Теперь-то я хорошо знаю, что есть высшая
справедливость, ибо в этом убеждает меня вся история моей жизни.
Вернемся, однако, к тому печальному дню, о котором шла речь. Я знал,
что в тот день моя любимая Лили выйдет одна на прогулку под большие
остриженные дубы своего парка. Это место называется Грабсвелл. Здесь
росли, да и теперь еще растут кусты боярышника, зацветающие раньше всех в
округе.
Увидев меня в воскресенье у входа в церковь, Лили сказала, что в
среду боярышник, наверное, уже расцветет и она придет сюда под вечер за
его душистыми ветками. Вполне возможно, что она сказала это с определенным
умыслом, ибо любовь пробуждает хитрость даже в душе самой невинной и
правдивой девушки. К тому же я заметил, что хотя рядом стояли ее отец и
вся наша семья, Лили постаралась, чтобы мой брат Джеффри ничего не
услышал, потому что с ним ей встречаться вовсе не хотелось, а мне она
бросила быстрый взгляд своих серых глав. Я тотчас дал себе клятву, что в
среду вечером приду рвать цветы боярышника на то самое место, даже если
мне придется ради этого сбежать от моего учителя и бросить всех бангийских
больных на произвол судьбы. Тогда же я твердо решил, что если мне удастся
застать Лили одну, я больше не стану тянуть и выскажу ей все, что у меня
на сердце. Впрочем, это не составляло такой уж великой тайны, ибо каждый
из нас читал сокровенные мысли другого, хотя мы и не обменялись ни единым
словом любви. Я не рассчитывал при этом, что девушка сразу сделается моей
невестой - ведь мне еще нужно было завоевать себе место в жизни. Я только
боялся, что если буду медлить и не выясню всех ее чувств, мой старший брат
обратится раньше меня к отцу Лили и той придется принять его предложение,
которое бы она отвергла, будь мы тайно помолвлены.
Случилось так, что именно в этот день мне было особенно трудно
вырваться. Мой наставник-лекарь занемог, и мне пришлось вместо него
навестить всех его больных и раздать им лекарства. Лишь в пятом часу
вечера я, наконец, попросту сбежал, ни с кем не простившись.
Милю с лишним я бежал по нориджской дороге, пока не добрался до замка
и поворота к церкви, откуда было уже недалеко до дитчингемского парка.
Здесь я пошел шагом, ибо вовсе не хотел появляться на глаза Лили
запыхавшимся и разгоряченным. Как раз сегодня мне хотелось выглядеть как
можно лучше, и я нарочно надел свое воскресное платье.
Спустившись с невысокого холма на дорогу, за которой начинался парк,
я вдруг увидел всадника: он остановился на перекрестке и нерешительно
поглядывал то на тропу, уходившую вправо, то назад, на путь через общинные
земли к Графскому Винограднику и реке Уэйвни, то вперед на большую дорогу.
По-видимому, он не знал, куда ему ехать. Я все это тотчас заметил, хотя и
соображал в тот миг не очень-то быстро, потому что голова моя была занята
предстоящим разговором с Лили. И еще я заметил, что этот человек был не из
наших краев.
Незнакомец - я дал бы ему на вид лет сорок - казался очень высоким,
имел благородную осанку и был облачен в богатый бархатный наряд,
украшенный золотой цепью, свисавшей у него с шеи. Однако внимание мое
целиком захватило лицо незнакомца, в котором в тот миг проглянуло что-то
страшное. Длинное, тонкое, изборожденное глубокими морщинами, оно было
освещено огромными глазами, горевшими словно золото на солнце; маленький,
красиво очерченный рот его кривила жестокая, дьявольская усмешка: едва
заметный рубец выступал на высоком лбу, изобличавшем недюжинный ум. В
остальном незнакомец имел облик южанина: он был смугл, его черные волосы
слегка вились, так же как у меня он носил остроконечную темно-рыжую
бородку.
К тому времени, когда я все это разглядел, я почтя поравнялся со
всадником, и тут он, наконец, меня заметил. Мгновенно лицо его
переменилось: злобная усмешка исчезла, и теперь оно казалось приятным и
добродушным, Весьма вежливо приподняв шляпу, незнакомец что-то забормотал
на таком ломаном английским жаргоне, что я разобрал только одно слово -
Ярмут. Затем, сообразив, что я его не понимаю, он разразился громкой
бранью на чистейшем кастильском наречии, проклиная английский язык и всех,
кто на нем говорит.
Тогда я тоже перешел на его язык и сказал:
- Если сеньор соблаговолит высказать по-испански, что ему угодно, я,
может быть, сумею ему помочь.
- Что такое? Вы говорите по-испански, благородный юноша! - воскликнул
он с удивлением. - Но ведь вы не испанец, хотя могли бы им быть с вашей
внешностью! Странно, - пробормотал он затем, разглядывая меня. - Черт
побери, весьма странно...
- Может быть, это и странно, сэр, - ответил я, - но я тороплюсь.
Поэтому скажите, что вам угодно и не задерживайте меня.
- А я, кажется, знаю, почему вы так спешите! Вот там, чуть подальше
за ручейком, я заметил белое платьице, - проговорил испанец, указывая
рукой в сторону парка. - Послушайтесь совета старшего я будьте осторожны,
благородный юноша! Делайте с женщиной что хотите, но ни в чем ей не
верьте, а главное - не женитесь, иначе вы доживете до такого часа, когда
вам захочется ее убить!
Я сделал движение, чтобы пройти мимо, но испанец заговорил снова:
- Простите меня за эти слова: в них нет ничего худого. Со временем
вы, может быть, поймете, что я говорил правду, но сейчас я не стану вас
удерживать. Скажите только, по какой дороге я смогу добраться до Ярмута? Я
приехал другим путем и теперь совсем запутался в вашей английской стране,
где полно деревьев и даже на милю вперед ничего не видно!
Я прошел несколько шагов по тропинке, которая в этом месте сливалась
с дорогой, и указал, как ему проехать к Ярмуту мимо дитчингемской церкви.
При этом я заметил, что незнакомец все пристальнее всматривается в меня с
затаенным страхом. Он словно силился его побороть и не мог. Когда я
замолчал, всадник еще раз приподнял свою шляпу, поблагодарил меня и
сказал:
- Не скажете ли вы, как вас зовут, благородный юноша?
- Что вам за дело до моего имени? - ответил я резко, потому что этот
человек мне не нравился. - Вы ведь мне не сказали, как зовут вас!
- Да, в самом деле. Но я путешествую инкогнито. Может быть, у меня
тоже было свидание с одной дамой здесь поблизости!
При этих словах незнакомец странно улыбнулся и продолжал:
- Я только хотел узнать имя того, кто любезно оказал мне услугу, но
оказался на деле совсем не так любезен, как я думал.
И он тронул повод своего коня.
- Я своего имени не стыжусь! - ответил я. - До сих пор оно было
незапятнанным, и если вы желаете его знать, то я вам скажу: меня зовут
Томас Вингфилд!
- Я так и думал! - воскликнул незнакомец и лицо его исказилось от
ненависти. Затем, прежде чем я успел хотя бы удивиться такой перемене, он
соскочил с седла и очутился от меня в трех шагах.
- Счастливый день! Посмотрим теперь, сколько правды в предсказаниях,
- пробормотал он, выхватывая из ножен отделанную серебром шпагу. - Имя за
имя! Хуан де Гарсиа приветствует тебя, Томас Вингфилд!
Это может показаться странным, но только в тот момент я вспомнил все,
что мне довелось услышать о каком-то испанце, появление которого в Ярмуте
так взволновало отца и мать. В любое другое время мысль об этом возникла
бы у меня тотчас же, но в тот день я думал только о моей встрече с Лили и
о том, что я должен ей сказать, а потому ни для чего другого в моей голове
просто не оставалось места.
"Наверное, это и есть тот самый человек", - сказал я себе. Больше я
ни о чем не успел подумать, потому что испанец устремился на меня со
шпагой в руке. Я увидел прямо перед собой тонкое острие и метнулся в
сторону. Я хотел бежать, так как был совсем безоружен, если не считать
дубинки, и в таком бегстве не было бы ничего постыдного. Однако при всей
моей ловкости я прыгнул слишком поздно. Клинок, нацеленный прямо в сердце,
прошел сквозь мой левый рукав и сквозь мякоть предплечья. Больше ничто не
было задето и тем не менее боль от полученной раны сразу заставила меня
позабыть о бегстве. Мной вдруг овладели холодная ярость и сильнейшее
желание убить этого человека, который без всякого повода набросился на
безоружного. В руках у меня был мой верный дубовый посох, который я
вырезал у подножия Двойного Холма. Мне оставалось только воспользоваться
этой дубинкой наилучшим образом.
Дубинка кажется жалким оружием по сравнению с толедским клинком в
руках искусного бойца. Но у нее есть одно достоинство. Когда дубинка
взлетает над вами, вы сразу забываете о том, что у вас в руках
смертоносная сталь, и вместо того, чтобы пронзить ею врага, стараетесь
прежде всего защитить свою голову.
Именно это и произошло в данном случае, хотя я и не могу рассказать,
как в точности было дело. Испанец оказался умелым фехтовальщиком. Если бы
я был вооружен так же, как он, ему, несомненно, удалось бы со мной быстро
справиться. В те годы я не имел ни малейшего опыта в этом искусстве,
которое в Англии было почти совершенно неизвестно. Но когда он увидел
здоровенную палку, опускавшуюся на его голову, он забыл о своем
преимуществе и выставил руку, чтобы смягчить удар. Дубинка обрушилась на
тыльную часть его кисти. От удара шпага вылетела и упала в траву. Однако я
уже не мог уняться, потому что вся кровь во мне кипела. Следующий удар
пришелся испанцу по губам: он выбил ему зуб и свалил его на землю. Затем я
схватил его за ногу и принялся беспощадно молотить куда попало, стараясь
только не попасть по голове, ибо теперь, когда я одержал верх, мне уже не
хотелось убивать негодяя.
Так я колотил его до тех пор, пока у меня не устали руки. После этого
я принялся пинать его ногами, а он все время корчился, как змея с
перебитым хребтом, и изрыгал сквозь зубы ужасные проклятия. Однако он ни
разу не вскрикнул и не попросил пощады. Наконец я утихомирился и стал
разглядывать своего противника. Воистину он был хорош - весь в ссадинах,
синяках и дорожной пыли. Сейчас вряд ли кто-нибудь узнал бы в нем изящного
кавалера, которого я встретил менее пяти минут назад. Теперь он лежал
передо мной на спине поперек тропинки и смотрел на меня злобными главами,
взгляд которых был отвратительнее всех его кровоподтеков.
- Ну как, мой испанский сеньор, получил по заслугам? - спросил я. -
Не знаю, что меня удерживает, а следовало бы разделаться с тобой точно так
же, как ты хотел поступить со мной, хотя я тебя и не трогал!
С этими словами я поднял его шпагу и приставил острие к его горлу.
- Коли, проклятый выродок! - прохрипел испанец. - Лучше умереть, чем
жить после такого позора!
- О нет! - ответил я. - Я не какой-нибудь чужеземный убийца.
Безоружных я не убиваю. Тебе придется ответить за все перед судом. Для
таких, как ты, у наших палачей всегда есть в запасе веревка.
- В таком случае тебе придется тащить меня в суд на себе, - прохрипел
он и закрыл глаза, словно потеряв сознание. По-видимому, с ним
действительно случился обморок.
В тот момент, когда я стоял и раздумывал, что мне дальше делать с
этим мерзавцем, взгляд мой случайно упал на просвет в живой изгороди, и
там, среди рабсвеллских дубов, в каких-нибудь трехстах ярдах от меня вдруг
мелькнуло знакомое белое платьице. Мне показалось, что его обладательница
удаляется в сторону мостика вблизи водопоя, словно наскучив ждать того,
кто слишком запоздал. Тогда я подумал, что если потащу этого человека в
деревенскую каталажку или в какое-нибудь другое надежное место, мне уже не
удастся сегодня встретиться с моей любимой, а когда еще выпадет такой
случай - бог весть! Нет, я вовсе не собирался терять час беседы с Лили
ради сведения счетов со всеми не в меру воинственными чужеземцами. К тому
же этот и без того получил уже хороший урок за свою наглость. Я подумал,
что он и так никуда не денется, пока я улажу мои любовные дела, а если он
сам не захочет меня подождать, то я найду способ его к этому принудить.
Конь испанца пощипывал траву шагах в двадцати от меня. Я подошел к
нему, отцепил поводья и как можно крепче привязал чужеземца к стоявшему
поодаль от дороги дереву.
- Подожди меня здесь, пока я не освобожусь, - проговорил я. - Потом я
с тобой разделаюсь.
Но когда я повернулся и начал удаляться, в душу мою закралось
сомнение. Я снова вспомнил страх матери и поспешный отъезд отца в Ярмут
из-за какого-то испанца. А сегодня испанец появляется в Дитчингеме и, едва
узнав мое имя, набрасывается на меня как бешеный, пытаясь убить. Может
быть, это и есть тот самый человек, которого так боялась моя мать?
Правильно ли я сделал, оставив его без присмотра только ради того, чтобы
встретиться со своей милой? В глубине души я чувствовал, что совершаю
ошибку, однако страсть моя была так глубока, а сердце влекло меня с такой
неудержимой силой к девушке в белом платьице, мелькавшем среди деревьев
парка, что я позабыл все свои опасения.
Если бы я вернулся, насколько бы это было лучше и для меня я для тех,
кого в то время еще не было на свете! Тогда они не познали бы ужаса
смерти, а я не вкусил бы тоску изгнания, горечь рабства и муки отчаяния на
жертвенном алтаре.

4. ТОМАС ПРИЗНАЕТСЯ В ЛЮБВИ
Итак, я привязал испанца как можно надежнее спиной к дереву, стянув
ему руки позади ствола, взял его шпагу и бросился со всех ног вслед за
Лили. Подоспел я вовремя, потому что еще минута - и она бы уже свернула на
дорогу, которая ведет мимо водопоя к мостику и дальше через парк на холме
выходит прямо к дому сквайра.
Заслышав мои шаги, Лили обернулась, чтобы поздороваться со мной, или,
вернее, чтобы посмотреть, кто это за нею бежит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9