Видно, правы те, кто помнит, сколько раз Халисун древности в
оевал Ц и порой завоёвывал! Ц ничем не знаменитых в ту пору соседей, дар
я им на память слова для обозначения правителя, советника, военачальника
… И самые красивые родовые имена, такие, например, как у него, Ксоо Таркима.

Иные люди, не читавшие книг, ныне полагали, будто Саккарем ВСЕГДА был могу
щественным и великим. Тарким слышал краем уха: не так давно эти невежды, ск
лонившие к себе ухо молодого шада, отправили в ссылку Зелхата Мельсинско
го. Тот якобы оскорблял державность Саккарема, описывая его некогда униж
енное положение и не усматривая в том ничего стыдного. Всякой стране, гов
орил Зелхат, свойственно переживать эпохи величия и упадка. Ну и что с тог
о, если несколько столетий назад Халисун был воинственней и сильней? Где
теперь былые завоеватели и бывшие покорённые?.. И что станется с ними, если
подождать ещё полтысячи лет?..
«Надо будет, Ц подумал Тарким, Ц по возвращении домой раздобыть его пос
леднюю книгу. Конечно, через кого-нибудь, чтобы не обвинили в крамоле. Но е
сли он и об истории написал так же занятно, как о земном устроении, рискнут
ь, право же, стоит…»
Ощутив, что под влиянием отдыха и вина мысли всё более устремляются проч
ь от насущных забот завтрашнего дня к возвышенному и радующему пытливый
ум, молодой торговец улыбнулся и подозвал верного Белира:
Ц Принеси каррикану. Слуга исчез в сгустившейся темноте, чтобы вскоре в
ернуться, бережно неся на ладонях истинное сокровище своего господина. К
аррикану отличала благородная красота формы, выработанной столетиями.
Это совсем особенная красота. Каждая крохотная деталь служит своему наз
начению, ни одной невозможно убрать, чтобы не нарушить целостности, но и п
рибавить что-либо решительно невозможно. Для подобного совершенства су
щее надругательство даже шёлковый бант, который в последнее лето так пол
юбили столичные щеголи, те, что покупают себе дорогой инструмент, а сами т
олком в руках-то его держать не умеют, уже не говоря об игре…
Каррикана, которую любовно устраивал на коленях Тарким, стоила, пожалуй,
побольше, чем весь нынешний его караван. Она была редкостным старинным и
зделием, достойным искушённого ценителя. Дека со струнами была посажена
на точёный деревянный короб, округлый и гладкий, своими очертаниями неул
овимо напоминающий прекрасное женское тело. По одну его сторону блестел
полировкой длинный ряд клавиш. Стальные язычки нависали над струнами, го
товые своими поцелуями пробудить их к звучанию. Тарким держал каррикану
, словно хрупкую бабочку или птицу, готовую улететь. Потом закрыл глаза и о
пустил пальцы на клавиши.
Каррикана от его прикосновения ожила и издала звук густого медового тон
а. Тарким смаковал его, как смакуют изысканное вино. Первый звук ещё дрожа
л в темноте, расходясь вместе со светом и дымом догорающего костра, когда
вдогонку ему полетели другие. Таркиму, наверное, всё же далеко было до при
дворных музыкантов шулхада, ну так те с рассвета до заката не выпускают с
вои карриканы из рук, совершенствуя тонкости мастерства. А ему, чтобы поз
волять себе вот такие мгновения, целый день приходится посвящать грязно
й, малопочтенной и к тому же небезопасной работе. Сопровождать три десят
ка висельников в Самоцветные горы! Это вам не в шулхадовых виноградниках
о поэзии рассуждать…
Золотые угли дышали щедрым теплом. Они ещё выдыхали языки пламени: в царс
тве огня возникали и рушились города, вспыхивали косматые солнца, провал
ивались в небытие величественные хребты…
Всё же Ксоо Тарким играл так, как дано немногим любителям. Каррикана в его
руках пела сразу тремя голосами. Голоса сплетались и расплетались, следу
я прихотливому течению мысли великого Хпаа Вурната, оставившего эту муз
ыку людям. Сведущие знатоки уверяли Таркима, что Лунному Небу было угодн
о наделить его безошибочным слухом и тонким пониманием красоты. Без сомн
ения, они правы: его место не здесь, среди пустоши с её вечно воющим ветром,
во главе каравана грубых скотов, ошибочно именуемых людьми. Когда-нибуд
ь он скопит достаточно денег, Отойдёт от дел и примется коротать неспешн
ые дни в цветущем саду, с любимой карриканой и книгами. Может, он даже сам н
апишет книгу о своих путешествиях. Он назовёт её «Пыль на моих сапогах»…

…Ах, этот несносный ветер. И зачем он воет так громко, мешая приобщаться к
бессмертию великого сына Хпаа…
Ветер?..
Выпитое вино, жар костра и паче того музыка успели увести мысли Таркима в
есьма далеко в область приятного, но не настолько, чтобы торговец рабами
вовсе утратил привычную бдительность. (А будь по-другому, давно бы лежал г
де-нибудь с перерезанным горлом, отлучённый от жизни одним из тех, кого вё
л продавать.) Уловив некую неправильность в окружающем мире, Тарким тотч
ас насторожился и сел, обрывая мелодию.
Выл не ветер. В темноте пел свою одинокую песню волк.
Настоящей опасности для каравана волки не представляли: сытые в эту пору
, они самое большее напугают привязанную кобылу. Тем не менее Тарким нача
л поспешно подниматься, уже открывая рот, чтобы на всякий случай кликнут
ь Харгелла…
…И сообразил, что снова ошибся. Не волк.
Собака.
После долгого любования огненным царством ночь над пустошью была для ег
о глаз черней болотной воды, но воображение успело нарисовать ему эту со
баку. Огромного, мохнатого, страшного своей свирепостью пса с глазами, го
рящими бешеной зеленью. Не приведи Лунное Небо столкнуться с таким один
на один…
…Но тут слуха Ксоо Таркима достигли ругань Харгелла и резкий стук, котор
ый могла произвести только палка надсмотрщика, с силой шарахнувшая по де
ревянной решётке. Пугающее видение сразу пропало, зато вспомнилась клич
ка одного из приобретённых сегодня юных рабов: Щенок. Так вот, значит, кто
испоганил великую музыку, заставив опечаленно удалиться тень божестве
нного Вурната!..
По мнению Таркима, с людей, оказавшихся способными на подобное святотатс
тво, следовало живьём сдирать кожу.
Когда он подошёл к клетке, возле неё стоял разъярённый Харгелл. Надсмотр
щик тяжело дышал и с отвращением смотрел на свою палку, валявшуюся слома
нной под ногами. Новую здесь, посреди пустошей, вырезать было просто не из
чего. Перепуганный Каттай держал масляный светильник с фитильком, выдви
нутым до отказа. Ветер колебал плюющийся копотью огонёк. У Щенка всё лицо
было в крови, губы разбиты. Но молящего взгляда, свойственного наказанно
му рабу, не было и в помине. Если бы не клетка и цепь Ц точно бросился бы на
Харгелла… чтобы тут же погибнуть, конечно. Съёжившийся Волчонок плотно в
жался в свой угол, стараясь отодвинуться от него как можно дальше…
Ц Ты! Ц неожиданно сказал ему Харгелл, и он вздрогнул. А надсмотрщик под
нял и протянул ему тот из обломков своей палки, что был покороче: Ц Ну-ка в
сыпь ему! Двадцать раз, и я буду считать!
Волчонок спрятал в коленях лицо и попытался отодвинуться, укрыться, наск
олько позволяла теснота клетки.
Ц А не то я отлуплю его сам! Ц рявкнул Харгелл. И громыхнул палкой по прут
ьям: Ц А потом выколочу пыль из тебя! И ты получишь в полтора раза больше, ч
ем он!
Гнев, снедавший Таркима, поневоле уступил любопытству. Хозяин каравана о
становился и стал ждать, чем кончится дело. Когда доходило до сбивания сп
еси со слишком дерзких рабов, равного Харгеллу было трудно найти.
Волчонок между тем принял какое-то решение и протянул руку за палкой. При
мерился, сглотнул, трудно перевёл дух… и ударил вскинувшего руки Щенка п
о плечу.
Ц Раз… два… Ц начал считать Харгелл. И вдруг заорал: Ц А ну стой, ублюдок
прокажённого и горбуньи!!! Я сказал Ц БИТЬ, а не мух отгонять!.. Бей в полную
силу, не то живо раком поставлю и…
По части угроз многоопытный нарлак тоже был мастером, какого не всякий д
ень встретишь. Где же сообразить перепуганному мальчишке Ц увечить тов
ар, предназначенный для продажи, не станут уже потому, что это невыгодно. О
н видит лишь всклокоченную седоватую бороду, занесённую палку и рот, из к
оторого яростно брызжет слюна и летят чудовищные непотребства. Он спосо
бен думать лишь о том, что случится, если этот могучий и страшный человек р
азойдётся уже как следует…
Волчонок съёжился ещё больше, всхлипнул, заплакал Ц и стал бить. Каттай к
репко зажмурился. Он не первый раз видел, как бьют провинившегося раба. Ег
о прежний владелец дал тридцать плетей нерадивому слуге, упустившему из
дому породистую хозяйскую кишку, и тот ещё сидел потом на воде и хлебе, пок
а беглянка не отыскалась (чтобы в должный срок родить самых что ни есть пр
остецких котят). «Если тебе кажется, что наказание несправедливо, хороше
нько подумай ещё раз», Ц говорила мать. О нет, конечно, милостивого госпо
дина Ксоо Таркима было не за что упрекнуть. Щенок помешал его отдыху и вын
удил прервать чудесную музыку. И теперь получал удары, наносимые не Харг
еллом и подавно не Волчонком, а своей собственной дерзостью…
Но масляный светильничек всё сильнее дрожал в руках у Каттая, и перед заж
муренными глазами плыли зелёные пятна. Что-то было неправильно. Мама, муд
рая мама, посоветоваться бы с тобою сейчас…
Он не видел, как Харгелл обернулся к Таркиму и Ц куда только подевалась в
ся его недавняя ярость Ц довольно улыбнулся углом рта.

Порою люди, не желал зла,
Вершат настолько черные дела,
Что до таких блистательных идей
Не вдруг дойдёт и записной злодей.

Один решил «раскрыть тебе гл
аза»
И о любимой сплетню рассказал.
Другой тебя «приятельски» поддел -
А ты от той подначки поседел.

Подумал третий, что державы,
друг
Обязан доносить на всех вокруг.
И вот Ц донёс… За безобидный взор
Тебе прочитан смертный приговор.
И жизнь твоя приблизилась к черте…
А ведь никто худого не хотел.

Порою люди, не желая зла,
Вершат настолько чёрные дела…


2. «ЭТО Ц САМЫЙ ДЕШЁВЫЙ РАБ..»


Следующее утро выдалось холодным. Ветер в кои веки раз стих, и над пустошь
ю повис влажный серый туман. Не самый густой, бывал и погуще Ц стольный го
род Гарната-кат, где вырос Каттай, стоял на берегу океана, и оттуда иной ра
з наползало сущее молоко. Взмахнёшь рукой Ц и видишь, как между пальцами
завиваются белёсые пряди! Каттаю нравился туман, нравилось приходившее
вместе с ним ощущение тайны и то, какими новыми и непривычными становили
сь знакомые улицы и дома… Проснувшись и выглянув из повозки, он от души по
надеялся, что господин не прикажет ехать дальше: стёртые ноги Каттая хот
ь и зажили благодаря мази, однако оставались ещё нежными, отдых пришёлся
бы им кстати… Но нет Ц Белир уже взнуздывал и седлал лошадь хозяина. Путе
водная колея дороги была отлично видна, она не даст заблудиться, и Тарким
объявил, что не намерен терять даже часть дня, пригодную для путешествия:

Ц А то мало ли какую задержку пошлёт нам назавтра Лунное Небо! Ещё не хва
тало вправду угодить на обратном пути в снегопад, ибо как можем мы доподл
инно знать, который день будет свыше для этого избран!
Книги книгами Ц а десяток дней Тарким всегда держал про запас. И разбаза
ривать попусту этот запас вовсе не собирался, понимая, что тут ценой може
т стать жизнь.
Немного позже Каттай завладел миской каши и двумя деревянными ложками и
направился, обходя лагерь, туда, где вчера стояла двухколёсная клетка. Он
а никуда не делась за ночь. Возле неё Каттай заметил Таркима и Харгелла. Об
а смотрели себе под ноги, разыскивая что-то в траве.
Каттай подошёл к надсмотрщику и шёпотом спросил его:
Ц Господин мой, что потерял наш почтенный хозяин?
Сперва Харгелл хотел отмахнуться от услужливого мальчишки, но всё же реш
ил, что зоркие глаза юнца всяко не помешают в поисках, и ответил:
Ц Ключ от клетки. Должно быть, вчера выронил из кошеля.
…Ключ. Маленький железный ключ, тронутый ржавчиной и утративший способн
ость блестеть. С обрывком конопляной верёвки, привязанным к колечку… Мыс
ленно Каттай сразу увидел его. Он поставил миску и, отойдя на несколько ша
гов в сторону, вправду поднял ключ из травы:
Ц Вот он, мой господин. Двое мужчин подняли головы, Тарким взял ключ и уди
влённо кивнул, а Харгелл хмыкнул:
Ц Уж не ты ли стибрил его и теперь подбросил, чтобы заслужить похвалу?
Каттай отчаянно покраснел и ответил не надсмотрщику, а самому Ксоо Тарки
му:
Ц В доме прежнего господина ничтожного раба часто хвалили за то, что он н
аходил пропившие вещи…
Харгелл недоверчиво мотнул бородой, но больше ни в чём подозревать Катта
я не стал И ушёл вслед за Таркимом. Каттай подобрал миску и ложки и подошёл
к клетке.
Волчонок так и трясся от холода, глаза у него были красные, опухшие от бесс
онной ночи и слез, и одно ухо, побагровевшее, казалось вдвое больше другог
о Ц Харгелл съездил-таки его палкой, доказывая свою ярость. Щенок выгляд
ел ещё хуже. Он посмотрел на протянутую миску и отвернулся, еле заметно по
качав головой. Пёсий вой не прошёл ему даром. Разбитые губы запеклись дву
мя чёрными бесформенными струпьями, неспособными касаться даже остуже
нной пищи. И уже было видно, что один передний зуб ему вышибли. Харгелл? Или
..?
Каттай принёс Щенку большую кружку воды. Тот медленно выпил её, а потом вд
руг сказал по-сегвански:
Ц Спасибо.
Волчонок давился и хлюпал носом, но всё-таки съел всю кашу один.
Всё утро, пока солнце, пробившееся сквозь облака, не разогнало туман, Катт
ай ехал на козлах рядом с возницей. Седоусый сегван показался мальчику с
транно задумчивым. Его настроение передавалось коням, а может, всему вин
ой был туман: мохноногие гривастые лошадки шагали ещё неторопливей обыч
ного, и чмоканье возчика не добавляло им прыти. Коников взбадривало лишь
резкое щёлканье кнута, проносившегося над одинаковыми рыжеватыми круп
ами.
1 2 3 4 5 6