Для полива применялись водяные колеса, приводимые в движение мулами, а кое-где женщины носили воду в ведрах, на коромыслах.
Лео спросил Ханию, что бывает в неурожайные годы. Она мрачно ответила, что начинается голод, уносящий тысячи человеческих жизней, и за голодом следует мор. Если бы не этот периодический голод, добавила она, люди давно бы перебили друг друга, как злые крысы, ибо страна отрезана от внешнего мира и, как она ни велика, не смогла бы прокормить их всех.
– А какие виды на урожай в этом году? – спросил я.
– Не очень хорошие, – ответила она, – паводок был не очень большой, и прошло мало дождей. Свет, который горел вчера ночью над Огненной Горой, считается недобрым предзнаменованием: Дух Горы разгневан и может наслать засуху. Будем надеяться, что они не возложат всю вину на чужеземцев, не скажут, что те принесли им несчастье.
– В таком случае, – со смешком сказал Лео, – нам придется бежать и укрыться на Горе.
– Вы хотите найти убежище в смерти? – хмуро спросила она. – Можете не сомневаться, мои гости: пока я жива, я не разрешу вам пересечь реку, отделяющую Гору от Равнины.
– Почему, Хания?
– Потому что, мой господин Лео, – ведь тебя зовут Лео? – такова моя воля, а моя воля здесь закон. Поехали домой.
В ту ночь мы ужинали не в большой зале, а в комнате рядом с нашими спальнями. Мы были не одни: трапезу разделяли с нами Хания и неразлучный с ней Шаман. В ответ на наше удивленное приветствие Хания коротко сказала, что стол накрыли здесь по ее распоряжению: она не желает, чтобы мы подвергались оскорблениям. Она добавила, что начался праздник, который будет длиться неделю, и она также не желает, чтобы мы видели низменные обычаи здешних людей.
Этот вечер, как и многие последующие, – мы больше ни разу не ужинали в большой зале, – мы провели достаточно приятно, ибо, по просьбе Хании, Лео рассказывал ей о родной Англии, о странах, где он побывал, их народах и обычаях. Я рассказывал историю Александра Великого, один из чьих военачальников – Рассен, ее отдаленный предок, завоевал страну Калун, и о родине Рассена – Египте; это продолжалось до полуночи; Атене жадно слушала, ни на миг не сводя глаз с Лео.
Много подобных вечеров провели мы во дворце, где фактически были пленниками. Но коротать дни было мучительно трудно. Если мы выходили из своих комнат, нас тут же окружали придворные и их челядинцы и засыпали нас вопросами, ибо, как все люди ленивые и праздные, они были очень любопытны.
Под тем или иным предлогом с нами заговаривали женщины, среди которых было немало хорошеньких, они так и льнули к Лео: широкогрудый, золотоволосый незнакомец, столь непохожий на их тонких, хрупкого сложения мужчин, явно пришелся им по вкусу. Через своих слуг или воинов они присылали букеты цветов и послания, назначая Лео встречи, на которые он, разумеется, не ходил.
Оставались только конные прогулки с Ханией, но и они через три – четыре раза прекратились, так как ревнивый Хан пригрозил, что натравит на нас своих псов, если мы еще раз выедем все вместе. Поэтому если мы и выезжали, то только одни, без Хании, в сопровождении большого отряда воинов, чтобы мы не смогли бежать, а очень часто и целой толпы селян, которые с мольбами и угрозами требовали, чтобы мы вернули якобы похищенный нами дождь. Ибо наступила уже сильная засуха.
В конце концов у нас осталось одно-единственное спасение: притворяться, будто мы ходим ловить рыбу, хотя река была такая мелкая и прозрачная, что мы не могли поймать ни одной рыбешки и только наблюдали за Огненной Горой, которая маячила вдалеке, таинственная и недостижимая, тщетно ломая голову, как нам бежать туда или, по крайней мере, снестись с верховной жрицей: за все это время мы не узнали о ней ничего нового.
Два чувства раздирали наши души. Желание продолжать поиски и обрести наконец заветную награду, которая, по нашему убеждению, ждала нас на снежной вершине, лишь бы как-нибудь туда добраться; и предчувствие неминуемого столкновения с Ханией Атене. После той ночи в доме над воротами она больше не домогалась любви Лео, да это было бы и трудно сделать, так как я не оставлял его одного ни на час. Ни одна дуэнья не присматривала за испанской принцессой более бдительно, чем я за Лео.
Но я хорошо видел, что ее страсть не угасает, напротив, с каждым днем разгорается все сильнее, как огонь в сердце вулкана, и вот-вот начнется губительное извержение. Знаки надвигающейся беды можно было прочесть в ее словах, жестах и полных трагизма глазах.
Глава X. В комнате Шамана
Однажды вечером Симбри пригласил нас отужинать с ним в его комнате, в самой высокой башне дворца, – тогда мы еще не знали, что здесь суждено разыграться последнему акту великой драмы, и охотно приняли его приглашение, радуясь любым переменам. После ужина Лео глубоко задумался и вдруг сказал:
– Друг Симбри, я хочу попросить тебя об одолжении: скажи Хании, чтобы она отпустила нас.
Хитрое старое лицо Шамана тотчас же стало похожим на маску из слоновой кости.
– Я думаю, мой господин, со всеми просьбами тебе лучше обращаться к самой Хании. Вряд ли она откажет в какой-нибудь разумной просьбе, – ответил он.
– Не будем ходить вокруг да около, – сказал Лео. – Посмотрим правде в глаза. Мне показалось, будто Хания Атене не слишком счастлива со своим мужем.
– Твои глаза очень проницательны, господин, и кто может утверждать, что они тебя обманывают?
– Мне тоже показалось, – продолжал Лео, краснея, – будто она обратила на меня… незаслуженно добрый взгляд.
– А, ты, вероятно, догадался еще в доме над воротами, если, конечно, ты не забыл того, что помнит большинство мужчин.
– Я кое-что помню, Симбри, – о ней и о тебе. Шаман погладил бороду и сказал:
– Продолжай!
– Я только хочу добавить, Симбри, что не сделаю ничего, что могло бы навлечь позор на имя правительницы страны.
– Хорошо сказано, господин, хорошо, – но здесь не обращают внимания на такие вещи. Думаю, впрочем, никакого позора не будет. Если бы, например, Хания решила взять себе другого мужа, вся страна радовалась бы, потому что она последняя, в чьих жилах течет царская кровь.
– Но ведь она замужем?
– Ответ очень прост: все люди смертны. А Хан слишком много пьет в последнее время.
– Ты хочешь сказать, что все люди могут быть убиты, – сердито сказал Лео. – Я не хочу иметь ничего общего с подобным преступлением. Ты понимаешь?
В тот миг, когда он это произносил, я услышал шорох и повернул голову. Здесь, за шторами, была комната-альков, где Шаман спал, хранил принадлежности для гадания и составлял свои гороскопы. Шторы были раздвинуты, и между ними, в своем царском одеянии, недвижная, как статуя, стояла Хания.
– Кто говорил о преступлении? – холодно спросила она. – Уж не ты ли, господин Лео?
Он встал со стула, лицом к ней.
– Госпожа, я рад, что ты слышала мои слова, даже если они и раздосадовали тебя.
– Почему я должна испытывать досаду, узнав, что при нашем дворе появился один честный человек, который не хочет иметь ничего общего с убийством? Эти слова заслуживают лишь уважения. Знай, мне и в голову не приходили подобные мысли. И все же, Лео Винси, то, что начертано, должно свершиться.
– Без сомнения, Хания; и что же начертано?
– Скажи ему, Шаман.
Симбри зашел за шторы и вернулся оттуда со свитком, развернул его и стал читать:
Небеса возвещают знаками, в истолковании которых не может быть ошибки, что еще до следующей луны Хан Рассен падет от рук чужестранца, который прибыл в эту страну из-за гор .
– Стало быть, Небеса возвещают ложь, – презрительно проронил Лео.
– Кто знает, – ответила Атене, – но он непременно падет – не от моей руки и не от рук моих слуг, а от твоих. Что тогда?
– От моих рук? А почему не от руки Холли? Но если так все же случится, меня заслуженно покарает его безутешная вдова, – раздраженно выпалил Лео.
– Тебе угодно издеваться надо мной, Лео Винси. Ты же хорошо знаешь, что он никакой мне не муж.
Я почувствовал: настал критический момент; то же самое почувствовал и Лео; он поглядел ей прямо в глаза.
– Продолжай, госпожа, выскажи все, что у тебя на душе; возможно, так будет лучше для нас обоих.
– Повинуюсь тебе господин. Я ничего не знаю о самом начале, но я прочла первую, открытую для меня страницу. В ней говорится об этом моем существовании. Послушай, Лео Винси, ты со мной с самого детства. Когда я увидела тебя в реке, я сразу же узнала твое лицо – оно снилось мне чуть ли не каждую ночь. С того самого времени, как однажды, еще совсем маленькой девочкой, я задремала среди цветов на берегу реки, – и я впервые увидела тебя; правда, тогда ты был моложе, – спроси моего дядю, правду ли я говорю, он подтвердит. И я уверилась, что ты предназначен мне самой судьбой, так твердила мне волшба моего сердца.
Прошло много лет, и все это время я чувствовала, что ты приближаешься ко мне медленно-медленно, но неуклонно, приближаешься, переходя из страны в страну – через горы, через равнины, через пески, через снега. И наконец случилось то, что должно было случиться: однажды ночью, менее трех лун назад, этот мудрый человек, мой дядя, и я сидели, пытаясь постигнуть тайны прошлого, как вдруг наступило прозрение.
Я была в том зачарованном сне, когда дух высвобождается из тела и, блуждая далеко-далеко, может видеть все, что уже было и что еще будет. И тогда я увидела тебя и твоего спутника, вы цеплялись за выступ ледника над ущельем, где протекает река. Я не лгу: это начертано на свитке. Да, это был ты, человек моих снов, я узнала место, поспешила туда и стала ждать тебя у реки, опасаясь, что ты лежишь уже на самом дне, мертвый.
И вот, пока мы стояли там в ожидании, далеко вверху, на ледяном языке, куда не смог бы взобраться ни один человек, мы увидели две крохотные фигурки; остальное вы знаете. Мы стояли как заколдованные, смотрели, как ты поскользнулся и повис, смотрели, как ты перерезал ремень и упал; да, и как этот храбрец Холли, не раздумывая, бросился за тобой.
Своей рукой я вытащила тебя из потока, где ты неминуемо потонул бы, не приди я тебе на помощь, – ты, кого я любила в далеком прошлом, люблю сейчас и буду любить всегда. Ты – и никто другой, Лео Винси. Это мое сердце прозрело угрожавшую тебе опасность, и это моя рука спасла тебя от смерти, – так неужто ты хочешь отказаться от моего сердца и от моей руки, которые предлагаю тебе я, Хания Калуна?
И, опираясь о стол, она умоляющими глазами впилась в его лицо; ее губы заметно подрагивали.
– Госпожа, – сказал Лео, – я вновь благодарю тебя за свое спасение, хотя, может быть, было бы лучше, если бы я утонул. Но прости меня за вопрос: если все, что ты сказала, правда, почему ты вышла замуж за другого человека?
Она качнулась, как будто ударенная кинжалом.
– Не вини меня, – простонала она, – я вышла замуж за этого безумца, которого всегда ненавидела, лишь по политическим соображениям. Они все настаивали, даже ты, Симбри, мой дядя, – проклятье на твою голову, – все так настаивали, говоря, что необходимо покончить с войной между людьми, верными Рассену, и моими. Что я последняя представительница царской династии, которая должна быть продолжена; что мои сны и воспоминания – плоды воспаленного воображения. И увы, увы, я уступила ради блага своего народа.
– И не в последнюю очередь, ради своего собственного, если все это правда, – отрезал Лео, ибо он был намерен положить конец этой мелодраматической сцене. – Я не виню тебя, Хания, хотя ты и говоришь, будто я должен разрубить завязанный тобой узел, убив мужа, которого ты выбрала себе сама, ибо так предопределено судьбой, той судьбой, которую ты вылепила своими руками. Я, видите ли, должен совершить то, чего ты не желаешь сделать сама, и убить его. Кроме того, вся эта история с изъявлением воли Небес и прозрением, которое якобы побудило тебя встретить нас в ущелье, сплошное измышление. Госпожа, ты встретила нас у реки потому, что так повелела тебе могущественная Хесеа, Дух Горы.
– Откуда ты знаешь? – вскричала Атене, глядя на него в упор. У Симбри отвалилась челюсть, и его тусклые глазки заморгали.
– Оттуда же, откуда я знаю многое другое. Госпожа, было бы куда лучше, если бы ты сказала чистую правду.
Лицо Атене стало пепельно-серым, щеки ввалились.
– Кто тебе сказал? – шепнула она. – Ты, Шаман? – Она напоминала готовую к броску змею. – Если так, я наверняка узнаю об этом, и, хотя мы одной крови и всегда любили друг друга, ты дорого поплатишься за предательство.
– Атене, Атене, – перебил ее Симбри, подняв свои ручки, похожие на когтистые лапки. – Ты же хорошо знаешь, что это не я.
– Тогда это ты, странник с обезьяньей мордой, посланник злых духов. Почему я не убила тебя сразу же? Ну, эта ошибка поправимая.
– Госпожа, – мягко ответил я, – уж не думаешь ли ты, что я колдун?
– Да, – отрезала она, – я думаю, ты колдун и твоя повелительница обитает в огне.
– Тогда, Хания, – сказал я, – лучше не навлекать на себя гнев таких слуг и таких повелительниц. Скажи, каков был ответ Хесеа на твое сообщение о нашем прибытии.
– Послушай, – подхватил Лео, прежде чем она успела ответить. – Я хочу задать один вопрос Оракулу на той горной вершине. Нравится это тебе или нет, я все равно пойду туда, а уж потом вы можете выяснить, кто из вас сильнее: Хания Калуна или Хесеа из Дома Огня.
Атене молчала, может быть, потому, что ей нечего было ответить. Наконец она сказала со смешком:
– Стало быть, таково твое желание? Но там нет никого, на ком ты захотел бы жениться. Огня там больше чем достаточно, но нет прекрасного, бесстыдного духа в обличий женщины, который сводил бы мужчин с ума, внушая им вожделение. – Тут ее, видимо, осенила какая-то тайная мысль; лицо исказилось гримасой боли, дыхание стало прерывистым. Тем же холодным голосом она продолжала: – Странники, эта земля имеет свои тайны, заповедные для чужеземцев. Повторяю вам: пока я жива, путь на Гору вам заказан. А ты, Лео Винси, знай, что я обнажила перед тобой свое сердце, ты же говоришь, что ищешь так долго не меня, как я в своей наивности полагала, а демона в женском обличий, которого никогда не найдешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42