Помню, была одна инопланетянка-ученая, которая работала над лекарством от чумы и не успела закончить свою работу. Если кто и должен был вернуться с того света, так это она. Ученые собрались у нее в лаборатории, приготовили для нее аппаратуру и ее записи, но она так и не пришла. И лекарство так и не было открыто. Чума в результате скосила все население той планеты. Целая цивилизация прекратила свое существование.
И при этом мы слышим рассказы о том, как приходит привидение матери, чтобы найти своему ребенку потерянную игрушку. А отец приходит к своей дочери в день ее свадьбы. Убитый солдат предупреждает своих товарищей о засаде. Почему, к примеру, ваша матушка никогда не приходила к вам? Ее последние слова, то, о чем она думала перед смертью...
Мейгри вздохнула. Ее взгляд был прикован к руке, скользящей по металлической ручке кушетки.
– Вы сказали, что тоже видели Платуса. – Дайен подошел к миледи. – Он говорил с вами. Что он сказал вам? Если, конечно, это не сугубо личное.
– Могу сказать. Он пришел, чтобы предостеречь меня от самоубийства. Это было сразу после его смерти, я поняла тогда, что Саган прознал, где я прячусь от него, и собирается взять меня в плен. Я понимала также, что Командующий заставит меня помочь ему найти вас, я думала, что, покончив с собой, спасу вас. Но призрак моего брата убедил меня в том, что я еще нужна другим.
Мейгри посмотрела на юношу.
– Саган сказал бы вам, что Создатель решает, кому возвращаться, а кому нет. Почему вы не рассказали ему, Дайен? Боялись, что он не поверит?
– Да, – сказал Дайен и в задумчивости замолчал. Потом продолжал: – Я так и вижу, как он усмехается. Слышу, как он говорит: «Ах, вот почему вы отказываетесь начинать войну. Ваш наставник-пацифист запрещает вам! Вы такой же слабак, как и он».
– И именно поэтому вы отказались подчиниться Сагану?
– Нет, к этому времени я уже принял решение. – Дайен взъерошил волосы. – А до этого я ждал. То было самое трудное время. Я был один... И всего боялся. – Он посмотрел на нее с вызовом, словно ждал, что она начнет над ним насмехаться.
Она понимающе кивнула.
– Я не виню вас.
– А потом я увидел во сне Платуса. Выражение его лица. Оно было странным, но я понял, чего я боялся. Я стал понимать свой страх.
Мейгри молчала. Дайен теперь говорил не с ней, а сам себе все объяснял.
– Я боялся не столько Сагана, сколько того, что я проиграю. Все потеряю. Если бы я отправился на войну, я утвердился бы в своей силе, в своей власти. Смог бы заставлять людей делать, что мне заблагорассудится, они в страхе слепо следовали бы за мной. Но стоило мне об этом задуматься, я понял, что не хочу быть таким королем. Лучше проиграть, вернуться к простой жизни, даже лучше умереть, чем сделать такое, о чем я буду жалеть всю жизнь. Как только я это понял, Платус улыбнулся мне и кивнул головой.
– Видите, – сказала мягко Мейгри, – ему и не надо было говорить с вами.
– Думаю, нет. Но я не понимал этого до конца. Я не понимал себя. – Дайен нахмурился, покачал головой. – Платус был атеистом. Он не верил в Бога.
– Он раньше верил, Дайен. Не думаю, чтобы он окончательно утратил свою веру. Он как малое дитя, которое, рассердившись на родителей, убегает из дома. Мой брат не мог понять, как Господь допустил зверства, которые произошли в ночь Революции.
– Вы слышали о случае с исцелением ребенка... и о девушке?
– Я читала донесение Сагана, – начала Мейгри с осторожностью и недовольством.
– Понятно, значит, знаете. Я исцелил ребенка, леди Мейгри! Я чувствовал, как от меня шла энергия к этому младенцу! И понял, что могу помочь девушке, хотя она находилась под контролем Абдиэля.
Саган не верит, что я на это способен. Не верит, что у меня есть дар целителя. Он говорит, что я не способен на это, потому что дар – от Господа, а Он никогда не дарует его неверующему...
– Если Он не дарует его тому, кому хочет ниспослать веру в Него, – тихо добавила Мейгри.
Дайен кивнул.
– Я тоже об этом думал. Предположим, это правда. Но почему тогда у меня есть этот дар, а нет у других? Я не способен на то, на что способны остальные особы Королевской крови! Я не могу отключить электричество усилием воли. Не могу взглядом открывать дверь. Только однажды во время инициации ко мне сошла особая сила, и я заставил шар парить в воздухе.
– Потому что в то мгновение вы отдали себя целиком этому, Дайен. Вы не сомневались, не задавали вопросы, не анализировали...
– Да, я просто не знал, что со мной происходит, черт побери. Простите, миледи, – сказал Дайен, глубоко вздохнув. – Я не хотел ругаться.
– Дайен, что вы от меня хотите? – еще раз спросила Мейгри устало. – Я с радостью объяснила бы вам, что Бог – есть, что Он или Она или Оно располагают неким космическим планом, но не могу. Хотела бы поверить, что существует некая причина, из-за которой убили вашего отца, а ваша мать умерла у меня на руках, причина гибели Платуса, причина, по которой моя жизнь оказалась загубленной. Я хотела бы объяснить вам все это. Сказать самой себе...
– Разве приход Платуса не служит этому доказательством?
– Ничего это не доказывает. Я была на грани самоубийства. Может, это было мое подсознательное стремление вырваться из порочного круга, в который я попала. Вы были сильно взволнованы. Может, призрак, явившийся вам, – результат нервного срыва...
– Вы не верите. И я не верю.
– Я уже и не знаю, во что я верю. Единственное, что я знаю, – так это то, что вера рождается в человеке, в его душе, и все начинается с веры в самого себя, со знания, что ты обладаешь способностью отличить свет от тьмы и соответственно поступать.
– Свет от тьмы? Саган убивал и мучил людей, заявляя при этом, что действует, выполняя волю Господа Бога.
– Саган услышал внутри себя тихий, слабый голос. Он мог отказаться слушать его, восстать против него или же заставить его говорить то, что он хотел услышать. Но не думаю, что он теперь способен на такое.
Дайен ждал, что она еще скажет.
Мейгри молчала. Потом вздохнула, протянула руку и дотронулась до кольца из огненного опала, которое висело, как кулон, на шее у юноши.
– Ваш жребий будет не легче нашего, Дайен. Даже, может быть, гораздо тяжелей...
– Миледи, – послышался извиняющийся голос капитана Почетной гвардии.
– У меня совещание...
– Простите, что помешал вам, но вас хочет видеть Мендахарин Туска. Говорит, что у него безотлагательное дело.
– Может быть, у него информация о Сагане? – предположил Дайен.
Мейгри побледнела еще сильнее.
– Да, может быть. Пошлите его сюда, Агис.
Двойные двери открылись. Таск и Нола вошли в комнату.
– Потрясающе! Нам так и сказали, что мы застанем вас обоих здесь. А мы повсюду тебя искали, малыш...
– Туска! Что случилось? – Мейгри быстро двинулась навстречу ему.
– Случилось? Пока ничего. Об этом-то мы и хотели бы переговорить. – Туска в замешательстве смотрел на нее.
Нола схватила его за руку и стиснула что было сил.
Он посмотрел на нее, улыбнулся.
– Нола и я приняли решение. Мы хотим пожениться прямо сейчас. Вы не возражаете? Мы сейчас ведь ничем не занимаемся.
Дайен и Мейгри смотрели на него, ничего не понимая.
– Мы решили, что нам никто не нужен для брачной церемонии. Может, с юридической точки зрения, это нарушение закона, но кто знает, что сейчас законно, а что – нет? Важно то, что мы говорим друг другу и что имеем в виду, а мы хотим, чтобы с нами были только самые дорогие нам люди и... чтобы они благословили нас. Так что мы решили пригласить вас, генерала Дикстера и Дайена...
Таск замолчал. Нола испугалась.
– Так можно... или нет?
– Таск, – сказала Нола, приблизившись к нему вплотную, – мы помешали серьезной беседе. Лучше нам уйти...
Мейгри пришла в себя.
– Вы спрашиваете, можно ли? Да это замечательно! Великолепная идея! Все члены экипажа на корабле должны отметить такое событие. Свадьба – это же прекрасно!
– Простите, ваше сиятельство, но мы хотели пригласить только близких друзей, – сказала Нола и зарделась.
– Конечно. А потом мы устроим прием, – сказал с воодушевлением Дайен. – Мы закатим грандиозный прием, такого не было на нашем корабле никогда! Мы оповестим весь флот и прессу. Пусть узнает Питер Роубс, как мы реагируем на его угрозы! Давайте прикинем, сколько нам понадобится времени на подготовку...
– Свадьбу лучше устроить сегодня вечером, – сказала Мейгри.
Она против воли произнесла это мрачно. Нола посмотрела на нее и совсем приуныла.
Таск нахмурился.
– Может, тогда не надо...
– Нет, надо, – сказала Мейгри как можно жизнерадостнее. – Я переговорю с адмиралом Эксом и капитаном Уильямсом и сделаю необходимые распоряжения. Мы можем устроить... – она хотела было сказать «здесь», но, оглядевшись, поняла, что присутствие Сагана в этой комнате ощущается даже сейчас, настолько сильно его влияние. А для свадьбы это малоприятное обстоятельство.
– Может, в оранжерее, где выращивают овощи? – спросила робко Нола. – Конечно, там нет роз и апельсинов, зато много зелени, света и воздуха...
– Нет, – покачал головой Таск. – Не хочу жениться среди моркови и брюссельской капусты.
Дайен засмеялся.
– Да там будет великолепно, когда мы все устроим. И для видеосъемок замечательный интерьер. Прессу, безусловно, на бракосочетание не пустим, – добавил он, заметив, что Таск снова нахмурился, – но зато потом! Сколько бутылок шампанского есть на корабле? Вы позволите мне пойти узнать, миледи?
– Конечно, Ваше величество, – ответила Мейгри, стараясь скрыть радость, что он уходит.
Они ушли. Таск, казалось, поглупел от счастья. Нолу точно золотистый нимб окружил. Дайен был так возбужден, что ему самому было впору жениться. Двойные двери закрылись за ними, заглушив их голоса, Мейгри осталась одна.
Комнаты Сагана погрузились в молчание, здесь, казалось, никого не осталось, кроме него самого. Мейгри подошла к пульту связи, села за компьютер и приготовилась засыпать капитана Уильямса распоряжениями по поводу свадьбы. Она была уверена, что это удивит, даже смутит и, без сомнения, разозлит его. Она помедлила, глядя на свое отражение в стальной панели. Провела рукой по лицу, едва касаясь шрама на щеке.
«А как же я? – думала она. – Я убежала из дома? Или же я вернулась домой, а он – пустой и брошеный всеми?..»

Глава четвертая

...уста их легче масла, а в сердце их вражда, слова их нежнее елея, но они суть обнаженные мечи.
Псалтырь. Молитва в страхе и трепете, 55,22

Саган и брат Фидель, согнувшись под сильным ветром, разгулявшимся на этой планете, пробирались к цели. Песок забивался в поры. Внезапно поднялись вихри пыли, почти ослепив их. Они натянули низко на лицо капюшоны, спрятали поглубже руки в длинные рукава.
Иногда им приходилось останавливаться: ветер налетал с такой силой, что казалось, вот-вот собьет с ног. Добравшись наконец до темных стен аббатства с многочисленными башенками, они продрогли до мозга костей и задохнулись от усталости.
Аббатство Святого Франциска было старым: этот монастырь Орден построил одним из первых, приор специально выбрал такое жуткое, гиблое место. Сюда, в эти суровые, голые края привозили восемнадцатилетних юношеи, решивших принять сан, здесь они учились, медитировали, проходили суровые испытания. Здесь их наставляли тому, как преодолеть плотские искушения, включая и те, что большинство людей полагали не за удовольствие, а за жизненную потребность: тепло, удобную постель, хорошую еду, дружеское общение.
Молодой послушник спал в рясе на деревянной койке в холодной келье, укрываясь тонким шерстяным одеялом, которое сам и должен был соткать. Его еда в дни, когда он не постился, состояла из хлеба, выпеченного в аббатстве, фруктов, овощей, выращенных здесь же, и воды. По утрам он учился, днем занимался физическим трудом, вечером – снова учился. Трижды на дню его призывали вместе с братией в церковь – молиться, в четвертый раз – перед тем как он отходил ко сну, но и среди ночи его будили, чтобы он читал молитвы в своей келье.
Праздные беседы в течение дня тут были запрещены, за исключением нескольких минут отдыха после вечерней трапезы. В другое время разрешено было говорить, только чтобы сообщить важную информацию или же ответить на вопрос кого-нибудь из старших монахов. В основном послушники общались друг с другом жестами.
Как только юноша попадал в эти стены, он навсегда порывал с семьей и друзьями, словно он – или они – умерли. Единственные лица, с кем им дозволено было общаться за стенами монастыря, были аббат и приор, эти встречи проходили в других аббатствах или в резиденции Ордена, которая находилась до Революции в королевской резиденции Минас Таресе. Влияние Ордена на происходящее в галактике было в прошлом огромно.
Закончив курс подготовки, юноша или становился новообращенным, его принимали в Орден, и он приносил обеты, или же ему отказывали в этом и отсылали домой. Получив однажды отказ, юноша или девушка никогда больше не могли испытать судьбу. Став же членом Ордена, будучи посвященным в его тайны, новообращенный никогда уже не мог покинуть его.
Надо отдать должное, лишь считанные единицы хотели покинуть Орден. Тех, кого гложет сомнение, увещевали. Те, кто предавался унынию, кому не помогали советы, утешения и молитвы, незаметно исчезали. Поговаривали, что их отвозили в какое-то изумительное место, где они доживали свою жизнь в покое и благодати.
Новообращенный давал обет бедности, целомудрия и послушания. Ему запрещено было приносить вред всему живому, тем паче лишать кого бы то ни было жизни, даже в целях самозащиты (исключение составляли воины-священники, им позволялось убивать, чтобы защитить Орден и невинных людей). Спустя еще два года новообращенный проходил обряд рукоположения, после чего он мог идти в мир и служить Господу и людям, если ему выпадет такой жребий, или остаться в монастыре, стать монахом, отказаться от суетного, бренного мира.
Саган и брат Фидель стояли под монастырскими стенами, защищавшими от ветра, разбушевавшегося среди остроконечных вершин гор, его шум был единственным звуком в этой пустыне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70