Этой сероглазой многое сходило с рук: я не спешил с ней поссориться, и часто делал вид, что легко соглашаюсь с ее вздорными желаниями. Так что я еще ни разу не пользовался этой волшебной вещью. К счастью, мне никогда не приходится подолгу учиться обращению с новым оружием, поскольку любое оружие при ближайшем рассмотрении непременно оказывается всего лишь одной из несметного числа моих невидимых смертоносных рук… Машина по имени Льюис не была исключением: стоило мне прикоснуться к холодному металлу, как все стало на свои места. Можно было не сомневаться: я сумею привести в действие этот пулемет, как уже не раз заставлял оживать куда более замысловатые игрушки, придуманные слабыми, но изобретательными людьми, отчаянно пытающимися услужить смерти…
Грохот пулемета Афины возвестил о начале нашей битвы. Рыжий песок был так близко, что я вполне мог бы сосчитать песчинки, если бы у меня нашлось время загибать пальцы: между нами и землей теперь было не больше десятка метров. Мы принесли на землю незаконнорожденный ветер – а как еще назвать ветер, родившийся от того, что над землей пролетела слишком большая и слишком быстрая птица? – светлые волосы незнакомца взметнулись вверх и зашевелились, как змеи на голове Горгон, о которых я не раз слышал от Олимпийцев – судя по всему, в будущем нам еще предстояло сразиться с этими опасными бабами! Мои руки чтото сделали с пулеметом, и я с наслаждением окунулся в изумительную музыку торопливых выстрелов… А потом я с горечью понял, что ничего не происходит – вообще ничего! И стрельба Афины, и моя собственная, не только не уничтожили, но даже не потревожили нашего странного врага. Наконец он неохотно поднял голову – мне показалось, что наши глаза встретились, но потом я понял, что такого быть не могло: это существо обладало обыкновенным заурядным человеческим зрением, парень не мог видеть дальше собственного носа, несмотря на все свое загадочное могущество… Небо становилось все ближе, наш летательный аппарат удалялся от земли так же стремительно, как только что несся ей навстречу – можно было подумать, что мы удираем, хотя мы, разумеется, ни от кого не удирали, просто Афина выполняла какойто очередной маневр. Но я еще успел увидеть самое ужасное: этот неуязвимый незнакомец в зеленом плаще с любопытством посмотрел нам вслед, заулыбался еще шире, а потом начал смеяться.
– Ты слышишь, Паллада? Он смеется. – Я почувствовал, что задыхаюсь от гнева.
Такого со мной еще не бывало!
– Он смеется, как мы сами умели смеяться когдато давно. – Задумчиво кивнула она. – А знаешь, кажется, я понимаю, почему тебе это так не нравится! Он смеется, как бессмертный, а мы с тобой уже успели забыть, как это бывает…
– Но он действительно бессмертный. – Сердито сказал я. – Мы же не смогли его убить.
– Наваждение тоже невозможно убить. – Улыбнулась она. – Знаешь, меня до последней минуты грызли сомнения на его счет, поэтому и пришлось затеять всю эту стрельбу. Бессмертному она бы не повредила… но только наваждение могло позволить себе роскошь вообще не обратить внимания на нашу атаку!
– Ты хочешь сказать, что он – обыкновенное наваждение? – Недоверчиво переспросил я.
– Ну, положим, не обыкновенное. И все же именно наваждение. Жаль, что он не на нашей стороне. Я бы попросила его научить меня так смеяться! Хотя, это не так уж важно… – Я ушам своим не верил: в хрипловатом мужском голосе Афины появились мечтательные интонации, каковых за ней до сих пор не водилось, какой бы облик она не принимала.
– Ну что, поворачиваем домой? – Наконец спросила она. Я молча кивнул, не сообразив, что она сидит ко мне спиной, а посему на вопросы следует отвечать вслух.
– Мы летим домой, или как? Я тебя спрашиваю!
– Домой, говоришь? – Усмехнулся я. – Да, "домой" – это было бы неплохо…
Только у нас больше нет дома, и уже никогда не будет.
– Не придирайся к словам, Один. – Устало попросила она.


* * *
Меня так и подмывает брякнуть: "эта история началась с того, что…" – дальше может следовать описание любого события: начиная с моего рождения и заканчивая дурацкой, никому не нужной вылазкой в Берлин, в самом начале мая 98го года – пятого мая, если быть точным. Вообщето обычно я катастрофически путаюсь, пытаясь воспроизвести хронологию событий, но эту дату я углядел на первой странице газеты, которую обнаружил на соседнем кресле в пустом вагоне электрички, и почемуто запомнил.
Несколькими днями раньше мне вдруг приспичило проведать своих старинных приятелей. Я немного посомневался, а потом подумал: какого черта! – взял себя за шиворот и отправил проветриваться. Сразу замечу, что мне так и не удалось разыскать ни самого Нанку, ни когото, кто мог бы подсказать мне, где теперь околачиваются этот невероятный тип и его ребята, так что сия идея претендовала на почетное право именоваться самой идиотской из всех, что когдалибо приходили мне в голову… В общем, любой вариант продолжения фразы "эта история началась с того, что…" – будет изрядной глупостью, поскольку так называемая "эта история" началась не с чегото, а просто так, ни с того, ни с сего – если она вообще когдалибо начиналась…
По узким улочкам Карлсхорста я бродил часа три – уже не надеясь отыскать дом своих приятелей, а просто потому, что мне както не пришло в голову, что можно остановиться, развернуться, отправиться на станцию и уехать куданибудь в сторону центра. Вообщето я всегда любил западную часть Берлина, этого восхитительного уродливого города, идеально приспособленного для одиноких прогулок в пасмурную погоду… Тем не менее, я упорно продолжал скитаться по восточной окраине. Теплый мелкий дождик не раз порывался забраться мне за шиворот, но у него не хватало пороху на этот подвиг, так что он то и дело останавливался – чтобы собраться с силами, и атаковать меня снова, я полагаю! За все это время я не встретил ни одного человека – если бы ктото сказал мне, что такое возможно, я бы ни за что не поверил. Думаю, Карлсхорст вполне заслуживает занесения в Книгу Рекордов Гиннеса – как самое безлюдное место на планете! Пустые дома утопали в роскошных садах. Среди мокрой пахучей листвы пестрели аккуратные одинаковые таблички, оповещавшие меня, что сия соблазнительная недвижимость "сдается", или "продается" – вторая надпись попадалась несколько чаще.
В финале этих бесцельных блужданий я окончательно перестал соображать, кто я такой, и на кой черт меня сюда занесло. Мои ощущения свидетельствовали о том, что я все еще существую, но отнюдь не в качестве полноценной человеческой единицы.
Скорее уж я был просто точкой на плоскости – точкой, через которую можно провести бесконечное количество прямых – эта дурацкая, но обнадеживающая аксиома из школьного учебника геометрии всплыла в моем сознании, и тут же благополучно погрузилась обратно, на его дно, в темный, вязкий ил пассивной памяти… Наконец точка снова стала человеком. Я огляделся и понял, что мои мудрые ноги решили не дожидаться команды сверху, и совершенно самостоятельно вынесли меня на довольно широкую улицу, которая вполне могла считаться обитаемой: в центре проезжей части деликатно позвякивал старенький темнозеленый вагончик трамвая, по противоположной стороне улицы неторопливо брела совершенно седая старушка с черным карликовым пуделем на поводке, у моих ног суетилась добрая дюжина воробьев – по сравнению с призрачными безлюдными переулками, по которым я кружил с самого утра, жизнь в этом месте просто кипела!
– Очень вовремя, дорогуша! – Сказал я себе вслух. – Тебе как раз пора чтонибудь сожрать, а залезать в чужие сады и обгладывать цветущую сирень было бы немного чересчур, да и некалорийная это пища…
Почемуто принято считать, что когда человек начинает во всеуслышание обращаться к себе, любимому, его душевное здоровье находится в большой опасности. Не знаю, как это бывает у всех остальных представителей человечества, но в моем случае все обстоит как раз наоборот: самые разумные и практичные советы я даю себе именно вслух, а вот когда я умолкаю, от меня можно ожидать чего угодно, только не наглядных доказательств моей вменяемости… Как бы то ни было, а моя идея касательно "пожрать" была чудо как хороша! Я внимательно огляделся. Картина показалась мне не слишком обнадеживающей: наглухо закрытые металлическими ставнями окна первых этажей окружавших меня домов представляли собой весьма безрадостное зрелище.
Никаких вывесок я тоже не обнаружил. Я укоризненно посмотрел на небо над своей головой – оно могло бы быть великодушнее к усталому путнику! – несколько мгновений мучительно решал, в каком конце улицы меня ждет вожделенная тарелка с едой, потом свернул налево, повинуясь какомуто безотчетному порыву, как всегда в таких случаях, и отправился навстречу своей судьбе. Впрочем, я только что брякнул жуткую глупость: мы всегда идем исключительно навстречу своей судьбе, даже когда направляемся в уборную, на ходу расстегивая брюки, поскольку между двумя любыми точками, расположенными на плоскости, можно провести одну, и только одну прямую – господи, какие всетаки жуткие вещи можно вычитать в обыкновенном учебнике геометрии, какой уж там Стилен Кинг!
Минут через десять я понял, что моя простая и ясная, но почти недостижимая цель стала близкой и осуществимой до дрожи в коленках.
Огромные красные буквы на фоне бледносерого неба обещали большую жратву: из таких яркокрасных букв можно составить только название какойнибудь дрянной забегаловки, больше они ни на что не годятся! Буквы честно пытались сложиться в осмысленное слово, но получалось не оченьто – во всяком случае, мне так и не удалось прочитать название заведения, погребенного под этой загадочной надписью. Впрочем, я мог не сомневаться, что за свежевыкрашенными белыми стенами свирепствует мексиканская кухня: в конце надписи имелся еще и уродливый красный кактус, с грехом пополам заменявший точку.
Меня это вполне устраивало. На мой вкус, худшее блюдо мексиканской кухни – это куда меньшее зло, чем печальные результаты взлета творческой мысли работников какогонибудь "МакДональдса".
Я толкнул стеклянную дверь, быстро пересек неопределенное пространство полутемного холла, переступил порог обеденного зала и заулыбался от неожиданности: внутри оказалось так хорошо – лучше не бывает! Во всяком случае, интерьер заведения полностью соответствовал – не то, что бы моему вкусу, который имеет обыкновение меняться несколько раз в сутки – но моему сиюминутному представлению о хорошем месте, что, по большому счету, гораздо важнее… Я тут же облюбовал себе столик в углу, напротив стены, увешенной театральными афишами начала века – не то настоящими, не то очень хорошими, и уже успевшими немного состариться копиями. Ко мне тут же подошел вполне натуральный мексиканец средних лет – к счастью, у его начальства хватило великодушия не заставлять парня таскаться по заведению в какомнибудь идиотском сомбреро! – и с приветливой улыбкой поинтересовался, что он может для меня сделать. Я немного подумал и честно сказал, что для начала меня следует хорошо покормить, ну а если возможно устроить так, чтобы банка с тоником появилась в моих руках одновременно с меню – это превзошло бы мои самые смелые ожидания.
– Правда? – Невозмутимо переспросил официант. Потом он склонился к моему уху и доверительно шепнул:
– Знаете, я думаю, что это можно устроить!
Я восхищенно покачал головой: чего я точно не рассчитывал здесь получить, так это хорошую порцию дружелюбной иронии, в которой меня только что утопил этот замечательный парень! Мексиканец тем временем успел исчезнуть и снова возникнуть за моей спиной. Я и сам не заметил, как в моей левой руке оказалась ледяная желтая банка с тоником, а в правой – меню в картонном переплете.
– Стакан не нужен, да? – Можно было подумать, что этот потрясающий тип имел счастливую возможность лет триста прожить со мной под одной крышей и защитить докторскую диссертацию о моих многочисленных мелких привычках.
– Да, соломинки вполне достаточно. – Удивленно согласился я и торопливо уткнулся носом в меню: к этому моменту я был готов жевать скатерть! Через несколько секунд я решил, что для начала мне следует заказать бурритас с черепашьим мясом – я смутно предполагал, что это чертовски вкусно! – а там видно будет.
Всего полбанки тоника и полсигареты спустя я стал счастливым обладателем полной тарелки – очевидно, все события в этом замечательном заведении случались с фантастической скоростью. Я молниеносно расправился с теплой лепешкой и ее божественным содержимым и с удивлением обнаружил, что мне, собственно говоря, больше ничего и не требуется – разве что, чашка кофе…
Я не пил его очень давно, и даже не был уверен, что он мне все еще нравится, но во всяком случае, мне следовало проверить это на практике.
Я огляделся в поисках улыбчивого мексиканца. Его нигде не было. "Ничего, можно и подождать. – С ленивым благодушием сытого человека подумал я. – Рано, или поздно объявится – куда он денется!"
– Прошу прощения, я немого задержался. Впрочем, это даже к лучшему: вы хоть поесть успели… – Смущенно сказал какойто незнакомец, усаживаясь напротив меня. Я с недоумением уставился на его яркозеленое пальто: всетаки взрослые люди, да еще и мужчины, крайне редко выпускают себя из дома в одежде такого безумного цвета!
Потом до меня дошло, что его извиняющаяся фраза была адресована не комуто, а именно мне – больше здесь никого не было! – и перевел взгляд на его лицо. Как и следовало ожидать, лицо оказалось совершенно незнакомым, я мог быть уверен, что никогда в жизни не встречал этого парня, поскольку его физиономия представляла собой незабываемое зрелище! Честно говоря, я никогда не подозревал, что человеческое лицо может быть таким беспардонно красивым. Можно было подумать, что создавая это существо, природа внезапно перестала доверять собственному мастерству и передала заказ команде профессиональных мультипликаторов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10