Ему смертельно захотелось курить, но сигареты остались в комбинезоне, а сейчас на нем была бледно-зеленая больничная пижама. Леон с силой сжал виски и едва не застонал.
Ангелы не носят скафандров.
Те, кого он видел в последние секунды перед тем, как умереть от удушья, каким-то образом протащили челнок на огромное расстояние и с огромной скоростью, доставив его в патрулируемый район. Те самые тридцать часов хода он преодолел менее чем за час. Это была субсветовая скорость.
Скорость звездолета, маневренный режим.
Значит, раненая Люси осталась у них. Но у кого — у них? Леон почувствовал легкое головокружение. У кого? Ни одна из Старших рас, известных землянам, не была похожа на людей, по крайней мере настолько. Получалось, в Солнечной системе орудует некто, весьма близкий к хомо телом и, несомненно, духом — Леон хорошо помнил, сколько участия было в протянутой ему ладони, затянутой в черную металлизированную перчатку. Некто, неизвестный Земле… и Старшим?!
Они спасли его и оставили у себя раненую девушку. И они имеют звездолеты. Как можно было доставить сюда челнок? Не тащили же они его на веревке… Значит, их корабли настолько велики, что легко могут принять челнок на борт. А ведь для этого нужно иметь как минимум пустой трюм… «Галилео» не смог бы взять посторонний объект таких размеров, некуда.
И еще оружие, ручное оружие на поясах.
Боевой звездолет неизвестной расы?
Если бы они пришли со злом, то не стали бы отпускать его. И вообще, как они вытащили его с того света? Сколько у них было времени? Несколько минут?..
Леон растянулся на койке и посмотрел на низкий кремовый потолок.
Может быть, хронометр просто врет?
От этой мысли ему стало смешно. Врущий хронометр на немецком корабле! Еще чего…
«Ладно, — сказал он себе, — бог с ним, с хронометром. В данный момент это все не суть важно. Сейчас придет командир этого гордого корыта: что я ему скажу? Что „Галилео“ погиб где-то в тридцати часах хода отсюда? Но как, черт возьми, я объясню тот факт, что у меня почти не выжжено топливо?!»
Леон закрыл глаза, вытянулся на койке и постарался выровнять сбивающееся дыхание.
«Почему они вообще отправили меня сюда? Меня — отправили, Лю — оставили? Девочка понравилась? Нет, тут что-то другое. Скорее всего ее оставили потому, что у нее перелом. И, возможно, повреждение позвоночника, ей нужна была срочная помощь. Тогда…» От мелькнувшей в голове мысли он снова потерял дыхание.
Тогда получается, что отправили меня по просьбе Люси.
И, может быть, слили остаток горючки?!
Дверь отсека распахнулась ровно через час после ухода доктора. В помещение неторопливо вошел высокий мужчина с крупной головой и пробивающимся, несмотря на многолетнюю борьбу, круглым животиком. Большие серые глаза смотрели с добродушной ленью, но где-то в их глубине светилась внимательная, недоверчивая мысль. Бросив на вошедшего короткий взгляд, Леон решил, что с ним не все так просто, и резво вскочил на ноги:
— Капитан Макрицкий, вахтенный пилот рейдера «Галилео Галилей»…
— Оберст-лейтенант Ганнеман, — ответил ему командир, — не беспокойтесь, — его рука мягко усадила Леона обратно на кровать, — вам нет необходимости соблюдать уставные нормы… по крайней мере сейчас. Как вы себя чувствуете? Когда ребята доставили пана капитана на борт, пан капитан был совсем неживой. Вы в порядке?
— В полном, — отозвался Леон. — И адски хочу курить.
— Восточные привычки, — ворчливо хохотнул Ганнеман, доставая из кармана своего серо-голубого кителя пачку «Лаки Страйк», — я бывал у вас на родине… и сейчас готов был поспорить, что в первую очередь вы потребуете отраву. Обед у нас будет через час. Доживете? — поинтересовался он, глядя, как Леон жадно втягивает в себя голубоватый дым.
— Доживу, — кивнул Макрицкий. — Война войной, а обед — по распорядку.
— Совершенно верно.
Ганнеман присел на край второй койки, что стояла под противоположной переборкой, и посерьезнел:
— Что у вас произошло?
— Авария. Неприятная авария. — Леон выдержал его взгляд. — Не хочу показаться невежливым, но боюсь, что по ряду причин докладывать я буду только комиссии Ассамблеи.
— Вы устали. — Ганнеман вежливо улыбнулся, давая понять, что понимает его и не собирается настаивать. — Сколько вы шли, часов тридцать? Ваши баки высушены так добросовестно, что в это трудно поверить. Пришлось маневрировать?
— Я жарил почти напрямую, — соврал Леон. — Препятствий почти не было.
Сигарета показалась ему сладкой, как мед.
… — Астероид не был обозначен ни в одной из имевшихся на борту лоций. По не зависящим от нас причинам он не был обнаружен — лейтенант Ковач предположила, что его проспал старший навигатор майор Джессеп, сдававший ей вахту.
Расплывшаяся в кресле негритянка в чопорном синем костюме постучала по столешнице золотым карандашиком.
— Я попросила бы вас быть более сдержанным в определениях, — произнесла она, сверля Леона ненавидящим взглядом. — Майор Джессеп не мог «проспать» что-либо на вахте… или вы считаете иначе?
«Сука, — едва не заорал Леон. — Поганая сука, чтоб ты лопнула от своего жира! „Майор Джессеп не мог проспать“… твой черный дрочила мог проспать второе пришествие, а не то что эту проклятую каменюку с этой проклятой станцией!»
Вспомнив о станции, Макрицкий закусил губу. Сдержанность и еще раз сдержанность, сказал он себе. Не приведи бог ляпнуть…
— По крайней мере он не занес результаты своих наблюдений в бортжурнал и не счел необходимым доложить о них по вахте, — сообщил Леон сквозь зубы. — Лейтенант Ковач обнаружила малую планету сразу же, как только приступила к обычной процедуре тестирования ходовых радарных систем. Она начала тесты на несколько минут раньше графика, и у нас, таким образом, оставалось вполне достаточно времени, чтобы совершить маневр уклонения.
Главой комиссии был сухонький сенатор от штата Флорида; он сидел прямо напротив Леона, и в его выцветших от старости глазах то и дело вспыхивали огоньки неодобрения. Ему все было понятно: мерзавцы угробили дорогостоящий корабль, причем спастись удалось одному этому славянину, который, как и все его сородичи, после Депрессии успешно играет в гордую независимость. А корабль тем временем был оплачен деньгами налогоплательщиков, за которые он, сенатор, несет вполне ощутимую ответственность.
В горле главы комиссии что-то неприятно скрипнуло.
— Объясните нам, почему лейтенант Ковач начала тестирование раньше, чем это было положено по графику.
Макрицкий почувствовал, что теряет связь с реальностью. Чтобы не сорваться, он задумчиво потеребил пальцами золотую цепочку своей сабли. В данный момент он испытывал сильнейшее желание вырвать ее из ножен и рубануть наотмашь по скорбно поджатым губам главы комиссии Ассамблеи Космоплавания.
Вся эта пытка шла второй день; из шести членов комиссии четверо были американцами. Леон понимал, что рассчитывать на особое снисхождение ему не стоит, но все же надеялся, что расследование не затянется надолго.
— Я уже объяснял вам, — сдержанно произнес он, — что в данном случае график тестирования носит достаточно умозрительный характер. Системы должны быть протестированы в течение тридцати минут после заступления на вахту. Так записано в инструкции. В отдельном же уложении по навигационной вахте указано, что наиболее желательным временем тестирования является промежуток между двадцать пятой и тридцатой минутами с момента введения в бортжурнал отметки о заступлении.
— Это так? — недоверчиво спросила негритянка.
— Да, — кивнул офицер НАСА по имени Билл Мюррей, отвечавший в комиссии за техническую сторону вопроса. — Уложение писали немцы, и оно применяется только на кораблях люфтваффе. Насколько я знаю, в экипажах ООН о нем слыхали лишь такие педанты, как капитан Макрицкий.
Негритянка — «общественный комиссар» — явно превратно истолковала смысл слова «педант» и поглядела на Леона с неприятным интересом.
Макрицкий хорошо знал, какого рода общественность она представляет. За ее спиной стояли тысячи и тысячи семей, которые получали пособие с тридцатых годов двадцатого века. Семей, в которых никто никогда не ударил пальцем о палец — но зато все считали, что проклятые белые богатеи должны их кормить, одевать и всячески развлекать.
Сообщение о том, что он, единственный уцелевший офицер «Галилео», происходит из весьма состоятельного киевского рода, доставило ей определенное удовольствие.
Глава комиссии поглядел на свой хронометр, озабоченно крякнул и поднялся.
— На сегодня достаточно. Капитан Макрицкий, мы ждем вас завтра, в это же время.
Леон встал и коротко поклонился.
— Всегда к вашим услугам.
Негритянка прижала к своей необъятной груди папку из черной кожи и, тяжко размахивая гигантским задом, Двинулась к выходу. Рядом с Леоном остановился генерал-майор Савчук, введенный в состав комиссии на чисто формальном основании: оба они прекрасно понимали, что тот ничем не сможет ему помочь.
— Идем, хлопче, — устало произнес он по-украински.
— Я вас измучил, пан генерал? — виновато спросил Леон.
Савчук лишь отрешенно махнул рукой.
— В Киеве очень недовольны всей этой комедией, — сказал он, — но… пока мы в Нью-Йорке.
Они подождали, пока члены комиссии уедут вниз, и вошли в свободный лифт. На первом этаже гигантского небоскреба, в коридоре, отделанном полированными мраморными панелями, наперерез Леону бросился юноша в мундирчике рассыльного.
— Мистер Макрицкий, сэр, — затараторил он, — вас там ожидает какой-то старый джентльмен.
— Старый джентльмен? — удивленно остановился Леон.
Рассыльный подал ему серую шинель.
— Старый и очень суровый, сэр. Он не захотел назвать свое имя и сказал, что будет ждать вас до тех пор, пока вы не освободитесь. Сразу видно человека из прежних времен, сэр, сейчас таких почти не встретишь. Он в холле, сэр.
Леон подпоясался саблей и, застегивая на ходу золотистые пуговицы шинели, двинулся сквозь прозрачные двери, отделявшие холл от гардеробного сектора.
На широком кожаном диване у стены сидел, презрительно поджав губы, высокий, седовласый мужчина в полурасстегнутом зимнем плаще, под воротом которого виднелся сдержанно-дорогой галстук, заколотый ниже узла старинной булавкой в виде козацкой сабли. У его ног стоял вместительный дорожный кофр.
— Дед, — сказал Леон, не веря своим глазам.
— Ото бисовы янки, — прогудел Макрицкий-старший, раскрывая объятия, — все пытали, кто я да к кому. А я прикинулся, что не розумию ихнего английского.
— Я не надеялся… — счастливо улыбнулся Леон, вырываясь из сильных дедовых рук. — А як батько?
— У батьки опять конференция в Крыму, он, может, прилетит через пару деньков. Слышал, круто у тебя дело?
Дед хлопнул Леона по плечу и повернулся, чтобы пожать руку генералу.
— Как долетели, пан директор? — поинтересовался тот.
— Мои пилоты пока еще не разучились давить на газ, — хмыкнул старик. — А вот здешние таксисты…
— Идемте, — понимающе улыбнулся генерал, — у нас машина из посольства. Вы уже были в посольстве?
— А зачем? — фыркнул дед. — У меня пожизненная виза.
Семья Макрицких имела постоянную связь с рядом крупнейших манхэттенских банков, и дед, номинально числившийся председателем совета директоров, прибывал в Штаты, не уведомляя об этом ни посольства, ни миграционную службу, — ему это было не нужно.
Приземистый темно-синий лимузин покинул Манхэттен по мосту Джорджа Вашингтона, вскоре свернул налево и запетлял в узких, неестественно вылизанных улочках Клиффсайд-Парка. За гнутыми тонированными окнами плыли островерхие трех-пятиэтажные домики, выстроенные перед самой Депрессией. Дед всегда останавливался здесь, в крохотном, скромном на вид, но очень дорогом отеле — обычными его клиентами были состоятельные скандинавы, наезжавшие в Big Apple по финансовым делам.
В машине они почти не разговаривали. Подчиняясь команде, водитель остановил посольский лимузин в «кармане» перед серым фасадом уютного шестиэтажного строения в североевропейском стиле и выбрался из-за руля чтобы распахнуть заднюю дверь.
— Я вернусь под вечер, — сказал Леон генералу. — Или не вернусь — тогда встретимся прямо на комиссии.
Савчук согласно кивнул и пожал протянутую руку деда.
Забрав у водителя дедов чемодан, Леон поправил фуражку и заковылял ко входу в отель. Несмотря на свои относительно небольшие размеры, чемодан был чертовски тяжел. Леон догадывался, что он набит алкоголем: дед обожал угощать своих нью-йоркских друзей редкими армянскими и крымскими коньяками.
— О, пан Олэксий! — седоватый портье с тщательно прилизанными бакенбардами ринулся навстречу массивной фигуре старика, едва тот перешагнул порог. — Надолго к нам?
— Как получится, — добродушно ответил дед — теперь его английский был, конечно, же, безупречен. — Дела, все дела…
— Да-да-да, — сочувственно закивал портье, — с вашим внуком случилось такое несчастье… Пан капитан остановится вместе с вами, сэр?
— Вряд ли, — отозвался Леон. — Я пока живу в посольстве.
Роскошный суперлюкс на третьем этаже сверкал чистотой. Мальчишка-коридорный уже засунул чемодан в стенной шкаф; сбросив на диван холла пальто, дед не без раздражения выволок свой сундук на середину большой комнаты и, откинув крышку, принялся доставать бутылки. Леон тем временем разделся и вызвал горничную.
— Котлеты по-киевски, пан капитан? — прощебетала нежная светловолосая девочка, уважительно косясь на серебристое шитье его погон и длинную офицерскую саблю, валявшуюся поперек дивана.
Это «пан» звучало в ее устах до того смешно, что Леон не удержался от короткой улыбки.
— Да, если у вас умеют их готовить.
— Здесь умеют, — басовито проворчал из глубины номера дед. — И зелень на гарнир, побольше зелени. Скажите Джо, он знает.
— Мне — картофель фри, — добавил Леон.
Где-то за спиной Леона едва слышно зашипели струи воды: дед забрался под душ. Леон повесил в шкаф свой серый китель, расстегнул ворот форменной сорочки и подошел к сводчатому окну.
1 2 3 4 5 6 7