Да, не хочется заниматься этим делом.Дмитрий не любил убийц. Тем более таких, как этот чудовищный садист из электрички. Нелюдь! Насколько все же милее воры, не говоря уже об экономических преступниках. Среди них попадаются такие, кто по-человечески вызывает симпатию.Даже жалко за решетку сажать. И дела у них чем-то напоминают сложные шахматные партии. Здесь же – одна мерзость и грязь.На столе зазвонил телефон. Самарин протянул руку. Так и есть – начальник отделения.– Самарин, – раздался голос полковника Жеброва, – зайди ко мне.Дмитрий вздохнул и поднялся с места.– Здравствуйте, Дмитрий Евгеньевич, – поздоровалась с ним секретарша Жеброва Таня, невысокая, но очень хорошенькая.– Здравствуйте, – ответил Дмитрий. Он даже не взглянул на девушку, а оттого не заметил ее долгого взгляда.В кабинете начальника отделения сидели все те же – майор Гусаков и капитан Селезнев.– Присаживайся, Дмитрий. Значит, вот, какое дело. Убийство в электричке поручается тебе, это ты уже понял. В помощь дадим тебе кого-нибудь, это мы решим. Ну вот хотя бы Петра Анатольевича. Он у нас опытный оперативник. Все понятно? С материалами ознакомился? Версии есть?– Какие версии, Иван Егорович! Дело глухое. Его на уровне города надо рассматривать. Ясно же – действовал садист.– Тебе уже ясно. Видишь, как хорошо. – Мясистое лицо Жеброва расплылось в широкой улыбке. – Дело начато два часа назад, а тебе уже многое ясно. Если пойдешь такими темпами, тебе и положенных двух месяцев будет много. В две недели уложишься.Дмитрий хмуро молчал. Что толку ссылаться на загруженность…– Иван Егорович, – подал голос Селезнев, которому совершенно не улыбалось быть включенным в группу по разработке убийства в электричке, – а чего город-то не телепается? Это ихнее дело. Пусть им группа по особо тяжким занимается.– Город! – махнул рукой полковник Жебров. – Говорил я с ГУВД, что ж ты думаешь? Не берут, гады. Это, говорят, ваша епархия!Полковник добавил еще пару выражений, смысл которых сводился к тому, что городская милиция занята исключительно одним – как бы спихнуть все сомнительные дела на транспортную.– Так ведь там они же разрабатывают этого… маньяка. – Капитан Селезнев вспомнил розыскную ориентировку, которую присылали и в Ладожское отделение с целью усилить посты на вокзалах. – Это же еще один эпизод…– А вот хрена тебе эпизод! – отрезал полковник. – Почерк, говорят, не тот.Это, по их мнению, отдельное дело. Отфутболили, понял? Так что, Дмитрий, действуй. Вопросы есть?– Нет, – покачал головой Дмитрий.
Пятидесятилетнего носильщика Сучкова на Ладожском вокзале больше знали как «деда Григория» – внешность имел импозантную и не без благородства: носил окладистую бороду цвета перца с солью, имел зычный голос и, катя по платформе тележку с чемоданами, так трубно рявкал «Па-абе-регись!», что пассажиры разбегались, как кролики.Сучков проработал вокзальным носильщиком большую часть сознательной жизни и хорошо держался на этом месте, ибо пил умеренно и не зарывался. В последнее время, как и весь трудовой российский народ, он поругивал новые порядки, вздыхая по старым."Нынче народ за десятку удавится, – говорил он. – Теперь пассажир не тот.Раньше, бывало, из-за носильщиков дрались, особенно купейные, а теперь скоро наш брат носильщик будет из-за пассажира воевать. Потому как обнищал народ. А ведь на иного челнока смотреть больно. Сумки эти клеенчатые, чемоданы – все на себе прет. А то колесики придумали. А что эти колесики – курам на смех".Сам дед Григорий жил неплохо, но кто же не хочет жить лучше? А потому, если случалось, не упускал возможности надыбать лишнюю копеечку. Вместе с Линкой Аникиной, вагонной уборщицей, с которой деда Григория связывала нежная дружба, чтобы не сказать любовь, они подбирали потерянные и оставленные вещи.Часть из них дед Григорий отмывал и реализовывал на барахолке у Владимирского собора.Поэтому, зазывая клиентов, толкая перед собой тележку или отдыхая на скамеечке, дед Григорий внимательно смотрел на рельсы и под платформы. Чего только не находилось! Кошельки с деньгами – самое банальное. Книги, пачки документов, броши и кольца, иногда золотые, школьные дневники и кандидатские диссертации, детские игрушки и вставные челюсти. Брал он все, кроме дневников и челюстей (если не золотые) – эти сбыта не находили.В десять утра, когда поезда дальнего следования уже прибыли и пассажиры с них разошлись, дед Григорий позволил себе перекусить, устроившись в конце третьей платформы, за которой начинались чахлые полуоблетевшие кустики. Он вынул из кармана завернутый в газету бутерброд с кровяной колбасой и уже отхватил порядочный кус, когда его внимание привлек некий объект. Продолжая жевать, дед Григорий подошел к краю платформы и внимательно пригляделся. В кустах что-то лежало, и Сучков с легкостью, удивительной для его комплекции, спрыгнул вниз.Он, как всегда, не ошибся. В кустах лежала кожаная сумка. «Бабешка какая-то обронила», – смекнул носильщик. Сумка крепкая, хорошая, совсем новая.На Владимирской с руками и ногами оторвут. Дед Григорий поднял ее. Внутри оказался кошелек с десятью тысячами (тоже деньги, да и кошелек кто-нибудь купит), носовой платок, коробочка с надписью «о. б.» и паспорт! А вот это уже серьезная удача.Дед Григорий вытер руки о куртку и аккуратно раскрыл паспорт. Выдан на имя Марины Александровны Сорокиной, 1969 года рождения, русской. Первой фотографии не было, а со второй глядело миловидное женское лицо, обрамленное пышными светлыми волосами.– Что ж ты, девонька, документик-то теряешь, – назидательно сказал фотографии дед Григорий, – или пьяная была? Пить уметь надо, так-то.Сучков сунул кошелек и паспорт во внутренний карман, сумку свернул, чтобы не привлекала внимания, и пошел искать Линку.
Ангелина Степановна уже закончила работу и ушла бы домой, если бы ее не задержали в милиции. Теперь в вокзальном буфете она делилась пережитым с буфетчицей:– Ой, Зинка, я думала, рехнусь. Вхожу я туда, и сердце сразу не на месте.А как открыла дверь, внутри все захолонуло. Кровищи! Будто поросенка резали.– Чего-то, Линуль, ты сегодня не того, – раздается у нее над ухом зычный глас.– Ой, Гриша, не говори, – плачущим голосом отозвалась Аникина. – Страху натерпелась! Убийство у нас. Я вот Зинаиде как раз рассказываю – открыла я дверь в кабину машиниста, а там!– Чего, машиниста, что ли, грохнули?– Да ты послушай сначала. Женщину зарезали в электричке, у машиниста в кабине.– Машинист, что ли?– Да в задней, в задней кабине! – в сердцах крикнула Аникина. – Говорят тебе! Я думала, не переживу. В обморок упала! – Ангелина Степановна смотрела на своего кавалера так, будто он и был главным виновником происшедшего. – Как стояла, так и свалилась.– Н-да, – протянул дед Григорий, – надо же… Ну да ты баба крепкая. – И Сучков ласково шлепнул подругу по тому месту, где под мешковатой оранжевой безрукавкой располагался таз. – Пойдем примем успокоительное.– Что, Гришка, разбогател? – заметила Зина.– Для любимой женщины ничего не жаль! – изрек дед Григорий и увел Ангелину Степановну из буфета.– Я тоже кой-чего нашел, – подмигивая сожительнице, сказал Сучков. – Сумка. Хорошая, новая. А в ней кошелек с десяткой и паспорт.– Надо бы сходить по адресу, – смекнула Аникина, на глазах оправляясь от пережитого ужаса.– Вот и я о том, – хмыкнул в бороду дед Григорий. – То-то обрадуется растеряха. Наука ей будет.– Так вознаграждение должна дать, – деловито заметила Аникина.– Как без вознаграждения, – развел руками Сучков. – Сколько просить-то, вот в чем вопрос.– А это мы у ментов пойдем спросим. Узнаем, какой штраф за это полагается.Накинем за доставку. Все по-честному.– Дело говоришь, – кивнул Григорий. – Только вот еще что. Лучше бы позвонить сначала. Мол, нашли ваш документик. Сначала договориться, как и что.А то придешь и получишь одно «большое спасибо».– Обратно к ментам идти. – Аникина притворно вздохнула. – Я ж оттудова.Битых два часа держали.– Так ты теперь им лучшая подруга. Тебе и карты в руки.Сладкая парочка пересекла небольшую площадь, отделявшую здание вокзала от отделения милиции. Аникина решительным жестом толкнула тяжелую дверь.– Че, все-таки решила сдаться? – приветствовал ее дежурный Селезнев. Он раскраснелся еще больше и был очень весел. – Давай, бабка, колись – ты девку порешила. Небось из ревности. Твой бородатый на нее глаз положил!– А ну тебя! – радостно откликнулась Аникина.– Ну а чего тогда явилась? По мне, что ли, соскучилась?– А вот чего. – Ангелина Степановна подошла поближе к стеклянной перегородке, делавшей Селезнева похожим на хищную аквариумную рыбину. – Мне телефончик один надо узнать. Племяннице хочу позвонить. А как назло, номер забыла. Адрес помню, а номер вылетел из головы. Может, узнаешь по своим каналам?– Не положено. – Селезнев расплылся в улыбке. Эти слова звучали для него красивым музыкальным аккордом.– Ну что ты, в самом деле! – Аникина делала вид, что не понимает того, что просит капитана совершить служебное нарушение. – К тебе как к человеку…Отблагодарим, как полагается. Это ж для тебя минутное дело!Последние слова смутили решительность капитана Селезнева.– Да тише ты, разоралась! Какой там, говоришь, адрес у твоей племянницы?– Фурштатская, двадцать четыре, пятнадцать, – быстро проговорила Ангелина Степановна.– Посидите тут, – строго сказал капитан Селезнев и начал крутить телефонный диск.Дверь дежурки открылась. Привели задержанную – цветущую кавказскую женщину лет тридцати с небольшим. Селезнев только махнул рукой, мол, занят. Закончил разговор, что-то записал и только потом строго спросил:– У вас?– Да вот гражданка без документов.– Сейчас разберемся. Аникина, – вызвал он.– Тут я, – отозвалась уборщица.– Получите. – Дежурный по отделению являл собой воплощенное карающее правосудие. – Все поняли?– Поняла, поняла, – закивала Аникина, взяла бумажку и поспешила вон из отделения.Сучков неторопливо последовал за ней до ларьков «У Завена», где приобрел магарыч: два пластиковых стаканчика с водкой, известных в народе под названием «русский йогурт».Когда они вернулись, разбирательство с уроженкой Кавказа набирало силу.– Что значит «нэ прапысана»? – Женщина широко улыбнулась золотозубой улыбкой. – Я жи гава-рю: Плиханова; симнадцать.– Нет там таких, – хмурился Селезнев. – Прописана или проживаешь?– А что, какой такой разница? – Женщина сделала удивленное лицо. – Живу там. Какой такой прапыска? Я в этом не разбираюсь. Видишь, я женщина темная. – Она развела руками и снова ухмыльнулась без тени смущения. Кавказский акцент вдруг значительно уменьшился. – В первый раз в милиции. Не понимаю про такие тонкости: прописана, проживаю. – Она ехидно посмотрела на капитана:– Не женского ума это дело. Вот вы – мужчина, вы мне и объясните.– Ладно. – Капитан Селезнев махнул молодым милиционерам. – Вы идите, а я тут с ней разберусь. Туда сядь. – Он указал южанке на самую отдаленную из скамеек. – А ты сюда подойди, – махнул он Аникиной.Капитан Селезнев был доволен сегодняшним уловом. Смена скоро кончится, а он, как говорится, и сыт, и пьян, и нос в табаке. Немного подпортила утро эта убитая в электричке, но милиция есть милиция, и мент – он все-таки не дамский мастер.
Кол Шакутин брел по вокзальной площади, не разбирая дороги. Все, все пропало. С тех пор как за долги он лишился квартиры, с ним не случалось такой беды. И надо же было оказаться таким лохом. Ведь сам все показал и рассказал.Что теперь делать… Вот тебе бананы, вот тебе и киви… Он остановился, тупо разглядывая вокзальные киоски.– Девочку не надо? – негромко произнес голос совсем рядом.Кол оглянулся. Перед ним стоял паренек в кожаной куртке.– Что? – переспросил Кол.– Девочку, говорю, не хочешь? – повторил парень чуть громче.
Кол хотел было задать дурацкий вопрос «зачем?», но до него наконец дошло.– Нет. – Он махнул рукой.– Хорошие, на любой вкус, – не отставал парень, которому Кол казался перспективным клиентом. – Тут недалеко. Нимфетки. Скороспелки, – добавил он.– Да не надо мне никакой нимфетки! – громко сказал Кол.– Ты чего разорался. Козел! – прошипел парень и испарился.Через секунду Кол забыл о нем. Он отошел от ларьков и поплелся дальше.– Билет не нужен? – деловито спросил его второй парень, копия первого.– Какой билет? – машинально спросил Кол.– А какой надо? Купе? СВ? Любые направления. Только фамилию скажите.– Фамилию? – Кол все еще находился в ступоре, а потому соображал плоховато.– Ну да, – кивнул парень. – Вишь, сейчас, фамилию на билете пишут.– Что?! – заорал Кол и пристально уставился на перекупщика. – Ну конечно!Да! Ну верно! – Он хлопнул обалдевшего парня по плечу, резко повернулся и бросился бегом.– И чего недолеченных выпускают, – проворчал перекупщик.– Слышь, Серый, – окликнул его коллега, – говорят, новый Чикатило объявился.– Так давно объявился вроде, – ответил Серый. – Я слыхал, на Островах где-то промышляет…– Не, у нас тут, на Ладожском. По электричкам ходит. Охотится на блондинок с родинкой на щеке. Насилует, а родинку откусывает прямо с куском кожи. Иначе кончить не может.– И глотает?– Наверное, глотает. Кусков-то этих нет. В морге труп как мозаику складывали. А складывается не все. Прикинь? Каннибализм.– Дает мужик, – покачал головой Серый. В кассовый зал вошла интеллигентная дамочка и встала, растерянно озираясь. Серый немедленно подскочил к ней:– Куда едем? Есть любые билеты.
Кол распахнул дверь с такой силой, что она непременно слетела бы с петель, будь это технически возможно.– По какому делу? – строго спросил из своего аквариума дежурный. У него под столом стояла открытая литровая банка с сациви.– Я уже был у вас. Хочу снова увидеть следователя.– Какого? – важно спросил Селезнев.– В очках, с усами…– Березин, – кивнул капитан. – Тут ли он еще? Сейчас выясню.Он не спеша набрал номер, хотя прекрасно знал, что Березин никуда не выходил:– Алло, следственный отдел? Там Березин далеко? Да по поводу кражи.Фамилия? – рявкнул он в окошечко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51