Несмотря на все ее усилия, она прибыла на десять минут позже, чем требовалось. Входя в конференц-зал, Милли уже мысленно готовилась к словесной порке от Джека Бестона.
На пороге она изумленно помедлила. Конференц-зал был пуст. Сиплый голос у нее за спиной произнес:
– Да-да, вы куда надо пришли. Мы все опоздали. Входите и давайте начнем.
Милли обернулась. Джек Бестон стоял позади нее, его обычно красноватое лицо было совсем бледным и натянутым. Под боком у него находилась загадочная Зеттер.
– Что я вам говорил? – спросил Джек. Похоже, он обращался к Милли, а не к Зеттер. – Еще до того, как мы станцию «Цербер» покинули. Я знал, что этот ублюдок что-то готовит.
По интонации Милли смогла понять, что слово «ублюдок» использовалось в несколько ином смысле. Теперь это была характеристика, а не кличка.
– Зеттер, – продолжил Джек. Махнув женщинам на два стула с жесткими спинками, он устроился на третьем, сложив руки за спиной. – Расскажите ей.
На лукавой мордочке Зеттер выразилась неловкость, словно раскрывать информацию кому-то кроме самого Джека Бестона она считала беспрецедентным и весьма опасным занятием.
– Мы получили информацию со станции «Цербер», – сказала она, дернув острым носиком. – Вскоре после того, как вы оба оттуда отбыли, Филип Бестон отправил секретное сообщение некоторым старшим членам Сети Головоломок.
– Все-таки недостаточно секретное, – сказал Джек. – Скажите, Милли, вы когда-нибудь об этой Сети Головоломок слышали?
– Да. – Сейчас не время было вдаваться в детали. Милли слишком хотела узнать, что именно сообщил Ублюдок.
– Если вкратце, – продолжила Зеттер, – то Бестон предложил заключить рабочее соглашение между станцией «Цербер» и Сетью Головоломок. Они образуют совместное предприятие для интерпретации сообщения СЕТИ. Бестон обеспечит им доступ ко всему, что он и его команда сумеют обнаружить. Команда Сети Головоломок, в свою очередь, на эксклюзивной основе передаст ему любые результаты, какие ей удастся получить.
– Если обрисовать все иначе, – вмешался Джек, – то нас попросту кинули. Ублюдок выписал себе лучшие мозги в Солнечной системе по решению подобных задач. Эти типы работают с изощренными интеллектуальными проблемами просто удовольствия ради. Не знаю, насколько они хороши, но склонен предположить, что они самые лучшие.
– Это так, – сказала Милли. – Они абсолютно лучшие.
– Тогда нас вдвойне кинули. Они психи, но они смышленые психи. Это самая худшая разновидность. – Джек осел на стуле, пристроив подбородок на ладонях. Несколько мгновений спустя он поднял взгляд. – А каким это образом, Милли Ву, вы так об этом осведомлены? Не обхаживал ли вас Ублюдок, пытаясь к себе переманить?
Это было до неловкости близко к истине. Милли решила пойти в другую сторону.
– Я знаю Сеть Головоломок, потому что я долгое время в нее входила. По сути, я в течение трех лет была чемпионкой среди юниоров. Я выпала оттуда только когда поняла, что мысли о СЕТИ отнимают у меня все больше и больше времени.
– В самом деле? – Глаза Джека Бестона превратились в зеленые щелки. – Три года подряд? – Милли явственно слышала, как у него в голове реле щелкают. – Зеттер, на данный момент это все. Мне надо с Милли Ву несколькими словами обменяться. Наедине.
Узкая мордочка Зеттер затвердела, а рот сжался до тонкой черты.
– Вы хотите, чтобы я ушла?
– Вы правильно меня поняли.
– Но как же наш... источник. Какие инструкции мне следует ему дать?
– Скажите – пусть продолжает смотреть и слушать. Со всем остальным мы собираемся отсюда справиться.
Зеттер кивнула и не ответила, но уходя, бросила на Милли ненавидящий взор, которого та вроде бы ничем не заслужила.
– Итак, Милли. – Джек Бестон пододвинул свой стул поближе. – Если вы были чемпионкой три года подряд, в то время в Сети Головоломок у вас должна была сложиться очень приличная репутация. У вас наверняка остались там близкие друзья.
Существовали вещи, которые никогда не следовало говорить начальству, независимо от степени провокации. Теперь Милли сказала как раз одну из таких вещей:
– Подите к черту, Джек Бестон. Я не стану этого делать. – Возможно, дело было в нехватке свежего кофеина. – Даже если вы встанете на карачки и пресмыкаться передо мной начнете.
– Я запросто могу это сделать. Но Милли, послушайте меня хоть одну минутку. – Он пододвинул свой стул еще на несколько сантиметров. – Вы сами всю кашу заварили. Да, это называется аномалией Ву-Бестона, но все куда скорее помнят Ву, чем Бестона. Как это и должно быть. Но мы с вами знаем, что регистрация – только часть всей истории, и не самая главная. Сегодня никто не помнит, кто открыл Розеттский камень, а помнят только имена тех людей, которые использовали его, чтобы расшифровать иероглифы. Ублюдок не хуже нас это знает. Меня не удивит, если он годы тому назад все это замыслил. Он хитрый дьявол.
А теперь предположите, что вы входите в команду Сети Головоломок, которая работает над интерпретацией сигнала. Ваше имя будет связано со всеми фазами работы: регистрацией, подтверждением, интерпретацией. На все времена единственным именем, которое будут связывать с первым сигналом СЕТИ, станет Милли Ву.
– И Джек Бестон. Но что он отсюда извлечет?
– Удовлетворение от сознания того, что побил Ублюдка на всех фронтах. Милли, вы понятия не имеете, как это будет сладостно. Можете вы это сделать? Можете вы присоединиться к усилиям Сети Головоломок по интерпретации?
– Нет. Это невозможно. Я слишком долго была от нее в стороне. – Однако, говоря об этом, Милли уже представляла себе возможный подход.
Дело было в том, что Милли не совсем, как она уверяла Джека Бестона, сожгла мосты. По сути, не далее как шесть месяцев тому назад с ней связался один из Мастеров, Хапуга, пожилой мужчина со вкусом к девочкам подросткового возраста и определенной симпатией к Милли (Мастерам Сети Головоломок полагалось быть хитроумными, но никто не говорил, что они должны быть высоконравственными). Хапуга послал ей головоломку и пригласил пообедать. Милли в тот же день решила головоломку, вернула ответ и отклонила предложение об обеде. Тем не менее, она чувствовала уверенность, что дверь открыта. Хапуга был насколько любезен, что заверил ее в том, что Милли по-прежнему является первой кандидаткой на уровень Мастера Сети Головоломок.
Джек Бестон внимательно за ней наблюдал. Как достаточно часто говорила ей Ханна Краусс, он не был тем человеком, который легко принимает слово «нет» за ответ. Куда скорее Людоед принимал за ответ то, что ему хотелось. Милли, с другой стороны, всего этого уже досыта наелась.
– Предположим, – внезапно сказала она, – что я ошибаюсь и что мне удастся присоединиться к работе Сети Головоломок по интерпретации. Не существует никакого варианта, при котором ваш брат стал бы пересылать информацию на станцию «Аргус».
– Конечно, он этого делать не станет. Нам придется отправиться туда, где будет размещен информационный центр.
– Нам? Что вы имеете в виду? О ком вы говорите?
– О нас двоих. О вас и обо мне. Теперь, когда у нас есть подтвержденный сигнал, наша интерпретационная команда и без меня отлично справится.
– Охотно в это верю. Но что вам делать на Ганимеде? Чемоданы мне подносить? Потому что я могу совершенно точно заверить вас в одном: на высшие уровни Сети Головоломок ни один человек не будет допущен без соответствующего послужного списка и поручителей.
Бледная физиономия Джека Бестона вдруг сделалась ярко-красной. Милли приготовилась к патентованной вспышке людоедского гнева, но ее не последовало. Вместо этого Джек перевел дыхание, после чего тихо сказал:
– Не сомневаюсь, что вы правы. Если я отправлюсь на Ганимед, то буду делать все самое полезное для интерпретации сигнала. – А затем, более настойчиво: – Милли, вы должны понять, каково мне сейчас. Проект СЕТИ страшно для меня важен. Я посвятил ему большую часть своей жизни и не могу вынести мысли о том, что буду находиться где-то еще, кроме самого центра событий.
– Когда я сюда прибыла, я тоже хотела посвятить проекту СЕТИ всю свою жизнь. Но в первые же несколько недель я почти с этой мыслью рассталась. Вы слишком долго управляли этим объектом, Джек Бестон. Это ваши деньги, это ваш проект, а станция «Аргус» – ваша станция.
– Ну и что? – Он явно был озадачен. – Кому же еще, по-вашему, здесь управлять?
– Дело не в этом. Вам кажется, что раз вы здесь главный, вам следует обращаться со всеми как с последним дерьмом. И очень может быть, это так – пока вы здесь. Но если вы собираетесь отправиться со мной на Ганимед, а это очень большое «если», я больше не стану терпеть ваших оскорблений.
– Я вас оскорблял?
– Ну и ну! Конечно, оскорбляли. Вы всех оскорбляли. Люди остаются здесь только потому, что влюблены в свою работу. Знаете вы о том, что когда мы были на станции «Цербер», Филип Бестон предложил мне остаться и с ним работать?
– Мой брат? Ублюдок!
– Да, Ублюдок. И должна вам сказать, меня терзало немалое искушение.
– Но вы ему отказали.
– Это правда. Я сказала ему нет. – Милли никогда в жизни не упомянула бы адресованных ею Филипу Бестону слов о том, что Джек стоит десятка таких, как он. – А теперь я вам говорю нет. Не смейте больше обращаться со мной как с ребенком. Не смейте больше унижать меня и третировать у всех на глазах. И не только меня. Постарайтесь удостоить ваших сотрудников того уважения, какого они заслуживают. Они чертовски компетентны, они напряженно работают и они заслужили ваше уважение.
Месяц тому назад за этими словами Милли последовало бы немедленное увольнение. Теперь же она ощущала, что расклад сил изменился. Джек Бестон нуждался в ней больше, чем она нуждалась в Людоеде.
Милли поняла свою правоту, когда Джек подался вперед, чтобы положить подбородок на кисти рук, скрещенные на спинке стула. Зеленые глаза воззрились на нее сквозь кустистые рыжие ресницы, и он сказал:
– Я назову вам одну персону, которая по-настоящему компетентна. Это Ханна Краусс. Она прочла все ваше личное дело от корки до корки, после чего мне сказала: «Рекомендую ее принять. Только не дурачь себя в отношении того, что ты при этом получишь. Она совсем молода, но она сущая тигрица. Она тебе массу проблем доставит».
– Я не тигрица. – Тут Милли припомнила слова дядюшки Эдгара: «Пусть они все думают, что ты мышка. Просто не говори им, что эти черно-желтые полоски значат. И ротик не открывай, когда улыбаешься».
– Отлично. – Джек встал. – Вы не тигрица. Когда мы доберемся до Ганимеда, я вам об этом напомню.
– Как, вы меня уволить не собираетесь?
– Не собираюсь. – На лице у Джека Бестона заиграла тайная улыбочка. – По крайней мере, сегодня. Возможно, я не такой хитромудрый, как Филип...
– Ублюдок.
– Да, Ублюдок. Но я все-таки знаю, когда лучше сидеть тихо. А тем временем у нас сегодня утром есть еще один повод порадоваться. Очистная бригада работала всю ночь, и сегодня они мне для начала позвонили. Они сказали, что сделали окончательный сигнал таким плотным и чистым, каким только возможно. Желаете посмотреть?
– Да! Боже мой, конечно!
– Я так и подумал. – Джек изучал ее лицо. – Но прежде чем мы туда отправимся, у меня есть другое предложение. На вид вы совсем изголодались. Мы с вами должны пойти и раздобыть что-то на завтрак. А пока мы будем есть, вы расскажете мне, что еще я делаю не так. Нет лучшего способа начать трудовую неделю.
Окончательный сигнал представлял собой цепочку из двадцати одного миллиона бинарных цифр. Он принимался снова и снова, пока наконец две недели тому назад не прекратился. Теперь с этого направления в небе не поступало ничего, кроме случайного шипения межзвездного фона.
Сигнал по-прежнему не был готов для анализа. Во-первых, он нуждался в коррекции. Некая усложненная версия закона Беллмана – «То, что я повторю тебе трижды, будет правдой» – была применена для обнаружения и исправления опущенных, добавленных или ошибочных цифр. Повторяющиеся цепочки цифра за цифрой сравнивались, и редкие расхождения исправлялись согласно принципу большинства. Арнольд Рудольф, на вид еще более древний и крошечный, чем всегда, просмотрел последний вариант и поставил на него печать своего одобрения. Вся последовательность была теперь свободна от ошибок.
– Но что касается того, что она означает... – Рудольф оглядел всех присутствующих. – Теперь все это переходит в ту сферу, где я уже не считаю себя экспертом. Скажу лишь то, что, не сомневаюсь, пришло в голову всем: последовательность из двадцати одного миллиарда бинарных цифр может содержать в себе весь человеческий геном, взятый трижды.
В добавление к Милли и Людоеду здесь присутствовали также Пат Танкард и Саймон Биттерс. Никто не рассмеялся. Арнольд Рудольф ссылался на предположение, почти столь же старое, что и сама СЕТИ: понятие о том, что первое послание со звезд может не быть рецептом ни для универсальной энциклопедии, ни для сложного набора машин, а может содержать в себе информацию, требуемую для построения живого организма. Здесь делалось то серьезное допущение, что инопланетная жизнь, подобно жизни в Солнечной системе, должна строиться на основе четырехбуквенного молекулярного кода. Приписать пары бинарных цифр нуклеотидным основаниям; скажем, (0, 0) = аденин, (0, 1) = цитозин; (1, 0) = гуанин, (1, 1) = тимин; тогда любая последовательность, содержащая число бинарных цифр, кратное четырем, будет эквивалентна сегменту молекулы ДНК. Можно было бы составить эту молекулу ДНК, положить ее в подходящую среду для воспроизведения и посмотреть, что оттуда разовьется.
Никто на станции «Аргус» не посмеялся над замечанием Арнольда Рудольфа; с другой стороны, никто не воспринял его слишком всерьез. Идею следовало проверить – миллиард возможностей предстояло проверить при интерпретации, – но общее ощущение было таково, что игра вряд ли окажется такой легкой. Поиск сигнала занял полтора столетия. Поиск смысла мог занять не меньше.
Существовал и другой аргумент против того, что сигнал имеет биологическую природу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62