Она вздрогнула от прикосновения холодных простыней, но вскоре согрелась под пуховой периной. Как в детстве в доме у бабушки, простыни пахли свежестью, а в окне шелестели, задевая за раму, накрахмаленные занавески. Внизу играл аккордеонист, и через несколько дверей чуть слышно доносились мягкие, тоскливые звуки осенних мелодий разлуки и любви. Вскоре она уснула. В холодном полумраке комнаты ее лицо казалось по-детски спокойным и в то же время серьезным и кротким.
Часто бывают такие сны: вас мягко касается чья-то рука, рядом темнеет силуэт человека, вы чувствуете на своей щеке его дыхание, кто-то сжимает вас в сильном объятии.
Маргарет проснулась.
– Тихо! – сказал человек по-немецки. – Я тебе не сделаю ничего плохого.
«Он пил коньяк, – совсем некстати подумала Маргарет. – От него пахнет коньяком».
Несколько мгновений она лежала неподвижно, всматриваясь в глаза человека, горевшие как огоньки в темноте глазных впадин. На нем был костюм из грубой, колючей ткани. Маргарет резко отодвинулась к противоположному краю кровати и хотела сесть, но человек оказался ловким и сильным и снова заставил ее лечь.
– Ах ты зверек, – сказал он, хихикнув и зажимая ей рот рукой. – Маленькая юркая белочка!
Маргарет узнала голос.
– Да это же я, – говорил Фредерик. – Всего-навсего коротенький визит, не бойся. – Он попробовал убрать руку. – Ведь ты же не будешь кричать? – зашептал он с той же насмешкой в голосе, словно забавлялся с ребенком. – Да оно и бесполезно. Во-первых, все пьяны. Во-вторых, я скажу, что ты сама позвала меня, а потом, должно быть, передумала. Мне, конечно, поверят, все знают, что я пользуюсь успехом у девушек, а ты к тому же иностранка.
– Пожалуйста, уйдите, – прошептала Маргарет. – Прошу вас. Я никому не скажу.
Фредерик засмеялся. Он был немного пьян, но не настолько, как хотел казаться.
– Ты милая, очаровательная девочка. Ты самая хорошенькая из всех, кто приезжал в этом сезоне.
– Но почему именно я нужна вам? – с отчаянием спросила Маргарет. – Ведь здесь много других девушек, которые будут рады вам.
– А я хочу тебя. – Фредерик поцеловал ее в шею, как ему казалось, с неотразимой нежностью. – Ты мне очень нравишься.
– А я не хочу! – крикнула Маргарет. – Не хочу!
Она вдруг испугалась, что ее может подвести плохое знание немецкого языка, что она забудет нужные слова и выражения и что какая-нибудь ученическая ошибка станет для нее роковой.
– Это даже интереснее, – продолжал Фредерик, – когда девушка вначале делает вид, что не хочет. Все равно как благородная дама.
Маргарет поняла, что он уже не сомневается в своей победе и просто подсмеивается над ней.
– Многие девушки так себя ведут, – добавил Фредерик.
– Клянусь, я все расскажу вашей матери, – пригрозила Маргарет.
Фредерик тихонько рассмеялся, и смех его в тишине комнаты прозвучал уверенно и непринужденно.
– Можешь рассказать. А как ты думаешь, почему она всегда помещает хорошеньких девушек именно в эту комнату, куда так легко попасть через окно с крыши сарая?
«Нет, это невозможно! – подумала Маргарет. – Невозможно, чтобы эта маленькая, полная, румяная, всегда улыбающаяся женщина, такая аккуратная, такая трудолюбивая и религиозная, развесившая распятия во всех комнатах… А впрочем… – Маргарет вдруг вспомнила неистовый, упорный взгляд и выражение чувственного наслаждения грубой музыкой на потном лице фрау Лангерман там внизу, в холле, когда все они были захвачены пением. – Нет, нет, все возможно, этот глупый восемнадцатилетний мальчишка ничего не выдумывает…»
– Вы часто… – поспешно спросила она, отчаянно пытаясь отсрочить развязку, – вы часто пробирались сюда таким путем?
Фредерик ухмыльнулся, и Маргарет увидела, как сверкнули его зубы. Немного помолчав, он самодовольно ответил:
– В общем, частенько. Но сейчас приходится быть разборчивым: крышу сарая замело снегом, ноги скользят, забираться трудно. Я иду на риск только тогда, когда девушка уж очень хорошенькая, вроде тебя. – Мягкая, опытная, настойчивая рука снова заскользила по ее телу. Ее руки были прижаты к постели. Она пыталась освободиться, но не могла. Фредерик держал ее крепко и улыбался, наслаждаясь слабым, усиливающим желание сопротивлением.
– А ты такая хорошенькая, – шептал он, – у тебя такая фигурка!
– Я сейчас закричу, предупреждаю вас.
– Но ты же себя поставишь в глупое положение, – ответил Фредерик. – Мать осрамит тебя перед всеми гостями и потребует, чтобы ты немедленно уехала, потому что ты заманила ее маленького восемнадцатилетнего сына в свою комнату, а потом устроила скандал. А завтра, когда приедет твой друг, об этом будет говорить весь город… – Тон Фредерика был одновременно насмешливым и доверительным. – Я бы посоветовал тебе лучше не кричать.
Маргарет закрыла глаза и несколько минут лежала молча, удерживая подступившие к глазам слезы. Перед ней промелькнули лица всех этих людей, собравшихся вчера на вечеринку, ухмыляющиеся лица злобных заговорщиков, скрытых под личиной чистых и здоровых горцев, строящих против нее козни в своей снежной крепости. Но вот она почувствовала, что Фредерик выпустил ее руки, и мгновенно вцепилась ему в лицо. Маргарет ощущала, как ее ногти раздирают кожу и слышала противный царапающий звук. Она торопилась, пока он не успел снова захватить ее руки.
– Стерва! – яростно вскрикнул Фредерик. Больно сжав ее руки одной рукой, он наотмашь ударил ее другой по губам. Рот девушки окрасился кровью. – Стерва американская! – Она лежала неподвижно, с окровавленным ртом и глядела на него торжествующим и вызывающим взглядом. Низко над горизонтом стояла луна, заливая комнату мирным серебристым светом. Фредерик еще раз ударил ее тыльной стороной кисти. Несмотря на острую боль, Маргарет все же успела почувствовать, как отвратительно пахнут кухней его руки.
– Если вы сейчас же не уйдете, – внятно, преодолевая противное головокружение, произнесла она, – я завтра убью вас. Обещаю вам, что я и мой друг убьем вас.
Фредерик сидел в прежней позе, все еще сжимая руки девушки, и, склонившись над Маргарет, молча смотрел ей в лицо. Из царапин на его лице сочилась кровь, длинные светлые волосы упали ему на глаза, он тяжело дышал. Потом он нерешительно отвел глаза в сторону и пробормотал:
– Да меня и не интересуют девчонки, которым я не нужен. Овчинка выделки не стоит.
Он выпустил ее руки, с яростью ткнул ее в лицо и слез с кровати, намеренно ударив ее коленом. Потом отошел к окну, облизывая кровоточащие губы, и стал приводить в порядок свою одежду. В холодном свете луны он казался растерянным, жалким и неуклюжим мальчишкой.
Тяжело ступая, Фредерик пересек комнату.
– Я уйду через дверь, – заявил он. – В конце концов, я имею на это право.
Маргарет лежала неподвижно, уставившись в потолок.
Фредерик топтался у двери, не желая уходить побежденным. Маргарет чувствовала, как он лихорадочно подыскивает в своем крестьянском уме какие-нибудь уничтожающие слова, чтобы бросить их ей перед уходом.
– Убирайся к своим евреям в Вену! – крикнул он и скрылся, оставив дверь открытой.
Маргарет встала и осторожно закрыла дверь. Она слышала, как Фредерик, грузно ступая, спустился по лестнице в кухню, и эхо его шагов, отражаясь от старых деревянных стен, казалось, заполнило весь спящий в зимней тишине дом.
Ветер успокоился. В комнате было тихо и холодно. Маргарет дрожала: на ней была только измятая пижама. Она поспешно закрыла окно. Луна скрылась, и ночная мгла начинала медленно бледнеть. Подернутые серой дымкой небо и горы казались мертвыми и таинственными.
Маргарет посмотрела на постель. Все белье было скомкано и измято, одна из простыней была порвана, на подушке виднелись кровавые пятна, наталкивавшие на мысль о чем-то темном и загадочном. Все еще не в силах унять дрожь, чувствуя себя беспомощной и опозоренной, девушка принялась торопливо одеваться. Ноющими от холода руками она натянула свой самый теплый лыжный костюм, две пары шерстяных носков и надела поверх костюма пальто. И все же ей не сразу удалось согреться. Не переставая дрожать, Маргарет уселась в маленькую качалку у окна и стала смотреть на горы, бледные вершины которых, тронутые первыми зеленоватыми лучами рассвета, будто выплывали из ночной темноты.
Затем зеленую краску рассвета сменила розовая; она стекала вниз по склонам, пока снег не вспыхнул, словно приветствуя наступление утра. Маргарет поднялась и, не взглянув на постель, вышла из комнаты. Она осторожно спустилась по лестнице и проскользнула через тихий дом, в углах которого еще таились последние ночные тени, а в холле витали запахи вчерашнего торжества. Открыв тяжелую дверь, она вышла в сонное голубовато-белое утро нового года.
Улицы были безлюдны. Маргарет бесцельно шла по тропинке между сугробами, чувствуя, как ее легкие наполняются живительным утренним воздухом. Дверь одного из домиков распахнулась, и оттуда выглянула кругленькая, краснощекая, жизнерадостная женщина в домашнем чепце и фартуке.
– Доброе утро, фрейлейн, – сказала она. – Ну разве не замечательное сегодня утро?
Бросив на нее мимолетный взгляд, Маргарет быстро прошла мимо. Женщина озадаченно посмотрела ей вслед и с выражением обиды и гнева на лице захлопнула за собой дверь.
Маргарет свернула с улицы и направилась по дороге в горы. Машинально переставляя ноги и опустив голову, она медленно взбиралась по сверкавшему в первых лучах солнца склону, широкому и безлюдному в этот ранний час. Затем она сошла с дороги и по укатанной поверхности склона направилась к очаровательному, словно детская игрушка, домику для отдыха лыжников, сложенному из толстых бревен. На его невысокой остроконечной крыше толстым слоем лежал снег.
Перед домиком стояла скамья, и Маргарет, внезапно почувствовав себя обессиленной и опустошенной, устало опустилась на нее. Так она сидела, устремив неподвижный взгляд на заснеженные склоны, отлого поднимающиеся к недоступным скалам на вершине горы; залитые багровым светом, они четко вырисовывались на фоне голубого неба.
«Не надо думать об этом, не надо! – твердила она, устремив неподвижный взгляд в уходящую ввысь гору, и, чтобы отвлечься, пыталась представить, в каких местах она сделала бы тот или иной поворот, спускаясь с горы. – Не думай об этом, – приказала она себе и провела кончиком языка по распухшей губе, на которой запеклась кровь. – Может быть, потом, когда совсем успокоюсь… Особенно опасен глубокий снег там справа вдоль края ущелья. Преодолев вон тот холмик и делая широкий разворот, чтобы обогнуть обнажившиеся камни, придется двигаться вслепую, и можно потерять самообладание…»
– Доброе утро, мисс Фримэнтл, – сказал кто-то рядом.
Маргарет резко повернула голову. Перед ней стоял инструктор-лыжник – тот самый, стройный, дочерна загоревший молодой человек, которому она улыбалась на вечеринке, приглашая петь вместе со всеми под звуки аккордеона. Не отдавая себе отчета, Маргарет вскочила со скамейки и хотела уйти, но Дистль шагнул вслед за ней.
– У вас какая-нибудь неприятность? – вежливо спросил он. У него был звучный и в то же время мягкий голос. Маргарет остановилась, вспомнив, что накануне вечером, когда вокруг нее ревели гости господина Лангермана, а рядом, прижимая ее к себе, орал Фредерик, только этот человек хранил молчание. Она припомнила также, как он взглянул на нее, когда она расплакалась, и как робко пытался показать, что сочувствует ей и разделяет ее огорчение.
– Простите, пожалуйста, – проговорила Маргарет, поворачиваясь к молодому человеку и пытаясь улыбнуться. – Я задумалась, и ваше появление испугало меня.
– Так что же с вами случилось? – Дистль стоял перед Маргарет с непокрытой головой и показался ей еще более молодым и робким, чем на вечеринке.
– Ничего, – Маргарет села. – Я просто наслаждаюсь видом ваших гор.
– Может быть, вы хотите остаться одна? – спросил он и даже сделал было шаг назад.
– Нет, нет, что вы! – воскликнула Маргарет. Она внезапно поняла, что ей нужно с кем-то поговорить о случившемся, сделать какой-то вывод из того, что произошло. Рассказать обо всем Йозефу невозможно, а Дистль вызывал доверие. Он даже походил немного на Йозефа – такой же интеллигентный и серьезный и такой же смуглый.
– Пожалуйста, не уходите! – попросила Маргарет.
Христиан стоял перед ней, слегка расставив ноги, – стройный и собранный, в плотно облегающем фигуру лыжном костюме. Несмотря на холодный ветер, он ходил с расстегнутым воротом и без перчаток. У него был здоровый цвет лица и оливковая от загара кожа.
Вынув из кармана пачку сигарет, он протянул ее Маргарет. Она взяла сигарету, и Христиан поднес ей зажженную спичку, умело прикрыв ее ладонью от ветра. Совсем рядом Маргарет увидела его уверенные и по-мужски решительные руки.
– Спасибо, – поблагодарила Маргарет. Христиан кивнул и, закурив, сел рядом. Удобно откинув голову на спинку скамейки и прищурив глаза, они молча любовались видом вздымавшейся перед ними горы. Извилистой струйкой поднимался дымок, и первая в это утро сигарета показалась Маргарет крепкой и вкусной.
– Как чудесно! – воскликнула она.
– Что именно?
– Горы.
– Это враг! – пожал плечами Христиан.
– Что, что? – переспросила Маргарет.
– Враг.
Маргарет взглянула на него. Глаза его сузились, губы были крепко сжаты. Она снова стала рассматривать открывавшуюся ее взгляду картину.
– Почему вам не нравятся горы?
– Это же тюрьма, – ответил он, переставляя ноги, обутые в изящные, высоко зашнурованные ботинки с пряжками. – Для меня, конечно.
– Почему вы так говорите? – удивилась Маргарет.
– А вы не думаете, что это идиотизм – растрачивать вот так свою жизнь? – зло усмехнулся Христиан. – Мир рушится, человечество борется, чтобы выжить, а я тем временем учу всяких толстушек, как скатываться с горы, чтобы не свалиться вниз лицом.
«Ну и страна! – несмотря на отвратительное настроение, мысленно улыбнулась Маргарет. – Даже у спортсменов Weltschmerz мировая скорбь (нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17