Но с тех пор как отец предостерег меня несколько
лет назад, я изыскала свои способы. Например, мылась потихоньку в
отцовской амбулатории, заперев дверь на ключ. В мои обязанности входило
приносить туда кувшин горячей воды утром и после ленча и пополнять запас,
если необходимо. Так что я могла помыться без ведома матери. Меть
говорила, что чистота сродни благочестию - но мне нисколько не хотелось,
чтобы она увидела, что я скребу себя там, где стыдно трогать; мать не
одобряла слишком тщательного омовения "этих мест", поскольку это ведет к
"нескромному поведению". (И точно, ведет.)
На ярмарочном поле мы завели запряженную в кабриолет лошадку Чака в
один из просторных пустовавших сараев, привесив ей к морде сумку с овсом
для полного счастья, а сами забрались в судейскую ложу. Я показывала
дорогу - сначала по задней лестнице, потом по приставной лесенке на крышу
трибуны и через люк - в ложу. Я подоткнула юбки и взбиралась по лесенке
впереди Чака, упиваясь тем, какое скандальное зрелище собой представляю.
Чак и раньше видел мои ноги - но мужчинам ведь всегда нравится
подглядывать.
Забравшись внутрь, я велела Чаку закрыть люк и надвинуть на него
тяжелый ящик с грузами, используемыми на скачках.
- Теперь до нас никто не доберется, - ликующе сказала я, доставая из
тайника ключ и отпирая висячий замок на шкафчике в ложе.
- Но нас же видно, Мо. Впереди-то открыто.
- Кто на тебя будет смотреть? Не становись только перед судейской
скамьей, вот и все. Если тебе никого не видно, то и тебя никто не видит.
- Мо, а ты уверена, что хочешь?
- Зачем же мы тогда сюда пришли? Ну-ка, помоги мне разостлать попону.
Сложим ее вдвое. Судьи стелют ее на скамейку, чтобы кое-что не отсидеть, а
мы постелем, чтобы не занозить - мне кое-что, а тебе коленки.
Чак все время молчал, пока мы стелили свою "постель". Я выпрямилась и
посмотрела на него. Он мало походил на мужчину, жаждущего соединиться с
предметом своих давних желаний - скорее на испуганного мальчишку.
- Чарльз, а ты-то уверен, что хочешь?
- Среди бела дня, Мо... - промямлил он, - и место такое людное. Не
могли бы мы разве найти тихое местечко на Осейдже?
- Да уж - где клещи и москиты, и мальчишки охотятся на мускусных
крыс. Чтобы нас накрыли в самый интересный момент? Спасибо, сэр. Чарльз,
дорогой, - мы ведь договорились. Не хочу тебя, конечно, заставлять. Может
быть, отменим поездку в Батлер? (Я отпросилась у родителей съездить с
Чаком будто бы в Батлер за покупками - в этом городишке, немногим большем
Фив, магазины были гораздо лучше. Торговый дом Беннета-Уилера был раз в
шесть больше нашего универмага. У них даже парижские модели продавались,
если верить их объявлению.)
- Ну, если тебе не хочется туда ехать, Мо...
- Тогда не завезешь ли ты меня к Ричарду Гейзеру? Мне надо с ним
поговорить. (Я улыбаюсь и мило щебечу, Чак, хотя мне хотелось бы отходить
тебя бейсбольной битой.)
- Это о чем же, Мо?
- Да так. Ты же знаешь, зачем мы сюда пришли. Если тебе моя вишенка
не нужна, может быть, Ричард не откажется - он мне намекал, что не прочь.
Я ничего ему не обещала... сказала, правда, что подумаю. - Я бросила
взгляд на Чака и потупилась. - Подумала и решила, что хочу тебя... с тех
самых пор, как ты водил меня на колокольню - помнишь, на школьном
пасхальном вечере? Но если ты передумал, Чарльз... то я все-таки не хочу,
чтобы солнце зашло надо мной, как над девственницей. Так как, завезешь
меня к Ричарду?
Жестоко? Как сказать. Ведь через несколько минут я исполнила то, что
обещала Чаку. Но мужчины такие робкие - не то что мы; иного не
расшевелишь, не заставив напрямую соперничать с другим самцом. Это даже
кошки знают. ("Робкие" не значит "трусы". Мужчина - в моем понимании -
может спокойно смотреть в лицо смерти. Но возможность попасть в смешное
положение, быть застигнутым во время полового акта, его замораживает.)
- Ничего я не передумал! - вскинулся Чарльз.
Я одарила его самой солнечной своей улыбкой и раскрыла ему объятья.
- Тогда иди ко мне и поцелуй меня так, как тебе хочется!
Он поцеловал, и мы оба снова загорелись (а то его увертки и опасения
охладили было и меня). Тогда я не слыхала еще слова "оргазм" - не думаю,
что оно было известно в 1897-м году, - но по некоторым своим экспериментам
знала, что иногда внутри получается что-то вроде фейерверка. К концу
нашего поцелуя я ощутила, что близка к этому моменту, и отвела губы ровно
настолько, чтобы прошептать:
- Я сниму с себя все, дорогой Чарльз, если хочешь.
- Ух ты! Конечно!
- Ладно. Хочешь раздеть меня?
Он стал раздевать, как умел, а я тем временем отстегивала,
отшпиливала и развязывала, облегчая ему задачу. Вскоре я была уже голая,
как лягушка, и готова вспыхнуть, как факел. Я приняла позу, которую долго
репетировала, и у Чарльза перехватило дыхание, а у меня восхитительно
защекотало внутри.
Прижавшись к Чаку, я стала расстегивать его застежки. Он застеснялся
и я не слишком напирала, однако заставила его снять брюки и кальсоны,
положила их на ящик, загораживавший люк, поверх своих одежек, и опустилась
на попону.
- Чарльз...
- Иду!
- А у тебя есть эта штука?
- Какая?
- Ну, "веселая вдова".
- Да где же ее взять, Мо? Мне ведь всего шестнадцать, а папаша Грин
продает их только женатым или кому уже есть двадцать один. - Бедняжка
совсем расстроился.
- А мы с тобой не женаты, - спокойно сказала я, - и не хотим
жениться, как пришлось Джо и Амелии, - мою мать удар бы хватил. Но ты не
горюй - подай мне мою сумочку.
Он подал, и я достала припасенный презерватив.
- Иногда полезно быть докторской дочкой. Я стащила его, когда
прибирала у отца в кабинете. Посмотрим, подойдет ли. (Я хотела проверить
еще кое-что. Усиленно хлопоча последнее время о чистоте собственного тела,
я стала очень придирчиво относиться и к опрятности других. Некоторым моим
одноклассникам и одноклассницам очень пригодился бы совет моего отца и
побольше горячей мыльной воды.)
Теперь я - настоящая декадентка. Лучшее в Бундоке, после
замечательных обычаев - это великолепная сантехника.
Чак был чистый, и от него хорошо пахло - наверное, недавно он помылся
так же усердно, как и я. Тянуло слегка мужским запашком, но свежим - даже
в те годы я понимала разницу.
Мне стало легко и весело. Как мило со стороны Чака предоставить мне
такую ухоженную игрушку!
Предмет моего внимания находился всего в паре дюймов от моего лица, и
я вдруг нагнула голову и поцеловала его.
- Эй! - чуть не завопил Чак.
- Я тебя шокировала, дорогой? Он такой милый и славный, что мне
захотелось его поцеловать. Я не хотела тебя смущать (хоть и не прочь была
выяснить, что тебя смущает, а что нет).
- Ты меня не шокировала. Мне... мне понравилось.
- Ей-богу?
- Да!
Я видела, что он готов.
- Теперь возьми меня, Чарльз.
При всей моей неловкости и неопытности мне все же пришлось направлять
его - я делала это осторожно, поскольку уже задела однажды его гордость.
Чарльз был еще неискушеннее, чем я. Свои познания о сексе он черпал,
должно быть, в парикмахерской, в бильярдной и за сараем - из откровений
невежественных холостяков, меня же учил старый мудрый врач, любивший меня
и желавший мне счастья.
В сумочке у меня было еще одно патентованное средство - вазелин,
чтобы смазаться в случае надобности. Надобности не возникло - я была
скользкая, точно от льняного семени. И все же:
- Чарльз! Дорогой! Осторожней, пожалуйста! Не так быстро.
- В первый раз надо быстро, Мо. Тебе будет не так больно. Это все
знают.
- Чарльз, я не все. Я - это я. Делай это медленно, и мне совсем не
будет больно - я так думаю.
Мне, возбужденной и взволнованной, хотелось, чтобы Чак проник в меня
поглубже, но он и в самом деле оказался больше, чем я ожидала.
По-настоящему больно мне не было, но я знала, что будет очень больно, если
мы поторопимся.
Милый мой Чарльз сосредоточился и придерживал себя. Я закусила губу и
подалась ему навстречу - еще и еще. Наконец он твердо уперся в меня и
погрузился внутрь. Я расслабилась и улыбнулась ему.
- Ну вот! Превосходно, дорогой. А теперь делай все, что хочешь.
Но я слишком долго тянула. Чак усмехнулся, я ощутила несколько
быстрых содроганий, он перестал улыбаться и погрустнел. Он кончил.

Итак, для Морин фейерверк на первый раз не состоялся - да и для
Чарльза тоже. Но я не слишком разочаровалась - ведь главная моя цель
осуществилась: я перестала быть девственницей. Взяв себе на заметку
спросить у отца, как можно продлить этот процесс - я была уверена, что
добилась бы фейерверка, продержись мы чуть подольше, - я больше не думала
об этом, счастливая тем, чего достигла.
То, что произошло дальше, вошло у меня в обычай и служило мне всю
последующую жизнь. Я улыбнулась Чаку и сказала нежно:
- Спасибо, Чарльз. Ты был великолепен.
(Мужчины не ждут, что их за это будут благодарить, но в этот момент
готовы поверить любому комплименту, особенно если не заслужили его и
смущенно это сознают. Благодарность и комплимент - это вклад, который
ничего вам не стоит, зато приносит высокие дивиденды. Верьте мне, сестры
мои!)
- Ей-богу, Морин, ты прелесть.
- Ты тоже, милый Чарльз. - Я крепко обняла его руками и ногами и
отпустила. - Давай-ка вставать. На полу жестко, несмотря на попону.
По дороге в Батлер мой Чарльз совсем скис и не тянул на галантного
Дон Жуана, только что избавившего девицу от ее бесполезного сокровища. Я
впервые столкнулась с tristess [грустью (фр.)], которую некоторые мужчины
чувствуют после соития... в то время как сама пенилась от счастья. Меня не
волновало больше то, что я не испытала оргазма - а может, испытала? А если
такой фейерверк можно вызвать только самой у себя? Морин успешно
справилась с задачей, чувствовала себя очень взрослой, сидела гордая и
радовалась прекрасному дню. Боли я не ощущала - почти совсем.
Мне кажется, секс бывает порой немилостив к мужчинам. Им очень даже
есть что терять, а мы предлагаем им такой скудный выбор. Взять хотя бы
странный случай с моим внуком, с которым так круто обошлись судьба и его
первая жена.
Этот случай касается и нашего кота Пикселя - в ту пору он был еще
котенком, пушистым комочком.
Мой внук, полковник Кэмпбелл, - сын моего сына Вудро, который также
является моим мужем Теодором, но пусть вас это не волнует: и Вудро, и
Теодор - это Лазарус Лонг, нечто особенное в любой вселенной. Не забыть
рассказать вам, как Лазарус однажды сделал беременными сразу троих -
бабушку, дочку и внучку, из-за чего ему пришлось идти на разные ухищрения
с Корпусом Времени, чтобы не нарушать свою личную Первую заповедь:
"Никогда не бросай беременную женщину без поддержки".
Поскольку Лазарус осеменил этих троих в разные века и в разных
вселенных, это отняло у него довольно много времени.
Сам того не ведая, Лазарус нарушил свою Первую заповедь по отношению
к матери моего внука, и косвенным следствием этого упущения стала женитьба
внука на моей брачной сестре Хейзел Стоун, которую мы по этому случаю
отпустили из семьи. Как вам известно (если известно), Хейзел нужно было
выйти за Колина Кэмпбелла, чтобы они вдвоем могли спасти Майкрофта Холмса
IV - компьютер, осуществивший Лунную революцию в третьей временной
параллели, код "Нейл Армстронг". Не будем вдаваться в подробности: это
можно найти в "Энциклопедии Галактики" и прочих изданиях.
"Операция прошла успешно, но пациент скончался". В нашем случае
произошло почти то же самое. Компьютер был спасен и поныне живет и
здравствует в Бундоке. Весь спасательный отряд тоже ушел без единой
царапины - кроме Колина, Хейзел и котенка Пикселя. Эти трое, все
израненные, остались умирать в пещере на Луне.
Должна сделать еще одно отступление. В том спасательном отряде была
молодая женщина-офицер, Гретхен Гендерсон, прапраправнучка моей брачной
сестры Хейзел Стоун. За четыре месяца до рейда Гретхен родила мальчика, и
мой внук об этом знал.
Не знал он того, что он - отец сына Гретхен.
Да и откуда? Ведь он ни разу не был близок с Гретхен и точно знал,
что не оставлял свою сперму ни в одном донорском банке.
Однако Хейзел перед смертью твердо сказала ему, что ребенок Гретхен -
его сын.
Он спросил, каким это образом, и она ответила: "Парадокс".
Кто-кто, а Колин понимал, что такое временной парадокс. Он служил в
Корпусе Времени, не раз бывал во временных петлях и знал, что в такой
петле можно подойти к самому себе сзади и укусить себя за шею.
Поэтому он понял, что сделает Гретхен ребенка где-то в своем будущем,
но в ее прошлом - парадокс перевернутой петли.
Значит, на Бога надейся, а сам не плошай. Это могло бы случиться лишь
в том случае, если бы он пережил эту переделку.
И вскоре их спасли. Колин положил еще немало народу и был ранен еще
дважды, но вся троица осталась жива. Их перебросили на две тысячи лет в
будущее к лучшим врачам всех вселенных - к Иштар и ее команде. Моя брачная
сестра Иштар никому не даст умереть - было бы тело еще теплое и мозг не
поврежден. Но с этими тремя ей пришлось повозиться, особенно с Пикселем.
Кроху несколько месяцев держали при нуле целых трех десятых градуса по
шкале Кельвина, а тем временем из другой вселенной доставили доктора Бона,
и дюжина лучших хирургов Иштар, включая ее самое, прошла ускоренный курс
кошачьей ветеринарии. Потом Пикселя перевели на режим обычной гипотермии,
восстановили его, разморозили и разбудили. Так что ныне он -
здоровяк-котище, гуляет сам по себе и плодит котят, где придется.
Хейзел между тем создала нужную петлю времени, и Колин встретил,
обольстил, повалил и обрюхатил Гретхен, чуть помоложе той, которую знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10