Мегрэ размышляет. Старик, который изведал нищету и устал от нее, продался за надежду на обеспеченность. Антуанетта Ле Клоаген, никогда не испытавшая бедности, так боялась ее, что, стремясь обеспечить свою старость, накопила определенную сумму, которую сама же себе хладнокровно назначила, была готова на…
– Нам пора. Пошли. Официант, счет!
Люди вокруг них живут своей жизнью, живут в полном смысле слова минутой. А Мегрэ живет как бы тремя, пятью, десятью жизнями сразу: он в Канне и в Сен-Рафаэле, на бульваре Батиньоль и на улице Коленкура…
Они выходят на тротуар, под дождь. Старик с обезоруживающей простотой спрашивает:
– Куда вы теперь меня?
– Послушайте, Пикар, вы не очень огорчитесь, если еще одну ночь проведете в тюрьме?
– Они тоже сидят?
– Нет… Завтра утром я за вами пришлю. Там посмотрим.
– Вам видней.
– Такси!.. В дом предварительного заключения. Темные набережные. Красный фонарь у входа в тюрьму.
– Привет, старина. До завтра. Надзиратель, примите задержанного.
Надзирателю, который ведет старика в помещение для личного обыска, и в голову не приходит, что его подопечный только что ужинал с комиссаром Мегрэ в пивной на бульваре Клиши.
На набережной Орфевр светятся лишь два окна. Мегрэ представляет себе картину: мать с дочерью томятся на стульях, Люкас зевает, Жанвье наверняка заказал пиво и сандвичи. Подняться, что ли, к себе? Или…
Мегрэ шагает по набережной, потом с минуту стоит, облокотившись на парапет. Дождь, уже превратившийся в изморось, освежает ему лицо.
Обрывки мыслей… Черт побери! Гадалка чего-то ждала – если не удара судьбы, то, по меньшей мере, неприятностей. Говорила о человеке, который еженедельно «мотается» в Париж, и это слово само по себе достаточно ярко характеризует субъекта, о котором шла речь.
В пятницу к дому подкатила машина. Несомненно, зеленая спортивная.
Мегрэ добрался до Нового моста. Мимо проезжает свободное такси.
– Улица Коленкура.
– Какой номер?
– Я скажу, где остановиться.
Можно, конечно, подождать до утра. Так было бы законнее. То, что комиссар собирается проделать, безусловно, нарушает все нормы – но разве это в первый раз? И разве преступники стесняют себя нормами?
Мегрэ даже мысли не допускает о том, чтобы поехать спать. Ничего с собой не поделаешь: он уже завелся.
– Притормозите. Чуть дальше налево. Белый магазинчик.
Он велит шоферу ждать и звонит. Звонить приходится трижды, хотя кажется, что звонок вот-вот перебудит весь уснувший дом. Наконец замок щелкает. Комиссар нащупывает выключатель ночного освещения, стучится в окошечко привратницкой.
– Где живет молочник?
– Чего вам? В чем дело?
Привратница окончательно стряхивает с себя сон. Какая она смешная в бигуди!
– Я спрашиваю, где квартира молочника… Что вы сказали?.. Значит, живут позади лавки?.. Звонка нет?.. А Эмма, их служаночка, где?
– Эта – на восьмом этаже: торговец снял ей комнатку для прислуги.
– Благодарю, сударыня. Не бойтесь: я не нашумлю.
Начиная с четвертого этажа ночного освещения нет, и Мегрэ находит дорогу с помощью спичек. Вот и восьмой. Привратница сказала: «Третья дверь». Комиссар осторожно стучит. Прикладывается ухом к двери. Слышит вздох, потом шорох – тяжелое горячее тело ворочается в постели.
– Кто там? – раздается сонный голос. Он шепчет, боясь разбудить соседей:
– Откройте, это я, комиссар… Шлепанье босых ног по паркету. Затем свет, шаги назад и вперед. Наконец дверь приоткрывается, и взору комиссара предстает толстушка с испуганными глазами и еще опухшим от сна лицом. Она в ночной рубашке.
– Что вам нужно?
В комнате пахнет ночью, женщиной, влажной постелью, рисовой пудрой и мыльной водой.
– Что вам нужно?
Мегрэ притворяет дверь. Эмма набрасывает старое пальто на рубашку, под которой проступают расплывчатые формы, придающие девушке сходство с набитой отрубями куклой.
– Его арестовали.
– Кого?
– Убийцу. Человека с зеленой машиной.
– Что вы говорите?
Соображает она туго. Тем не менее глаза ее затуманиваются.
– Я говорю, что его арестовали. Нужно, чтобы вы поехали со мной на набережную Орфевр и опознали его.
– Господи! Господи! – всхлипывает она. Наконец выдавливает: – Не может быть!
Комиссар поворачивается, когда она еще в одной розовой комбинации застегивает чулки. Ба, он и не такое видывал! Да она и сама забыла, что одевается при постороннем мужчине.
– Вы опознаете его, хорошо?
– А мне дадут с ним увидеться и поговорить?
Тут она с рыданиями падает на постель, трясет головой и твердит:
– Не поеду! Не поеду! Это я виновата, что вы его забрали!
Если бы какой-нибудь фотограф мог заснять Мегрэ в этой крошечной комнатке сейчас, когда он, огромный, склонился над толстушкой в комбинации и похлопывает ее по розовому плечу!
– Успокойтесь, детка, и пошли. Нам пора!
Она кусает простыни. Упрямо трясет головой, словно с отчаяния решила вцепиться в кровать и держаться за нее.
– Вы и без того наделали много глупостей. Не подоспей я вовремя, вам бы тоже сидеть в тюрьме.
Магическое слово разом унимает Эмму, она вскидывает голову:
– В тюрьме?
– Да, и долго. То, что вы натворили, может рассматриваться как сообщничество. Почему вы не опознали его, когда я показал вам фотографию?
Девушка до крови кусает нижнюю губу, лицо ее вновь выражает упрямство.
– Потому что я его люблю.
– Из-за вас мы все эти дни теряли время впустую. Он мог скрыться, а мы – арестовать невиновного. Одевайтесь и не вынуждайте меня звать полицейского, который ждет внизу.
Странная, однако, парочка спускается по темной лестнице! Такси все еще ждет.
– Садитесь.
– За что он ее убил? – мечтательно спрашивает Эмма в машине. – Она была его любовницей, да? Принимала других мужчин, а он ревновал?
– Возможно.
– Уверена, что это так. Он ее любил…
Мегрэ поднимается вслед за девушкой по лестнице уголовной полиции, углубляется в длинный, освещенный одной-единственной лампочкой коридор. Жанвье слышит шаги, выходит из кабинета и с изумлением видит начальника, несмотря на столь поздний час, в обществе разносчицы молока.
– Что они делают? – любопытствует комиссар.
– Девушка спит. Мать ждет.
Мегрэ входит к себе в кабинет, впускает Эмму, закрывает за нею дверь.
– Где он?
– Минутку. Скоро вы его увидите. Садитесь. Бедная толстушка, обычно такая розовая, бледна этой ночью, как диск луны.
– Помните, когда вы пришли сюда в первый раз, как велел ваш хозяин, я вам показал вот эти фотографии, так ведь?
Комиссар не вываливает снимки кучей, а предъявляет их один за другим, наудачу, и называет имена:
– Жюльен-Наколка… Бебер из Монпелье… Перепел…
Волнуется он куда больше, чем девушка, сейчас решающая минута. В лицо Эмме не смотрит: он придумал, как не спугнуть ее, и не сводит глаз с ее рук. Одну она положила ладонью на стол, другую как бы держит наготове, чтобы разом вцепиться в обличительное фото.
– Малыш Луи из Бельвиля… Жюстен…
Мегрэ задерживает дыхание, и вдруг грудь его раздувается: он наконец может вздохнуть, выйти из своей тягостной неподвижности, потому что обе руки Эммы словно свела судорога.
– Этот, не правда ли? Жюстен Тулонец. Девушка дрожит как от холода. Смотрит на собеседника, и выражение ее лица меняется.
– Вы не знали?.. Где он?
Теперь ей все становится понятно, ее охватывает гнев, она чуть ли не бросается на комиссара:
– Значит, это была неправда? Вы его не арестовали? Приготовили мне ловушку, и я… я сама… Сама!
– Спокойно, детка, спокойно! Могу вас уверить, ваш Жюстен – порядочная гадина.
– Сама! Сама!
– Ну, полно! Вы устали, и вам рано вставать. Вас отвезут домой.
Мегрэ звонком вызывает Жанвье:
– Отвезешь девушку, старина. Будь с ней помягче, и если в шкафу что-нибудь осталось, налей ей рюмочку для подкрепления.
А ведь девчонке повезло, что Жюстен не занялся ею!

10. Щепетильный мошенник

– Алло! Уголовная полиция? Говорит госпожа Мегрэ… Мой муж на месте?
– Разумеется, дорогая.
– Домой приедешь?
– Возможно, утром. Возможно. Милая госпожа Мегрэ! Проснуться в четыре утра и так перепугаться, увидев, что рядом никого нет!
– Нет, не в командировку… Тут, поблизости… Спокойной ночи!
Оставшись один в кабинете, Мегрэ принимается названивать по телефону. Сейчас он сам себе кажется кем-то вроде дирижера.
– Нет, господин комиссар. Маскувена можно будет допросить не раньше, чем дня через три-четыре. Тулонская полиция. Ниццская полиция.
– Да, Жюстен… Любой ценой, понятно?
Через ближайший к улице Нотр-Дам-де-Лоретт полицейский участок комиссар передает распоряжения Торрансу, наблюдающему за домом г-на Блеза.
В путь!.. Нет, не так быстро. Сперва он не откажет себе в удовольствии посмотреть через замочную скважину, как, все так же выпрямив спину, мается на своем стуле г-жа Ле Клоаген, а этот рохля Люкас даже похрапывает.
Занимается день. По-прежнему сыро, но дождь прекратился, мостовая усеяна листьями и мусором.
– Эй, такси! Бензина на дальнюю поездку хватит?
Восемь утра. Антуанетта Ле Клоаген, осунувшаяся, но все так же соблюдавшая свое достоинство, обращается к Люкасу, который уже ополоснул физиономию в умывальнике за шкафом:
– Долго ваш комиссар собирается нас здесь держать?
– Разве вы предпочитаете сразу попасть в тюрьму?
– Пожалуй, предпочитаю.
У дочери волосы сбились на одну сторону. Жанвье проспал два часа на диване в зале ожидания.
Уголовная полиция постепенно оживает. В девять комиссары идут к начальнику на ежедневный доклад. Нет только Мегрэ.
– Кто из вас в курсе, господа?
Начальник оглашает телефонограмму ниццской полиции о задержании Жюстена точно в семь утра, когда поименованный субъект выходил из казино на молу. Задержанный заявил протест.
– Наверняка Мегрэ распорядился.
– Разве он не у себя?
Начальник распахивает дверь и с удивлением видит двух дам, которые выглядят так, словно провели здесь ночь, и за которыми с кислым видом присматривает Люкас. Начальник машинально кланяется, но тут же отступает, потому что старшая из дам вскакивает, как подброшенная пружиной, и устремляется к нему.
– Кто это был?
– Самый главный начальник, – поясняет Люкас.
– Скажите ему, что я требую, что я должна…
– Невозможно, сейчас время доклада.
Парижское такси едет по грязному проселку между Морсаном и Фонтенбло, точнее, между шлюзами Морсан и Ситангетт. Оно уже останавливалось у двух трактирчиков.
– Скажите, хозяин, вы случайно…
Мегрэ показывает фотографии, указывает на одну. Хозяева отрицательно мотают головой. Комиссар пропускает стаканчик.
Ого! Проселок перегорожен – гроза повалила дерево. Дорожники уже на месте и орудуют топорами.
– Скажите, друзья мои…
Рабочие ошалело смотрят на забрызганного грязью толстяка, который курит трубку за трубкой, чтобы не поддаться усталости.
Наконец один из них объявляет:
– Безусловно, этот… Почти каждое воскресенье рядом с песчаным карьером на машине, которая…
Следователь в третий раз звонит Мегрэ.
– Нет, господин следователь… Не приехал, но звонил, что будет через четверть часа… Да… Господин Блез?.. Он в соседнем кабинете с инспектором Торрансом… Грозит обратиться к министру… Да… Нет, не знаю… Эти – по-прежнему… Да, я велел принести им кофе с рогаликами… Мать выпила кофе, от рогаликов отказалась.
Все ждут Мегрэ. Беспокоится даже сам начальник полиции: его со всех сторон засыпают протестами. Мадмуазель Берта, которую комиссар вызвал пневматичкой и на которой ее обычная красная шляпка, тихонько скучает в приемной.
Как изумлены были бы все, включая Пикара, сидящего на скамье в предвариловке, если бы они увидели сейчас комиссара!
Он буквально простерт в глубине такси. Глаза его закрыты. Нет, не совсем. Ровно настолько, чтобы не видеть пейзажа – этих мелких пятен мокрой зелени, с которой стекает вода.
Мегрэ курит трубку. Думает. Играет в старинную игру, где люди – фигурки, которые он терпеливо расставляет по местам.
Это так просто! И так сложно! Не запутай все этот дурак…
Комиссар злится на Маскувена, который, весь в бинтах, все еще лежит в Отель-Дье. Если бы не он…
И тем не менее Мегрэ полон сочувствия к нему. Уж не из-за мадмуазель ли Берты, девушки с ямочками на щеках?
Так просто!
Чтобы разобраться во всем, достаточно было разобраться в Маскувене, щепетильном мошеннике, порядочном человеке, который оступился и терзается угрызениями совести.
Достаточно было сравнить, как сделал бы любой счетовод, доходы с расходами: жалованье служащего Пру и Друэна, с одной стороны; то что он потратил на воспитание Берты и устройство ее в Париже, – с другой.
Так вот, жалованья на это не хватало. А г-н Друэн настоятельно уверяет, что его служащий просто не мог запустить руку в кассу.
На каждой выбоине его подкидывает, и трубка дрожит у Мегрэ в зубах, но он не теряет нить рассуждений, которые повторит в речи на Набережной, когда сведет всех вместе у себя в кабинете.
«Да, господин следователь, с этого началось. Маскувена соблазнили. Кто? Один из клиентов фирмы, человек, заключавший только мелкие сделки, но интересовавшийся всеми операциями, потому что этот человек, господин Блез, – дьявольски умный шантажист. А какой организатор! У него есть сообщники, но его ни с кем не видят. У себя в квартире на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, где он слывет образцовым богатым рантье, господин Блез никого не принимает. В морсанском „Голубке“ он – заядлый рыболов, не замечающий остальных постояльцев. Он удит щук. Удит их в левобережных камышах, где не доступен ничьим взглядам…»
Не далее как сегодня утром Изидор вынужден был признаться Мегрэ: «Что вы хотите? Он где-то встречается с замужней женщиной. Кто она – не знаю: никогда не видел. Он тоже не желает пересудов и попросил меня промышлять для него рыбу, чтобы…»
«Кто же является на эти свидания между шлюзами Морсан и Ситангетт? Подумайте! Кто нужен господину Блезу, осторожному человеку, который не фигурирует лично ни в одном из своих дел? Подручный. Это Жюстен. Он циркулирует между Лазурным берегом и Парижем. Его задача – давать „
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14