Жорж Сименон
Подпись «Пикпюс»


Комиссар Мегрэ Ц



Жорж Сименон
Подпись «Пикпюс»

1. Лгал ли Пикпюс?

Без трех пять. На огромном плане Парижа, занимающем целую стену, вспыхивает белая точка. Дежурный откладывает сандвич, втыкает штекер в одно из бесчисленных гнезд коммутатора.
– Алло? Четырнадцатый?.. Машину выслали?..
Мегрэ с деланно безразличным видом стоит на солнце и утирает пот. Дежурный что-то бормочет, выдергивает штекер, берет сандвич и говорит, адресуясь к комиссару уголовной полиции:
– Очередной тепленький.
На профессиональном жаргоне – пьяный. Время – август. Париж воняет асфальтом. Шум с острова Сите врывается через распахнутые окна в этот зал, где как бы находится мозг службы охраны порядка. Внизу, во дворе префектуры, стоят наготове и ждут сигнала два грузовика с полицейскими.
Еще одна точка – теперь в XVIII округе. Сандвич с колбасой – на стол. Штекер – в гнездо.
– Алло! Ты, Жерар? Дежуришь? Что у тебя, старина?.. Ладно, бывай…
Кто-то выбросился в окно. Излюбленный способ самоубийства у бедных людей, прежде всего у стариков, и – примечательная деталь! – особенно в XVIII округе. Мегрэ выбивает трубку о подоконник, набивает заново, смотрит на часы. Без двух пять. Убита гадалка или нет?
Дверь отворяется. Пришел бригадир Люкас, маленький, кругленький, деловитый. Он тоже утирается.
– Все еще ничего, шеф?
Как и Мегрэ, он пришел со стороны соседей – пересек бульвар, отделяющий уголовную полицию от префектуры.
– Понимаете, опять этот тип…
– Маскувен?
– Лицо у него – как жеваная бумага. Твердит, что должен поговорить с вами. Уверяет, что ему остается одно – покончить с собой.
Загорается новая точка… Может быть, на этот раз? Нет, драка у заставы Сент-Уэн.
Телефон. Начальник уголовной полиции требует комиссара.
– Алло! Мегрэ? Ну? Ничего?..
В голосе его угадывается ирония. Мегрэ в бешенстве. Ему жарко. Он дорого бы дал за кружку холодненького. И впервые в жизни ему почти хочется, чтобы преступление, которого он ждет, действительно совершилось. Если в пять часов, точнее, ровно в пять пополудни, как написано на промокашке, гадалку не убьют, комиссар долгие месяцы будет видеть вокруг насмешливые улыбки и выслушивать более или менее остроумные шутки.
– Сходи-ка за Маскувеном.
Видит Бог, этот тип непохож на трепача. Явился накануне в уголовную полицию, мрачный, упрямый, с лицом, подергивающимся от нервного тика, и настойчиво потребовал приема лично у комиссара Мегрэ.
– Вопрос жизни и смерти! – заявил он.
Тощий бесцветный человечек, не стар, но уже и не молод, унылый запах неухоженного холостяка… Историю свою он изложил, ломая пальцы так, что трещали суставы, – точь-в-точь школьник, отвечающий урок.
– Я пятнадцать лет работаю у Пру и Друэна, торговцев недвижимостью на бульваре Бонн-Нувелль. Живу один: у меня двухкомнатная квартира на Вогезской площади, двадцать три… Каждый вечер хожу играть в бридж в один салон на улице Пирамид. Последние два месяца мне не везет. Я просадил все свои сбережения. Задолжал графине восемьсот франков…
Мегрэ слушает вполуха: он думает о том, что половина Парижа сейчас на каникулах, а другая пьет прохладительное под тентами террас… Что еще за графиня? А, понятно! Печальный человек поясняет: светская дама, которой не повезло и пришлось открыть салон бриджа на улице Пирамид. Очень красивая женщина. Чудак явно в нее влюблен, это чувствуется.
– Сегодня в четыре часа, господин комиссар, я взял тысячефранковый билет из кассы своих хозяев.
Сознайся Маскувен в убийстве целой семьи – он и тогда не выглядел бы трагичнее. Потрескивая суставами пальцев, он продолжает свою исповедь. Когда контора Пру и Друэна закрылась, он побрел по Большим бульварам с тысячефранковым билетом в кармане. Его мучили угрызения совести. Он зашел в кафе «Спорт» на углу площади Республики и бульвара Вольтер, где обычно в одиночестве выпивает свой аперитив перед обедом.
– Принесите на чем писать, Нестор…
Он, знаете ли, зовет официанта по имени. Да, он напишет хозяевам. Во всем признается, вернет деньги. Довольно испытывать судьбу! Вот уже два месяца он только и делает, что проигрывает. А графиня, которую он молча обожает, не видит никого, кроме одного отставного капитана, и безжалостно требует уплатить все, что Маскувен ей задолжал.
Затерянный в предобеденной толчее, Маскувен раскрывает бювар, принесенный официантом. Машинально кладет на него пенсне, уставясь на стекла большими близорукими глазами. И тут происходит чудо. Один из стаканов, сыграв роль зеркала, отражает чернильные отпечатки на промокашке. Служащий Пру и Друэна различает слово «убью…». Присматривается повнимательней. В стекле стакана восстанавливается фраза: «Завтра в пять пополудни я убью…»

«Завтра в пять пополудни я убью гадалку».

И подпись:

«Пикпюс».

Пять минут шестого. Дежурный у телефона успевает дожевать пахнущую чесноком колбасу, а белые точки на плане Парижа так и не вспыхивают. На лестнице слышны шаги. Люкас приводит печального Маскувена.
Вчера Мегрэ велел бедняге идти домой, а утром отправиться на службу и положить тысячу франков на место. На всякий случай Люкас понаблюдал за ним. Около девяти вечера Маскувен прошелся по улице Пирамид, но в дом, где живет графиня, не заглянул. Ночевал он у себя на Вогезской площади. Утром отправился в контору, позавтракал в ресторане на бульваре Сен-Мартен.
Лишь около половины пятого он не выдержал, сбежал из мрачной конторы Пру и Друэна и направился на набережную Орфевр.
– Не могу больше, господин комиссар. Я не смею взглянуть в лицо хозяевам. По-моему…
– Сядьте и помолчите.
Восемь минут шестого. Солнце победоносно заливает кишащий людьми Париж, мужчины щеголяют без пиджаков, легкие платья женщин надеты почти что на голое тело. А полиция тем временем наблюдает за четырьмястами восемьюдесятью двумя гадалками и прочими особами, в той или иной мере наделенными даром прорицания.
– Вам не кажется, Мегрэ, что это розыгрыш? Даже Люкас беспокоится за шефа: тот рискует стать посмешищем. Вдруг в III округе вспыхивает точка.
– Еще один пьяный, – обращаясь к Мегрэ, вздыхает дежурный. – А ведь сегодня не суббота!
Маскувен – ему не сидится на месте, и он по-прежнему хрустит пальцами – раскрывает рот:
– Простите, господин комиссар, мне хотелось бы вам сказать…
– Помолчите! – обрывает Мегрэ. Решится или нет некто по фамилии Пикпюс убить гадалку?
Загорелось. Снова XVIII округ.
– Алло! Да… Пост на улице Дамремон?.. Что, что? Улица Коленкура, шестьдесят семь-а?.. Мадмуазель Жанна? Гадалка?..
В голосе его звучит трубная медь, лицо озаряется.
– Живо, ребята! Прихвати его с собой, Люкас. На всякий случай.
Жозеф Маскувен, как лунатик, зловещий лунатик, следует за ними по пыльным лестницам. Во дворе ждет полицейский автомобиль.
– Улица Коленкура, шестьдесят семь-а. Быстро!
По дороге Мегрэ пробегает список гадалок и прорицательниц: его составили еще накануне, взяв каждую под негласное наблюдение. Так и есть! Мадмуазель Жанна в нем не значится.
– Быстрей, старина!
А тут еще этот дурак Маскувен тихонько осведомляется:
– Она мертва?
На секунду Мегрэ задумывается: так уж ли этот парень наивен, как кажется? Ладно, увидим.
– Револьвер? – любопытствует Люкас.
– Нож.
Искать дом нет нужды: толпа у здания как раз напротив площади Константен-Пекер указывает, где произошла драма.
– Вас подождать? – лепечет Маскувен.
– Нет, вы с нами. Следуйте за мной.
Полицейские расступаются, освобождая проход Мегрэ и Люкасу.
Шестой этаж, направо.
Лифта нет. Дом чистый, довольно комфортабельный. Как и следовало ожидать, жильцы толпятся на лестничных площадках. На шестом этаже полицейский комиссар XVIII округа протягивает Мегрэ руку.
– Сюда… Это случилось совсем недавно, сами увидите. Чистая случайность, что нас вызвали так быстро.
Они входят. Квартира в полном смысле слова заполнена солнцем. Из маленькой гостиной с распахнутым полукруглым окном выход на балкон, откуда открывается вид на город. Гостиная обставлена неброско, но кокетливо: светлые обои, кресла в стиле Людовика XVI, очаровательные безделушки. Навстречу вошедшим встает местный врач.
– Сделать ничего нельзя. Второй удар оказался смертельным.
Комната с трудом вмещает собравшихся. Мегрэ набивает трубку и снимает пиджак, являя взорам сиреневые подтяжки, которые жена купила ему на прошлой неделе, они к тому же шелковые, и комиссар XVIII округа невольно улыбается, а Мегрэ хмурит брови.
– Ну-с! Рассказывайте! Слушаю.
– Так вот, выяснить покамест удалось немного, тем более что привратница не из разговорчивых – каждое слово хоть клещами тащи. Мадмуазель Жанна, настоящее имя Мари Пикар, уроженка Байе…
Мегрэ приподнял наброшенную на тело простыню. Честное слово, премиленькая особа. Лет сорок. Пухленькая, ухоженная блондинка, хотя, может быть, и крашеная.
– Она не зарегистрировалась как гадалка и не давала никаких объявлений. Клиентуру, однако, имела постоянную – люди все, кажется, приличные.
– Сколько клиентов побывало у нее вчера после полудня?
– Привратница госпожа Бафуен, Эжени Бафуен, этого не знает. Твердит, что это ее не касается и что не все привратницы так любопытны, как их изображают. В пять часов с минутами вот эта дама…
Встает невысокая живая женщина в годах. На ней чуточку смешная шляпка. Она пускается в объяснения:
– Я была знакома с мадмуазель Жанной: иногда она наезжала на несколько дней в Морсан… Бывали там? Это на Сене, чуть выше Корбейля, по соседству с плотиной. Я держу гостиницу «Голубок». Тут как раз Изидор наловил крупных линей, а мне ехать в Париж, вот я и подумала…
Лини, переложенные свежей травой, лежат тут же в корзинке.
– Понимаете, я знала, что это доставит ей удовольствие – она обожала рыбу.
– Вы давно знакомы с мадмуазель Жанной?
– Наверное, лет пять. Однажды она провела у нас целый месяц.
– Одна?
– За кого вы ее принимаете?.. Так вот, между двумя заходами в магазин я поднялась к ней. Дверь была не заперта… Вот так, точно… Я окликнула: «Мадмуазель Жанна! Это я, Руа». Никто не отозвался. Я подождала, вошла и… Она сидела за тем вон столиком, чуть наклонясь вперед – мне даже показалось, будто она задремала. Я встряхнула ее, и…
Словом, примерно в семь минут шестого м-ль Жанна, гадалка, скончалась от двух ножевых ранений в спину.
– Оружие нашли? – осведомляется Мегрэ у комиссара XVIII округа.
– Нет.
– Мебель поломана?
– Нет, все в порядке. В спальню убийца, видимо, не входил. Да вот…
Он открывает дверь в спальню, еще более веселенькую, чем гостиная. Настоящий будуар в светлых тонах. Гнездышко кокетливой женщины, любящей уют.
– Вы говорите, привратница…
– Твердит, что ничего не знает. В соседний бар, чтобы позвонить нам, бегала госпожа Руа. Она же встретила нас у подъезда. Есть, правда, одна деталь… А вот и слесарь, я за ним послал. Сюда, дружище. Откройте-ка мне эту дверь.
Взгляд Мегрэ случайно падает на Маскувена, примостившегося на краешке стула. Служащий Пру и Друэна выдыхает:
– Во мне все переворачивается, господин комиссар.
– Тем хуже.
Вот-вот появятся господа и прокуратуры и сотрудники антропометрической службы, и уж тогда станет совсем муторно. Мегрэ поглощен одной мыслью – как бы успеть перехватить кружку холодненького у Маньяра.
– Сами видите, – поясняет комиссар округа, – квартира состоит из этой гостиной, столовой в деревенском стиле, спальни, кладовки и…
Он указывает на запертую на ключ дверь, у которой возится слесарь.
– По-моему, там кухня.
Отмычка поворачивается в замке. Дверь отворяется.
– Ого! Что вы тут делаете? Кто вы такой?
Картина почти что комична – настолько она неожиданна. В чистенькой кухоньке, где не видно ни одной грязной тарелки, ни одного грязного стакана, у стола чинно сидит с выжидательным видом какой-то старик.
– Отвечайте. Что вы тут делаете?
Старик растерянно смотрит на людей, засыпающих его вопросами, и не находит что ответить. Но самое странное другое – в разгар августа на нем зеленоватое пальто. Лицо старика заросло плохо подстриженной бородой. Взгляд его уходит в сторону, плечи опускаются.
– Давно вы тут сидите?
Он делает над собой усилие, словно с трудом понимает, что ему говорят, вытаскивает из кармана золотые часы, открывает крышку.
– Сорок минут, – отвечает он наконец.
– Значит, в пять часов вы были здесь?
– Я пришел раньше.
– Вы присутствовали при преступлении?
– При каком преступлении?
Он туг на ухо и, как это делают глухие, наклоняет голову к собеседнику.
– Как? Вы не знаете, что…
Простыню приподнимают. Старик застывает, изумленно уставившись на труп.
– Ну?
Он молчит. Утирает глаза. Но вовсе не плачет: Мегрэ заметил, что глаза у него слезятся.
– Что вы делали на кухне?
Старик опять смотрит на окружающих. Кажется, их слова лишены для него всякого смысла…
– Каким образом вас заперли на кухне? Ключа внутри нет, снаружи – тоже.
– Не знаю, – лепечет он, как ребенок, опасающийся, что его накажут.
– Чего не знаете?
– Ничего.
– Документы при вас?
Он неловко роется в карманах, опять утирает глаза, шмыгает носом и наконец протягивает бумажник с серебряной монограммой. Полицейский комиссар и Мегрэ переглядываются.
Старик действительно в маразме или неподражаемо играет. Мегрэ извлекает из бумажника удостоверение личности и читает:

«Октав Ле Клоаген, судовой врач в отставке, шестьдесят восемь лет, Париж, бульвар Батиньоль, тринадцать».

– Всем выйти! – неожиданно взрывается он. Жозеф Маскувен послушно поднимается.
– Не вы. Вас это не касается. Да сядьте же, черт побери!
В этой кукольной квартирке теперь, когда в нее набилось чуть не полтора десятка человек, буквально не продохнуть.
– Вы тоже садитесь, господин Ле Клоаген. И прежде всего объясните, что вы делаете в этом доме.
Ле Клоаген вздрагивает. Слова он слышит, но смысл их не воспринимает. Мегрэ повторяет вопрос, потом срывается на крик.
– А, вот вы о чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14