Голубое, лазурное, фиолетовое дурманящее и пьянящее
сияние окружало их со всех сторон. Даже зелень листвы и
травы терялась в этом торжестве синего и была почти
незаметна.
Цветы казались живыми и одухотворенными. Они тихонько
раскачивались на длинных стеблях и древесных ветвях, они
задевали ароматными лепестками щеки и волосы зачарованно
озирающихся путников, и прикосновения эти казались лаской -
то невинно-детсткой, то вкрадчиво-женской...
- Тихо! - Конан внезапно прижал палец к губам, прервав
ахи и вздохи приятеля, и остановился. - Вот, кажется, и
сама хозяйка.
В двадцати шагах впереди них стройная женская фигура
склонилась над одним из цветков - гигантским, похожим на
затейливую вазу из тончайшего кхитайского фарфора.
Воистину, хозяйка (если это была она) была достойна и своего
замка, и своего сада. Ее высокую, совершенно обнаженную
фигуру с макушку до колен окутывали светлые пушистые волосы.
Их нежная завеса, искрящаяся на солнце, подобно тонкой
золотистой парче, скрывала почти все тело, оставляя
открытыми лишь изящные руки, шею и часть высокой груди.
Талию ее поверх волос охватывал пояс из голубоватого
жемчуга. Такая же жемчужина, но только больше, в форме
капли, спускалась на тонкой цепочке на лоб. Прекрасная
Госпожа Веллия, казалось, о чем-то шепталась со своим
цветком, и хотя сразу же заметила своих гостей, не спешила
от него оторваться... Наконец ее тонкие пальцы выпустили
чашечку с изогнутыми, как пряди волос, лепестками, и она
закачалась на стебле - то ли с чем-то соглашаясь, то ли на
что-то благословляя. Обернувшись, хозяйка бросали на Конана
и Шумри мимолетный взгляд, улыбнулась и слегка кивнула им, а
затем, шурша распущенными волосами, задевающими за листья и
лепестки, исчезла.
Не успели приятели толком обменяться впечатлениями, как
Веллия возникла перед ними вновь. На этот раз на ней было
платье из переливчатого сине-голубого шелка, а длинные
волосы, заколотые на макушке, открывали затылок и шею и
подчеркивали тонкое благородство черт лица. На вид ей было
двадцать пять-двадцать семь лет. Удлиненные светло-голубые
глаза с тяжелыми веками были прохладно-приветливы. Их
голубизна казалась переливчатой, перламутровой,
перекликающейся оттенком с жемчужиной на лбу женщины. Нос
был слегка длинноват, но очень породистый, с небольшой
горбинкой. На тонких губах играла неопределенная улыбка.
- Извините, что заставила вас ждать, - проговорила
Веллия. Голос ее был под стать всему облику:
прохладно-мелодичный и словно обволакивающий. - Я надеюсь,
вы не скучали. Очень жаль, что лучшее мое вино, настоянное
на целебных травах, не понравилось вам и досталось земле.
Вода в моем рву действительно ледяная: она питается
подземными источниками. Мой прекрасный и мужественный
гость может переодеть свое платье, чтобы не простудиться.
На скулах киммерийца выступил чуть заметный румянец.
- Благодарю тебя, Прекрасная Госпожа! Переодеваться мне
нет нужды - лишь только я увидел тебя, меня бросило в такой
жар, что платье мгновенно высохло, - Конан не был силен в
галантных речах и комплиментах, и этот дался ему с большим
трудом, так что пришлось перевести дыхание. - Что же
касается вина, то прошу меня простить, но... когда вокруг
все слишком хорошо, когда стража у ворот встречает не
хриплым ругательством и не тычком копья, но приветливыми
улыбками, то... сами понимаете...
- Понимаю! - рассмеялась Веллия. - И нисколько на вас
не в обиде. Сразу видно, вы оба многое пережили, и
пережитое заставляет вас соблюдать мудрую предосторожность.
Но я надеюсь, вы не откажетесь пообедать вместе со мной?
Обещаю вам, что буду есть те же самые блюда и пить то же
вино, что и мои дорогие гости!
После того, как путники коротко рассказали, кто они,
откуда и зачем странствуют в глухих немедийских лесах,
Веллия повела их в замок, где был уже накрыт изысканный
стол на троих. Слуги и служанки, попадавшиеся на их пути,
все как один были молоды и пригожи. Их одеждам могли бы
позавидовать иные бароны и герцоги.
Прежде чем дойти до трапезной, они миновали несколько
залов, не слишком больших, но чарующих глаз изысканным
вкусом своего убранства. Шумри особенно поразили гобелены,
лазоревыми, лиловыми и белыми нитями были вызваны к
неслышимой жизни фигуры воинов, ниспадающие мягкими
складками платья дам, тела оленей и единорогов,
фантастические цветы и листья...
- Что за потрясающие мастера ткали эти гобелены! -
воскликнул немедиец. - Кажется, эти люди и животные вот-вот
зашевелятся, выступят из стен и заговорят...
Улыбнувшись, Веллия подвела их к деревянной рамке с
недоконченным гобеленом. Пальцы ее несколько раз
прикоснулись к нитям, наполовину вытканному венку из лилий
на голове мечтательной девушки добавился еще один цветок.
- Все эти гобелены выткала я в долгие часы и в дни
одиночества, - заметила она с легкой грустью.
- В самом деле?! - восхитился Шумри. - Но... как же так?
Ведь их очень много, не меньше сорока или пятидесяти, на
каждый ведь должно уходить несколько лун, если не лет,
работы?.. Наверное, вам помогали слуги?
- Ну, конечно, - кивнула Веллия. - Я начинала и
разрабатывала сюжет рисунка, а мелкие детали заканчивали мои
девочки. Я не думала, что такие мелочи достойны упоминания.
Обед, поданный тремя миловидными молоденькими служанками
в белоснежных кружевных фартучках, был восхитителен. Как и
обещала, Веллия ела и пила то же самое, что и ее гости.
Особенно вкусно было нежное, янтарно золотящееся мясо рыб.
Да и вино, которое Конан распробовал как следует, несмотря
на странный дурманящий привкус, оказалось совсем неплохим,
и он был вынужден признать, что был несправедлив к нему при
первой встрече.
Когда гости насытились, хозяйка сняла со стены
музыкальный инструмент, похожий на лютню, но больше и
продолговатей, с двенадцатью серебряными струнами. Шумри,
с разгоревшимися глазами, попросил у нее разрешения
прикоснуться к этим струнам, хотя бы на краткий миг.
- С удовольствием, мой прекрасный гость, - ответила
Веллия. - И не на миг, но сколько тебе будет угодно... Об
одном лишь хочу попросить вас: выйдемте в сад! Я так люблю
его, что в стенах замка провожу лишь ночи да ненастные
холодные дни. Повертеть, что в саду эта певучая игрушка
зазвучит нежнее и мелодичнее.
Пока они шли обратно по залам замка к выходу, Конан
задал давно мучающий его вопрос: отчего, подъезжая сюда, не
встретили они не полей, ни огородов, и где те люди, селяне и
ремесленники, чьей властительницей является Прекрасная
Веллия?
- О, мои славные спутники, я вовсе не богатая и знатная
властительница, какой показалась вам! - ответила она,
рассмеявшись. - Да и зачем мне селяне? Я не ем ни молока, ни
хлеба. Прекрасные рыбы, чье мясо вы хвалили сегодня, в
изобилии водятся во рву и озере. Дичи в лесу хватает и мне,
и моим друзьям. Да-да, друзьям! Не удивляйтесь: язык мой не
поворачивается называть слугами тех, кто близок мне и
любезен, словно члены моей семьи или добрые приятели.
- Интересно, а куда ты деваешь старых и некрасивых слуг?
- бухнул напрямик киммериец.
Шумри поежился от его бестактности и отвел глаза.
- Я скармливаю их рыбам, - ответила Веллия, мило
улыбнувшись.
Немедиец рассмеялся с облегчением, радуясь, что она не
обиделась и ответила шуткой на недостаточно галантный
вопрос.
Выйдя в сад, Веллия провела гостей к самому высокому
его месту, туда, где поросшая цветами земля соприкасалась
с мраморной стеной замка. Присев на белоснежный камень
ограды, она махнула рукой. Конан прилег на мягкую траву.
Шумри опустился на одно колено и тронул струны длинного
инструмента...
Сначала он просто перебирал их, осторожно, трепетно,
вслушиваясь в звучание каждой. Затем заиграл. Без слов,
что-то очень знакомое. Кажется, это была та самая мелодия,
которой он утешал когда-то Конана, сокрушенного отказом
Алмены. Но тогда он пел - и было что-то про ветер, гладящий
волны, и про темные крики боли, которые когда-нибудь станут
музыкой...
Когда стихло последнее трепетанье струны, и Шумри
устало откинулся на траву, Веллия долго молчала. Глаза ее,
обращенные на музыканта, подернулись влагой и блестели
больше обычного.
- Простите меня, мои неожиданные и прекрасные гости, но
мне хочется говорить стихами, - сказала она наконец.
Она протянула ладонь и коснулась пальцами волос
немедийца, наполовину седых и как всегда взлохмаченных.
Душа твоя высока.
Глаза твои зелены.
Скажи, отчего белы сады на висках твоих?
Мне кажется, что зима рано к тебе пришла.
Так незаслуженно рано!..
Смущаясь от ее пристального взгляда и прикосновения,
Шумри попытался было тоже ответить стихами, но вышло у
него довольно неуклюже:
Зима приходила ко мне,
о Прекрасная Госпожа!
Зима пришла и ушла.
Теперь же ласкает меня весеннее солнце.
- И вправду? - Веллия посмотрела ему в глаза испытующе.
- Тогда я рада!
Но вот что скажи, мой гость:
Умеют ли пальцы твои музыку извлекать
не только из жестких струн,
но и из нежных тел?
От такого откровенного вопроса Шумри смутился еще
больше. Побагровев, он мучительно - и тщетно - пытался
выстроить в голове достойный и изящный ответ.
- О, прости же меня! - рассмеялась Веллия. - Я чересчур
любопытна, прекрасный мой гость! Ты вправе не отвечать на
столь праздный вопрос...
Она грандиозно перегнулась назад, отвела голову и
замерла, вперив взор в мерцающую во рву ледяную воду. Не
дождавшись, пока немедиец поборет смущение и косноязычие,
она снова заговорила, мечтательно и отрешенно:
Так шевелит плавниками рыба,
так лениво прохладные струи ее обтекают,
словно в истоме духи реки застыли
и ловят зрачками вечнотекущие облака...
Немного успокоившись и приведя в порядок мысли, Шумри
откликнулся:
Там опускаются на самое дно
уставшие и заболевшие стремления,
и прохладные струи смывают боль,
как грязь, а грязь, как... как...
- Как растерянность, - подсказала ему Веллия, хоть и не
слишком осмысленно, но мелодично.
Поблагодарив ее взглядом, Шумри продолжал:
- Как немоту мою мне превозмочь? - горячо вопросил он,
прижав ладонь к левой стороне груди.
Как сделать, чтобы наконец
вылилась нежная безымянная река,
запертая в глухом подземелье
и не имеющая даже русла?
Конан в продолжение поэтического состязания чувствовал
себя лишним, и мало-помалу это состояние начало его
тяготить. Он открыл было рот, чтобы недвусмысленно
высказаться, но вместо решительных слов из глотки его
вылетело громкое чиханье.
Вдохновенные стихотворцы разом вздрогнули, затем
рассмеялись.
- Весьма достойный вклад! - воскликнула Веллия. - Так
коротко и так глубокомысленно!
- Могу еще глубокомысленней! - заверил ее киммериец. - И
еще короче.
И он чихнул громче прежнего.
- К сожалению, я не умею говорить стихами, - сказал
Конан, переждав второй взрыв смеха. - А из всех струн мне
подчиняется лишь тугая тетива лука. Так что в вашей
компании я, похоже, лишний.
- О, вовсе нет! - горячо запротестовала Веллия. -
Возможно, вы обладаете способностями, о которых никто и
не подозревает! Разве не так, Шумри? Попробуем открыть их
вместе!
- О да! - подтвердил тот. - Мой друг умеет, к примеру,
гадать по ступне.
Конан одарил его столь яростным взглядом, что немедиец
тут же пожалел о сорвавшейся у него с языка нелепой и
ранящей шутке, но было поздно. Он сам не мог понять, отчего
ляпнул такое. Наверное, пахучее вино отуманило его мозги...
да еще такие дурманные синие цветы со всех сторон!
Оживившись, Веллия опустилась на траву возле киммерийца
и сбросила с левой ноги легкую, как лепесток лилии,
туфельку.
- Погадай же мне, мой мужественный и суровый гость! -
горячо попросила она.
О, погадай мне на моей ступне!
Она - как книга с тайной, мудрой солью!
Пусть упоительно, легко и вольно
от вещих слов твоих непроизвольных
я поплыву, как в молодом вине!
Мои огромные зеленые глаза
взлетают выше, оставляя тело!
Я так смела, как будто бы посмела
всех небожителей облобызать!..
- Он пошутил! - отрезал киммериец. - И, клянусь Кромом,
кому другому за подобные шутку здорово бы досталось!
Глаза же у тебя, если мои собственные мне не изменяют,
голубого цвета.
- Но ведь это же стихи, стихи!.. - Томно протянула
красавица.
Казалось, она была разочарована, что Конан не захотел
раскрывать спрятанных в нем способностей.
- Простите меня, - сказал Шумри. - Это и впрямь
неудачная шутка. Ваше чудесное вино ударило мне в голову.
Мой друг замечательно одарен, но ни к поэзии, ни к музыке,
ни к ясновидению его способности отношения не имеют.
- Как жаль!
1 2 3 4 5 6 7 8