатеть после смерти синьора Маттеини...
– Нет. Пьетро знал, что, получив чемодан в свое распоряжение, я тут же сдам его анонимным образом... И так я теперь и сделаю!
– Боюсь, это будет трудно, синьора: чемодан исчез.
– Чемодан ис... О! Слава Богу!
Возглас был искренним; оба сыщика не усомнились в этом ни на миг.
Глава VIII
Тарчинини и его друг вернулись в Верону, полностью убежденные в невиновности Гринда. Мария ничего не знала об отцовском преступлении. Что касается шалопая Пьетро, то он пришел домой как раз перед их уходом. Сначала, держась образа, почерпнутого из книг и фильмов про гангстеров, Пьетро строил из себя блатного, но, узнав, что речь идет о преступлении, сразу сник. Страх смел с него позу, и остался просто мальчишка, выросший слишком быстро и без присмотра. Да, он ходил к деду попросить денег, и старик отказал. Да, они спорили достаточно громко, чтоб их могли подслушать, хотя кухонная дверь была закрыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Маттеини перевел дух, вытер пот с лица и продолжал:
– На Цитаделла никого не было, и никто не слыхал ни о каком несчастном случае... Я ничего не мог понять... А когда вернулся, Росси был мертв... Его застрелили из моего револьвера... из того самого, из которого я убил его отца и который лежал у меня в ящике.
– А чемодан?
– Исчез.
– Вы никого не заподозрили?
– Нет. Я был слишком ошеломлен. Чемодан исчез, а в моем салоне лежал труп...
– Почему вы не известили полицию?
– Разве мне бы поверили? Мне пришлось бы рассказать о моем преступлении... Нет, я оказался в тупике. Выхода не было. У меня оставался один шанс – избавиться от тела Росси.
– Как вы это сделали?
– Зачем вы спрашиваете, если сами знаете?
– Просто проверяем свою гипотезу.
– Ну ладно. Я дождался, пока все в доме уснули. Вывел машину. Подогнал ее к задней двери и втащил тело внутрь, предварительно наложив толстую повязку, чтобы не оставить следов крови.
– Что заставило вас доставить труп именно на эту заброшенную стройплощадку?
– Случай... В прошлое воскресенье, гуляя, я заметил это место, не обратив на него особого внимания... Потом я вернулся и все вымыл... На берегу я засунул окровавленные тряпки в чемодан, набитый камнями... Метки, конечно, срезал... Вернувшись, обнаружил, что забыл револьвер. Не знаю, почему я его оставил... Ну, словом, я надеялся, что Росси сочтут за самоубийцу. У меня не вышло... тем хуже!
– Как зовут вашего внука?
– Пьетро Гринда.
– Где он живет?
– В Сан Джованни Люпатото, у матери. А что?
– Потому что если Росси убили не вы, значит, это сделал кто-то другой...
– И вы вообразили, что Пьетро... Да что вы, быть не может! Пьетро, конечно, лоботряс, но уж никак не преступник!
– На чем основывается ваша уверенность?
– Но Пьетро не знал, что я ездил за чемоданом в Роверето, а потом, зачем бы ему убивать Росси? Он даже не подозревал, что такой человек существует!
– Проще всего было бы считать, что вы солгали, Маттеини, и что Росси убили вы... Билл, нам надо будет поинтересоваться происхождением Росси... Что ж, Маттеини, собирайтесь, вам придется пойти с нами. Я арестую вас по подозрению в убийстве Росси... Улики слишком тяжелы, чтобы мы могли оставить вас на свободе. Если вы не виновны, утешайтесь тем, что искупите старую вину...
Парикмахер с трудом поднялся. Он сразу как-то постарел.
– Значит, все узнают... о том, что я сделал когда-то?
– А как же иначе?
– Моя дочь... Пьетро... их жизнь будет отравлена...
– Раньше надо было думать, Маттеини.
Маттеини выпрямился.
– Это несправедливо.
– А справедливо убивать человека, который просит у вас убежища?
– Вы правы... На случай такого исхода, который я всегда предвидел, я написал объяснение...
Он отодвинул деревянную панель за кассой и сунул руку в открывшийся тайник. Вдруг Тарчинини понял, что сейчас будет. Он крикнул:
– Маттеини!
Но тот уже оборачивался к ним, угрожая пистолетом:
– Ни с места, синьоры!
– Вы считаете, что мало еще крови на вашей совести?
– Успокойтесь, я не собиралось вас убивать. Но я не хочу в тюрьму. Клянусь, что я неповинен в смерти Росси. Украденное мною сокровище исчезло. Если исчезну и я, зачем вам будет преследовать мою дочь и внука? Они тут ни при чем. Вы кажетесь неплохим человеком. Я уверен, что, выяснив невиновность Марии и Пьетро, вы оставите их в покое...
Он поднял пистолет.
– Из этого оружия я убил человека в Роверето. Я так и не узнал его имени, потому что все бумага он уничтожил... Из этого оружия убили Росси... От этого оружия умру и я. Таким образом, круг замкнется.
Тарчинини пытался переубедить его:
– Будьте благоразумны, Маттеини!
– Конечно... Это теперь единственный благоразумный выход.
Прежде чем следователь успел что-либо предпринять, он вложил дуло револьвера себе в рот и выстрелил.
Тарчинини проводил Лекока до отеля и, так как бар был открыт, они выпили по стаканчику. Настроение у обоих было не из веселых. Сайрус А. Вильям заметил, что его друг, когда не смеялся, когда ему изменяла прирожденная жизнерадостность, казался почти стариком. Вертя в руке пустой стакан, Ромео вздохнул:
– Что ж, в конечном счете, может, и к лучшему, что он умер...
Лекок поколебался, потом решился:
– Мне показалось, что, если в вы захотели, он бы не застрелился...
Комиссар поднял глаза на своего друга, а тот добавил:
– Пока он говорил, вы могли броситься на него... У меня даже такое впечатление, что вы готовы были это сделать...
– А! Так вы заметили? В любом случае ему бы крышка... А так, если его дочь и внук ни при чем, мы можем выполнить его последнюю волю и не тревожить их. Я от души желаю, чтоб оба они оказались невиновны.
– Я тоже...
– Мы навестим их завтра. Сан Джованни Люпатото всего в нескольких километрах от города.
Они помолчали, потом Тарчинини встал.
– Пойду спать, Билл... завтра трудный день. Пока что Маттеини покончил с собой; нет необходимости разглашать остальное.
– Но если Росси убил не он?
– Кабы я знал...
– Кто хотел отделаться от него?
Тарчинини улыбнулся:
– Вижу, куда вы клоните! Опять наша Мика, которой вы никак не можете простить ее вольностей?
Он похлопал товарища по плечу:
– Успокойтесь, если она виновна, я задержу ее, не колеблясь ни секунды.
* * *
В Сан Джованни Люпатото старик, торговавший луком на станции, показал им дом Гринда. Это оказался довольно кокетливый особнячок, в котором, должно быть, приятно было жить. Перед крыльцом, на каждой ступеньке которого стоял горшок с геранью, было что-то вроде круглой площадки с пересохшим фонтаном посередине. Несколько обветшавшая калитка вела в сад, у входа в который возвышались два фиговых дерева. Все вместе выглядело бы очень привлекательно, если в не явственные признаки ветхости и запустения. Ступени крыльца, потрескавшиеся от мороза, должно быть, крошились под ногами; раковина фонтана была сильно выщерблена, а на площадку перед крыльцом победоносно наступали сорняки. Там и сям валялись черепки, в углу двора покоилось дырявое ведро, мятая газета, почти втоптанная в землю – все указывало на небрежение хозяев. Тарчинини заметил:
– Когда-то, наверно, это было недурное местечко... Оно, несомненно, принадлежало раньше какому-нибудь фашисту, а потом Маттеини его купил... вот только дочери не под силу содержать все в порядке.
Яростный лай собаки раздался в ответ на звон колокольчика, за веревку которого комиссар дернул с величайшими предосторожностями, боясь, как бы она не осталась у него в руках. Собака, по-видимому где-то привязанная, бесновалась, и лай ее перешел в малоприятный хрип. Сайрус А. Вильям вздохнул:
– Надеюсь, никто не выпустит это животное, так громко о себе заявляющее...
– Как, Билл, неужели гражданин города Бостона доступен страху?
– О, не то чтоб я боялся, Ромео, но мне вовсе не улыбается удирать со всех ног, рискуя вернуться в Верону в санитарной карете!
Наконец окно, которого им не было видно, открылось, и властный голос приказал:
– Тихо, Ганнибал!
Рычание оборвалось. Ганнибал неохотно принимал предписанное ему перемирие. Тот же голос осведомился:
– Тут кто-нибудь есть?
– Синьора Гринда?
Сайрус А. Вильям не мог надивиться итальянским обычаям. В США, если в дверь звонят, на звонок открывают. Здесь же завязывался вступительный диалог между собеседниками, не видящими друг друга и зачастую незнакомыми.
– Сейчас иду!
Это обещание, казалось, вполне удовлетворило Тарчинини, тогда как Ганнибал полнейшим своим молчанием давал понять, что снисходит до мира и, выполнив свой долг, совершенно не интересуется дальнейшим развитием событий. Хотя было уже четыре часа, синьора Гринда, по-видимому, выполняла свои домашние обязанности в виде, не предназначенном для обозрения, так как появилась на крыльце, застегивая корсаж. Она оказалась крепкой женщиной, высокой, широкоплечей, с расплывшимся лицом. Густые брови напоминали о волосатости ее отца. У нее были красивые глаза и улыбка, молодившая ее. Как и перед каждой женщиной, Ромео принялся выделывать поклоны, реверансы и прочие фокусы, так раздражавшие американца.
– La signora Grinda?
Та прыснула, сделала реверанс и пропела:
– In che posso servivi?
Комиссар заверил, что в данный момент он не знает для себя большего счастья, чем возможность побеседовать с сеньорой. Сайрус А. Вильям не вынимал рук из карманов и испытывал непреодолимое желание выложить им свое особое мнение, но сдерживался, боясь повредить делу, ради которого они пришли.
Решетка с жалобным скрипом отворялась, Тарчинини и Лекок вошли в дом вслед за хозяйкой. Походка синьоры Гринда напомнила американцу Джульетту; это наполнило его грустью и заставило выплюнуть резинку, которую он только что с удовольствием жевал.
Введя их в маленькую гостиную, синьора Гринда поспешила отворять ставни, и солнце осветило комнату, украшенную подделками под греческие и римские древности. На стене хромолитография в золотой рамке представляла Цезаря, падающего под кинжалом Брута. Эта сцена убийства вернула Сайруса А. Вильяма к действительности, а Тарчинини представился:
– Ромео Тарчинини, комиссар полиции... и синьор Лекок, американец, который, посетив Верону, удостоил меня своей драгоценной помощи в том деле, что я сейчас расследую.
Как это бывает всегда и на всех широтах, услышав, кто такие ее гости, Мария Гринда встревожилась:
– Из полиции? Пьетро сделал какую-нибудь глупость?
– Не в наших правилах, синьора, утруждать себя из-за глупости... Где сейчас ваш сын?
Лицо ее сразу застыло; она развела руками:
– Не знаю... шляется где-нибудь по Сан Джованни... а может, поехал в Верону искать работу...
– Мы получили не очень лестные отзывы о Пьетро Гринда...
Она печально кивнула.
– Так я и знала... И все же я-то его хорошо знаю и могу вас заверить, что в сущности он неплохой... Просто у него дурь в голове. Мечтает разбогатеть одним махом, не слишком утруждаясь... Чего же вы хотите? Я его растила одна. Отец погиб, когда Пьетро был совсем маленьким... Моя мать потакала всем его капризам. А мой отец ничем мне не помогал, только о себе и думал... Купил мне после войны этот дом, где я зарабатываю шитьем. А больше нами не занимался.
– Почему?
– Папа – странный человек... с необычными взглядами... к тому же эгоист. Он очень любил маму, и когда она умерла, стал еще более угрюмым и замкнутым... выходки Пьетро злили его. Они поссорились... Я напрасно пыталась их мирить. Тут ничего нельзя было поделать. Пьетро недостаточно уважительно относился к моему отцу, а тот отказывал ему во всяком снисхождении...
– Ваш сын не видался с дедом?
– Очень давно.
– А мне говорили, что он был у него месяца два-три назад?
– А, да! В то время Пьетро вбил себе в голову, что ему надо отправиться в Нью-Йорк и там он непременно разбогатеет. Он пошел просить денег у моего отца... и ничего не получил.
– Ваш отец богат?
– Его парикмахерская приносит хороший доход.
– А что же он вам не помогает?
– Не знаю.
– И вы с ним не видитесь?
– Нет.
– Почему же?
– Потому, что мне не нравится его образ жизни.
– А именно?
– Это касается только моего отца...
Следователи недоуменно переглянулись. Поскольку дело было в Италии, Сайрус А. Вильям спросил наудачу:
– Вы намекаете на его любовницу?
– А, так вы знаете?
Тарчинини одобрительно подмигнул своему другу.
– Да... но мы не знаем ее имени, а нам она срочно нужна.
– Я не знаю, кто она. Знаю, что она есть, и все. Справьтесь у моего отца.
Тарчинини сказал:
– К сожалению, это уже невозможно.
– Невозможно?
– Винченцо Маттеини умер вчера вечером.
– Умер?
– Покончил с собой.
Новость ошеломила ее. Она повторяла:
– Папа умер... папа умер...
И вдруг вместо ожидаемых слез последовал взрыв ярости:
– Это из-за той женщины!
– Синьора, я думаю, это скорее из-за дела, случившегося когда-то в Роверето.
Она вся застыла и смертельно побледнела.
– Вы и это знаете... Это должно было случиться. Кража никогда до добра не доводит. С тех пор, как тот голубой чемодан появился у нас, нам не было счастья... мы были ворами... Хорошо, что мы, собственно, к нему и не притрагивались... Я сдам его властям.
– Как он оказался у вас?
Мария Гринда рассказала сцену, происшедшую пятнадцать лет назад. Как две женщины, вернувшись из похода за продуктами, обнаружили у Винченцо чемодан, якобы оставленный неизвестным беглецом...
– И вы поверили?
– Нет... Мы часто говорили с мамой... мы были почти уверены, что папа украл чемодан. Вот почему мама не хотела, чтобы мы пользовались его содержимым... еле согласилась...
– Вы открыли тайну своему отцу?
– Да... однажды, когда я была очень зла на отца, потому что он не хотел помочь мне уплатить просроченный налог, и мне угрожал арест. У меня чуть не описали дом... Не надо было посвящать в это Пьетро... это еще больше настроило его против деда.
– Он мог рассчитывать разбогатеть после смерти синьора Маттеини...
– Нет. Пьетро знал, что, получив чемодан в свое распоряжение, я тут же сдам его анонимным образом... И так я теперь и сделаю!
– Боюсь, это будет трудно, синьора: чемодан исчез.
– Чемодан ис... О! Слава Богу!
Возглас был искренним; оба сыщика не усомнились в этом ни на миг.
Глава VIII
Тарчинини и его друг вернулись в Верону, полностью убежденные в невиновности Гринда. Мария ничего не знала об отцовском преступлении. Что касается шалопая Пьетро, то он пришел домой как раз перед их уходом. Сначала, держась образа, почерпнутого из книг и фильмов про гангстеров, Пьетро строил из себя блатного, но, узнав, что речь идет о преступлении, сразу сник. Страх смел с него позу, и остался просто мальчишка, выросший слишком быстро и без присмотра. Да, он ходил к деду попросить денег, и старик отказал. Да, они спорили достаточно громко, чтоб их могли подслушать, хотя кухонная дверь была закрыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21