В большом котле, подвешенном
над огнём, булькала ячменная каша.
Размышления хозяина каравана были прерваны внезапным возгласом одного
из надсмотрщиков. В дальнем пути следует быть готовым решительно ко все
му, но неожиданное всегда застаёт врасплох, иначе оно называлось бы по-др
угому. Ксоо Тарким тревожно вскинул голову, едва не расплескав из чашки д
ушистый чай: «Что? Неужели за ночь кто-то пропал?..»
Оказалось, однако, что в караване произошла не убыль, а прибыль. Туман расс
еялся окончательно, открыв дорогу, накануне выведшую их к озеру. И Тарким
увидел, что по дороге, хромая и спотыкаясь, из последних сил плёлся мальчи
шка.
Ц Каттай?.. Ц искренне изумился торговец. Ц Во имя запылённых сандалий
Хранящей-в-пути!.. Вот уж не думал, что он найдётся. Да ещё сумеет нас догнат
ь!..
Правду молвить, вчера он почти обрадовался, когда после дневного привала
они недосчитались маленького паршивца. Его, конечно, поискали, но больше
для виду. От такого раба немного толку в дороге, да и на рудниках за него бо
льшой цены не дадут. Тарким его и купил-то больше из желания выручить стар
ого знакомого, неожиданно испытавшего затруднение в деньгах… Пропал Ц
и да будет к нему милостива Богиня. И что же? Потерявшийся было мальчишка с
тоял тут как тут, грязный, измученный… но, по всей видимости, невредимый. В
от он разглядел Ксоо Таркима и хотел было к нему побежать, однако ноги вко
нец отказались повиноваться. Надсмотрщик, широко улыбаясь, подхватил ег
о и понёс. Он вообще-то немногим отличался от своих подопечных, этот надсм
отрщик; его звали Харгелл ("Наверняка не настоящее имя», Ц время от време
ни думал Тарким), невольники боялись его жестокой руки, а рожа у Харгелла б
ыла самая что ни есть воровская, и Тарким нимало не сомневался, что в одном
из городов Нарлака по нему скучала верёвка. Но вот мальчишку нёс так, слов
но тот был его собственным сыном, утраченным и вновь обретённым. Торгове
ц удивился, глядя на них, и помимо воли ощутил, как отозвалось что-то внутр
и.
Харгелл приблизился и поставил было Каттая перед хозяином, но мальчик не
медленно упал на колени:
Ц Мой господин!.. Прости ничтожного раба, Мой великодушный и милостивый г
осподин…
Тарким безуспешно попробовал напустить на себя строгость:
Ц Прощу, если правдиво расскажешь, что о тобой приключилось.
Ц Вчера, Ц всхлипнул Каттай, Ц ничтожный раб сильно стёр ноги, мой госп
один. Раб устал и крепко заснул под кустом. Он не слышал, как караван отпра
вился в путь. Когда раб проснулся, вокруг никого не было, а солнце уже клон
илось к закату…
Его с детства приучили к тому, что в присутствии хозяина раб не должен гов
орить о себе «я»: это привилегия свободного человека, право, которое пред
ки Каттая утратили давным-давно.
Тарким отхлебнул чаю:
Ц И ты побежал меня догонять?
Ц Да, мой милостивый господин… В эту ночь, один-одинёшенек на лесной дор
оге, Каттай ничего так не хотел, как вновь оказаться в караване хозяина. И
вот это сбылось, и немедленно навалился новый страх, страх наказания. Нер
адивых рабов, слишком крепко засыпающих под кустами, по головке не гладя
т. А если поведение Каттая будет истолковано как попытка побега, прекращ
ённая из-за боязни погибнуть в незнакомых местах?..
Хорошо было лишь то, что кончилась неизвестность, кончился этот бег навс
тречу неведомому. Теперь только выслушать приговор господина Ц и приня
ть свою судьбу, какой бы она ни была.
Но Тарким не первый год торговал невольниками и, конечно, видел мальчишк
у насквозь. Он отпил ещё чаю и велел:
Ц Разуйся и покажи мне ноги. Каттай неверными движениями распутал завя
зки сапожек, когда-то нарядных, а теперь до такой степени забитых пылью, ч
то невозможно было разобрать даже их цвет. Эти сапожки на прощание подар
ила ему мать. «Служи верно и преданно, куда бы ты ни попал, Ц говорила она.
Ц Раб, зиждущий честь господина, будет вознаграждён от Богов…» Босые ст
упни Каттая являли самое жалкое зрелище. Их сплошь покрывали волдыри, бо
льшей частью лопнувшие и запёкшиеся кроваво-грязными корками. Пот и сук
ровица пропитали кожу сапог, растворив краску, и она перешла на человече
ское тело, украсив природную смуглость бурыми полосами.
Ц Почему ты не пошёл босиком? Ц спросил Тарким. Ц Так ты сохранил бы и н
оги, и обувь. Посмотри, во что ты себя превратил! Мозоли-то заживут, а вот са
поги теперь только выбросить…
Ц С позволения милостивого господина, ничтожный раб вырос в городе… Ц
дрожа с головы до пят, выговорил Каттай. Ц Он не умеет долго ходить босик
ом.» Он не надеялся догнать караван, если разуется.»
Тарким взял с блюдца второй пирожок.
Ц Харгелл! Ц окликнул он надсмотрщика (и Каттай вздрогнул, отчаянно при
жимая к груди материны сапожки). Ц Проследи, чтобы этот раб хорошенько пр
омыл ноги, и дай ему мази из горшочка, что под крышкой с красной полоской. П
усть едет сегодня в возке, а дальше посмотрим.
Ц Мой великодушный и добросердечный господин… Ц начал было Каттай, но
слезы облегчения хлынули таком потоком, что перехватило горло, и он не см
ог ничего больше сказать. Он хотел было подняться, но теперь, когда напряж
ение отпустило, израненные ступни не выдержали соприкосновения с колюч
ей травой, и Каттай вновь повалился на колени. Подошёл Харгелл, поднял его
на руки и понёс к берегу озера. Обветренная, в шрамах, рожа надсмотрщика кр
ивилась в непривычной улыбке. Таркима, наслаждавшегося последними мгно
вениями отдыха, даже посетила ленивая мысль о странной нежности, что пор
ой возникает у зрелых мужчин к молоденьким мальчикам. Эта мысль не задер
жалась надолго. Он слишком давно знал Харгелла. И его хозяюшку, ожидавшую
восьмого ребёнка.
Когда караван тронулся в путь, Каттай уже крепко спал на мешках. Он даже не
почувствовал, как тронулась с места повозка. Сапожки, почти совсем отчищ
енные от пыли, лежали у него под головой, и завязки от них он на всякий случ
ай привязал себе к пальцу.
Маленький халисунец проснулся, когда день давно уже перевалил полуденн
ую черту. Его разбудил изменившийся ритм колёсного скрипа, и он испуганн
о вскинулся на своём ухабистом ложе, спросонок решив, что вновь задремал
под кустом и прозевал уход каравана. Но обмотанные тряпицами ступни тут
же чиркЦ нули по тугим выпуклостям мешка, Каттай вздрогнул, ахнул и сраз
у всё вспомнил. Он открыл глаза. Над ним тяжело трепетал кожаный полог, огр
аждавший зерно от птиц и дождя. Сзади возок был открыт, и там, вече-рея, неис
тово синело солнечное небо, а в нём плыли, удаляясь, белые облака и последн
ие высокие вершины отступившего леса.
Утром, у озера, Каттай вволю напился воды. После долгой ночной гонки она бы
ла воистину благословенна, но теперь часть её ощутимо просилась наружу.
Мальчик приподнялся и выглянул из повозки.
Там тянулась прочь и колебалась на весу длинная толстая цепь. Её звенья б
ыли покрыты густой ржавчиной всюду, где не тёрлись одно о другое. Через ка
ждые два локтя от неё отходили цепи потоньше, увенчанные парами железных
челюстей. В этих челюстях, запертых особым замочком, плотно и прочно удер
живались человеческие руки. Колёса и копыта коней взбивали тонкую пыль,
и она садилась на лица, волосы и одежду мужчин. Шедшие впереди успели за вр
емя пути стать одинаковыми буро-серыми близнецами, различимыми только п
о росту.
Ц Ага! Ц проворчал тот, что шагал слева. Одно ухо у него было отсечено. Ве
роятно, ещё в юности, когда впервые попался на краже. Ц Сопливый царевич
проснулся, мать его шлюха! Как почивалось, вельможа?..
Каттай лишь втянул голову в плечи и ничего не ответил на незаслуженные с
лова. Он не первый день был с ними в пути. Иногда на привалах он помогал Хар
геллу и другим надсмотрщикам раздавать кашу. После того как один из рабо
в в благодарность запустил в него камнем, а ещё двое звероподобных попро
бовали схватить Ц Каттай понял: господин Тарким собрал в своём караване
вовсе не тех благонравных невольников, которых, бывало, ставила ему в при
мер его мать.
Ц Отстань от мальчонки, Корноухий, Ц почти добродушно проворчал тащив
шийся справа. И сплюнул, выхаркивая из горла дорожную пыль: Ц Во имя ложа
Прекраснейшей, рухнувшего во время весёлых утех! Ты-то сдохнуть готов, то
лько чтобы другому не было лучше.
В караване почти не употребляли имён, обходясь прозвищами, придуманными
на месте. Этого раба звали Рыжим: прежде чем все цвета уничтожила грязь, у
него была густая шапка тугих рыжих кудрей.
Шедший слева выругался на неведомом Каттаю наречии и яростно дёрнул цеп
ь, чем тут же вызвал сиплые проклятия сзади. Каттай слышал когда-то: раньш
е «поводки» от общей цепи крепили к ошейникам. Потом от этого отказались.
Не потому, что железные обручи натирали невольникам шеи, Ц из-за драк, пр
иносивших хозяевам караванов убыток. Конечно, прикованные за руку тоже д
рались Ц а как же без этого, если своенравные и задиристые мужчины оказы
ваются насильно скучены вместе! Ц но шеи друг другу ломали всё-таки реже
.
Ц Я тоже стёр ноги!.. Ц рычал между тем Корноухий. Ц Дома мы, бывало, таких
домашних любимчиков… Которые задницу готовы лизать за сладкий кусок…

Ц Вот тут ты не прав, Ц спокойно возразил Рыжий. Ц Ты ведь тоже всё слыш
ал. Мальчишка ни о чём не просил. Ему сказали Ц лезь в повозку, он и полез… Н
а самом деле Рыжий Каттаю даже нравился. Он был единственным, кто за миску
каши говорил ему «спасибо», и некоторым образом чувствовалось, что челов
ек он учтивый, быть может, даже образованный. Но сейчас они с Корноухим рас
суждали так, словно Каттая здесь вовсе не было. Так позволительно вести с
ебя свободным господам на торгу, когда они выбирают раба и спорят о его до
стоинствах: один, как водится, хвалит, а другой всем недоволен. Каттай ощут
ил не то чтобы обиду Ц ему давно объяснили, что потомкам пленников как бы
не положена утраченная их предками гордость. На него просто напала глуха
я тоска: «И зачем они говорят обо мне так, ведь, во имя Лунного Неба, я никому
из них плохого не сделал?..» Он отвернулся и, стараясь опираться в основно
м на колени, пополз обратно под полог.
Скоро ему повезло. Примерно посередине обнаружилось место, где тяжёлые м
ешки, наваленные один на другой, неожиданно открывали сплетённое из толс
тых веток дно повозки. Солнечные лучи косо стлались над землёй, и внизу мо
жно было разглядеть колеи и неспешно проплывавшую траву. Здесь Каттай об
легчил наконец свою телесную надобность. Как раз когда он наново подвязы
вал и поправлял шаровары, повозка в последний раз охнула, наехав на кочку,
и остановилась совсем. Впереди сделались слышны голоса. Каттай пробралс
я ещё дальше вперёд, оказавшись прямо за спиной возчика, и выглянул сквоз
ь кожаную шнуровку.
Он сразу увидел господина Ксоо Таркима. Тот сидел на своей лошади, переки
нув в знак миролюбия левую ногу через седло, и разговаривал с двумя мужчи
нами, стоявшими возле дороги. Немного поодаль щипал травку ослик, впряжё
нный в оглобли. Тележка на двух больших деревянных колёсах напомнила Кат
таю кое-что виденное ещё дома: её кузов представлял собой прочную и довол
ьно большую Ц каждая сторона почти в размах рук Ц клетку. В городе Гарна
та-кат, где жил раньше Каттай, во дни больших праздников в таких клетках в
озили по улицам леопардов из зверинца государя шулхада. Клетка и теперь
была не пуста. Только вместо опасных диких зверей в ней сидели двое мальч
ишек немного старше Каттая. Русоволосые и светлоглазые, они сперва показ
ались Каттаю близнецами. Один из них просто сидел, свесив между прутьями
ноги. Второго держал за шею ошейник, крепившийся короткой цепью к углово
й стойке.
Ц Поторопись, почтенный, ибо солнце скоро закатится, Ц говорил один из
мужчин, такой же стройный и чернобородый, как и Тарким, Ц а мы Ц добропор
ядочные торговцы и не заключаем сделок после ухода Надзирающего-за-Пра
вдой!
Ц Потороплюсь, Ц невозмутимо ответствовал Ксоо Тарким, Ц если только
вы убедите меня, что мне в самом деле пригодятся эти двое оборвышей. У меня
в караване и так уже есть малолетний раб, с которым я не знаю, что делать. Я
купил его исключительно из сострадания к другу. Но это, по крайней мере, уч
тивый и преданный мальчик, из которого добрый господин с лёгкостью воспи
тает слугу для личных покоев. А ваши, как я посмотрю, сущие зверёныши! Их ещ
ё учить и учить хорошему поведению, да и то Ц скорее палку сломаешь. Каког
о хоть они племени?
Путешественники беседовали на языке Саккарема, хотя лишь один из них был
уроженцем этой страны. Но справный купец, ездящий повсюду, знает, что не в
идать ему удачи в делах, если не овладеет он речью трёх великих торговых д
ержав: просвещённой Аррантиады, блистательного Саккарема и вечно воюющ
ей страны чернокожих Ц Мономатаны. Таркиму ответил второй, коренастый,
наделённый рано наметившимся брюшком:
Ц Мы не спрашивали этих невольников сами, ибо не можем с ними объяснитьс
я, но человек, продавший их нам, утверждал, будто они принадлежат к диковин
ному народу, обитающему далеко на севере, там, где всё время ночь и зима. То
т человек именовал сей неведомый народ «веннами»…
Тарким не позволил себе показать даже тени любопытства.
Ц Там, куда я веду своих рабов, Ц проговорил он не без некоторой брезгли
вости, Ц не нужны будут диковинки, годные только, чтобы их показывать на
базаре. И там вряд ли обрадуются заморышам, измождённым от долгого заточ
ения в клетке!
Однако его собеседники уже поняли: если бы их предложение совсем не заин
тересовало хозяина каравана, он давно бы раскланялся и уехал себе дальше
. Но нет ведь Ц терпеливо сидел, перекинув ногу через седло, в то время как
пегая кобыла ощипывала приглянувшийся куст, а рабы, прикованные к длинно
й цепи, усаживались на землю передохнуть.
1 2 3 4 5 6