Куда потом делся, не знаю.– Какого возраста ребенок? – Это была интересная информация.– Лет двенадцать, может, или около того. Я-то сам его только раз видел, а вот…– Папа! – раздался спокойный голос Альбины. – Вы ничего не путаете?Леонид Пантелеймонович оглянулся на дочь, потом посмотрел на кружку с чаем.– А может, и спутал чего…– Альбина Леонидовна, – Самарин обратился к строптивице, – может быть, вы больше знаете?– С какой это стати? – Альбина передернула плечами. – Понятия ни о чем не имею.– А подросток жил у него?– Да вроде… – ответила Альбина. – Не могу сказать.– А куда мальчик делся?– Не знаю… Как приехал, так и уехал: Вскочил на подножку товарняка, и поминай как звали.– Ну что ж, спасибо за чай. – Дмитрий поднялся. – Пора нам возвращаться. А ваш этот Гринько не мог сам дом поджечь, как вы считаете?Отец и дочь переглянулись.– Бог ему судья, – наконец сказал старик. – А мы люди простые, что слышим, то и говорим.– Навряд ли это он сам, – подумав, сказала Альбина. – Это же не человек, а механизм какой-то. Такие свои дома не поджигают.– Это ваше личное мнение о Гринько?– Ну личное, и вообще… Да вы других спросите, – махнула рукой Альбина и скрылась на кухне.Леонид Пантелеймонович провожал следователя до калитки один.
На станции Бабино Самарин зашел к дежурной по станции, а затем наведался и к кассирше в билетные кассы.– Вы знаете путевого обходчика Гринько? – задал он обеим женщинам однотипный вопрос.Обе ответили положительно. Угрюмый и нелюдимый обходчик казался жителям Бабина личностью таинственной, а потому каждый его шаг замечали.– Ездил, – утвердительно кивнула головой кассирша, – на той неделе раза два в Питер мотался. И на этой раз. То рано утром уедет, а вечером вернется, а то на ночь отправится.– Ну спасибо. Мне один билет до Питера. И на собаку.– За собаку платите как за багаж, – засмеялась кассирша, которой явно приглянулся красивый спортивный следователь. – Будете еще у нас, заглядывайте.– Обязательно, – ответил Дмитрий, не заметивший произведенного впечатления. Он повернулся к Чаку:– Пошли; багаж на четырех лапах, поближе к первому вагону.Возвращаясь в Петербург полупустой электричкой, Самарин обдумывал планы разработки дела о поджоге. Попутчик у него был очень удачный: лишних вопросов не задавал и все предложения следователя одобрял безоговорочно. Жаль, только своих версий не выдвигал.– Видишь, как интересно получается, – говорил Дмитрий Чаку Норрису, – Гринько прибыли в Лен-область в марте девяносто третьего. Сам Николай Гринько – человек одинокий, скрытный. Что там у него за душой, не знает никто.Естественно, такого в деревне недолюбливают. Жены нет, живет один. Само по себе это, конечно, ничего не значит, я вот тоже фактически живу один… Но вот эта история с мальчиком… У него жил мальчик, потом пропал. Куда делся? Просто уехал, прыгнув в проходящий товарняк, или покоится где-нибудь в лесу под сосной… И что за мальчик… Теоретически он должен быть в розыске. Но практически…Чак Норрис был полностью согласен со всем, что говорил хозяин, и в знак почтения неотрывно смотрел ему в глаза, высунув от усердия язык.– Завтра же свяжусь по телефону с местным участковым. Пусть разузнает все, что сможет, об этом Гринько. Странное производит впечатление, очень странное.Может быть, и про мальчика что-то прояснится… И Альбина эта… Тоже фрукт еще тот… Ну сейчас маленький крюк на Ладожский – и домой. Надо заглянуть в детскую комнату. Ты как? В дежурке один посидишь без меня?Детская комната поражала отсутствием инспектора. Зато сидели двое задержанных, пацан лет тринадцати и девчушка совсем мелкая, на вид лет девять-десять, не больше. Оба казались беспризорниками из фильма про первые годы советской власти. Самарин вопросительно посмотрел на мальчика.– Ща придет, – ответил тот.«Чего же это Толька уходит и так запросто их оставляет? – удивился Дмитрий. – Они же народ такой – сделают ноги, и поминай как звали».Капитан Жебров появился почти сразу.– Смотри, кто к нам пожаловал!– У тебя ведь есть картотека. – Самарин перешел прямо к делу. – Ты не проверишь за последние два, лучше три месяца, у тебя не зарегистрирован подросток лет двенадцати – четырнадцати, который жил у путевого обходчика Гринько в Бабине?– Это у которого хата сгорела? – припомнил Жебров. – Щас проверю. Как фамилия обходчика? Гринько? – Жебров вынул картотеку. – Тут у меня зафиксированы все их художества. По-хорошему надо бы мне сюда компьютер, да дядька все жмотничает. – Капитан некоторое время задумчиво перебирал карточки.– Нет, насчет обходчика ничего. Значит, не поступал. Хотя кто их знает, они про свои приключения или врут с три короба, или молчат. Народ специфический. – Он многозначительно посмотрел на сидевших перед ним детей, затем достал из портфеля сверток с пирожками:– Давай налетай, бесштанная команда. Пожрать вам принес.Дети подсели к столу.Капитан Жебров налил им чаю и снова вернулся к картотеке.– Значит, мальчишка? – спросил он Самарина. – Возраст, приметы, имя?– Лет от двенадцати до четырнадцати.– И это все? Негусто. А что за ним?– Собственно, ничего. Он несколько месяцев жил в доме путевого обходчика Гринько. Местный участковый – один на несколько деревень, путевым обходчиком интересуется постольку-поскольку, но про пацана слышал. И даже видел его, когда Гринько вместе с ним приходил в деревню проведать мать. Я с ним связался по телефону со станции. Вот что он мне сказал: «Рост для своего возраста средний, сложение щуплое, волосы темно-русые. Был одет в клетчатую рубашку и джинсы». Со слов матери Гринько: "Глаза темно-серые, нос небольшой, прямой, уши маленькие.Зовут Митей, фамилия и место рождения неизвестны". Жебров задумался.– Под описание примет, сам понимаешь, подойдут десятки мальчишек. Тем более что среди них немного таких, у кого сложение не щуплое. Рубашка и джинсы тоже мало что дают. Дмитрий, говоришь? Имя тоже можно поменять. Вон сидит такой Дмитрий. А сперва назвался Коляном. Проверили, а он у нас – Митяй. Так ведь, Шебалин? Мама и отчим ждут-пождут его в Клину. Между прочим, в этом городе Чайковский жил, – наставительно добавил он, как будто образ великого земляка должен был стать укором для маленького беглеца.– Никто меня там не ждет, – пробормотал Митя. – Я к ним не поеду.Самарин посмотрел на него с жалостью. Сколько таких убегает из дому, потому что чувствуют себя никому не нужными. В конце концов кончают приемниками-распределителями и «малолеткой», откуда прямая дорожка на взрослую зону. «И повторится все, как встарь»…– Все зависит от того, как ты будешь себя вести.Мальчишка равнодушно пожал плечами.– Вот ты говоришь, приметы, – продолжал рассуждать капитан Жебров. – Под твои приметы и Митя Шебалин подойдет. Но он ведь не жил у путевого обходчика.А, Мить?По-прежнему глядя в сторону, Митя отрицательно покрутил головой.– Он у нас лето провел на Карельском перешейке, в основном по курортным местам, там всегда можно выклянчить на кусок хлеба с маслом. А холода начались, подался в город. А в городе где самое теплое местечко? На вокзале, естественно.Ну он и к нам.– А девочка? – Самарин показал глазами на девчушку, которая и пирожок ела с каким-то безучастным видом, будто через силу.– С этой хуже. Полная заторможенность. Аутичность в крайней стадии.Непонятно, поддается ли это коррекции. Наверно, что-то можно было бы сделать, попади она в любящую семью. Но шансов на это мало, а так пойдет в детский дом, если мама не сыщется. Сама ничего сказать не может, фамилии не знает или не говорит. Заявления о пропаже ребенка с ее приметами не было, я проверял. Так что тут тяжелый случай, верно, Верушка? Придется определять в психиатрическую больницу, с такими там разбираются.Верушка продолжала сидеть, смотря прямо перед собой, словно говорили не о ней.– Ладно, занимайся своими. – Дмитрий поднялся. Ему было тягостно сидеть здесь рядом с этой Верушкой. – Короче, если узнаешь что-нибудь про пацана, который жил у Гринько, свистни.– Базара нет! – улыбнулся Жебров. – А что, подозреваешь, что это пацан будку спалил?– Трудно сказать, – махнул рукой Самарин. – Нет, вряд ли. Дом сначала облили бензином. Канистра нашлась – в кустах брошенная лежала. Основная версия – Гринько поджег собственный дом. Темная он личность. Что-то хотел скрыть, то ли труп, то ли краденое. Или и то и другое. Короче, следы преступления. Хотя есть и другие версии…– Думаешь, имеет отношение к кражам на товарном дворе?– Я же говорю – не знаю. Местный участковый ничего о нем сообщить не мог, тем более что дом путевого обходчика находится в зоне отчуждения, а ты знаешь этих участковых – за пределами своего района хоть трава не расти.– Это точно, – кивнул головой Жебров. – Ну ладно, успеха тебе.Самарин оглянулся на детей. Верушка смотрела в одну точку, Митя безучастно глядел в окно.Пора спросить и еще кое о чем…– Ты видел у меня вчера свидетельницу? Говорит, вы знакомы…Жебров на миг замешкался с ответом. Самарин мог поклясться, что буквально читает сейчас его мысли. Отрицать – мол, Лариса приняла его за кого-то другого – бессмысленно. Очень просто проверить, в какой школе он работал до того, как пришел в милицию. И соответственно, за что его оттуда выгнали. Так что лучше сказать правду.– Да, я тоже заметил, что лицо знакомое. Долго ломал голову, кто такая.Знаешь, бывает, вроде узнаешь человека, а кто, что – забыл.– Ну ты вспомнил в конце концов? – спросил Самарин.– Вспомнил, – сухо ответил Жебров. – Редкая стерва.Дмитрий хотел спросить о Марине Сорокиной, но передумал.– Ладно, я пошел.– Бывай. Кстати, а прошмандовку эту ты по какому делу вызывал? – невзначай спросил Жебров.– Ларису Мокроусову? Она сослуживица мужа убитой в электричке.Самарин внимательно следил за выражением лица Жеброва. На нем не отразилось решительно ничего.Дмитрий с Чаком вышли из трамвая у «Горысовской» и направились по Кронверкскому.Внезапно в нескольких шагах перед ними резко затормозил серебристый «гранд-чероки». Дверь распахнулась. Дмитрий сразу понял – это к нему.Поравнявшись с джипом, он увидел, что из кабины на него смотрит собственной персоной Андрей Журба, глава тихвинской группировки.– Здоров, следак, – не очень-то любезно приветствовал он Самарина.– Здоров, – отозвался Дмитрий.– Может, покатаемся? Есть тема.– Я с собакой.– Собака – друг человека. Надо поговорить, Дмитрий Евгеньич.– Ну раз так, ладно.Чак не понял, зачем он оказался на мягком бархатистом сиденье просторной машины, но он не был склонен рефлексировать и стал просто наслаждаться жизнью, глядя, как снаружи мелькают улицы, мосты, площади, проспекты… Не очень-то он прислушивался и к разговору, который хозяин вел с одним из тех, кто сидел впереди.– Пойми ты, – говорил Журба, – такой кореш братве не нужен. Этот вурдалак действовал на нашей территории.– Ваших я ни секунды не подозревал, – усмехнулся Дмитрий – Правильно мыслишь, следователь. А ты прикинь, у нас бизнес. Нам, блин, мокруха, да еще зверская, ни к чему. Мы, как говорится, мирные люди…– Но наш бронепоезд? – добавил Самарин. – Стоит. Хорошо стоит. С эрекцией порядок. Короче, нам этот вампир тоже ни к чему. Так что, если чего понадобится, предоставляем любые услуги.– Спасибо, буду иметь в виду.– Имей.Наконец «гранд-чероки» подрулил к парадной, где жил Самарин.– Хорошая собака у тебя, Дмитрий Евгеньевич. Только менту такая ни к лицу.Должен быть питбуль, ну хотя бы ротвейлер.– Это настоящая розыскная собака, – серьезно ответил Самарин. – Специально выведена в штате Калифорния, на Беверли-Хиллз. Да что далеко ходить, сегодня Чак нашел важный вещдок… Следственная бригада не нашла, а он – пожалуйста.– Да, – Журба уважительно посмотрел на пса, – и красивый, блин! Ладно, покеда!– Вот так создаются легенды, – наставительно сказал собаке Самарин, когда джип умчался в туманную даль. – Хотя при чем здесь легенды? Канистру нашел ты.К Коржавину привел ты. Какая, к черту, легенда! Обычные милицейские будни.
Новая закусочная под оригинальной вывеской «Елы-палы», несмотря на свое митьковско-славянское название, больше напоминала заведения типа «Макдоналдса», но с пивом. И это при том, что ее хозяином был небезызвестный Завен Погосян.Сам он наверняка предпочитал бы блюда кавказской кухни, но трезво рассудил, что будущее в России, как и во всем мире, – за биг-маками.Расчет оправдался – в расположенное между вокзалом и станцией метро заведение со смешным названием народ повалил толпой.Не обошли его вниманием и вокзальные завсегдатаи. Однако далеко не все были приняты с распростертыми объятиями. Потому что одно дело – приличные люди и совершенно другое – те, что приходят в расчете найти недоеденный кусок, разговорить приезжего лоха, а то и стянуть что-нибудь.Многие оказались обиженными. Среди них – Потапыч. Узнав о появлении на ближайшем горизонте нового заведения, он на правах неформального лидера бомжей счел себя обязанным посетить его. Каково же было его возмущение, когда дюжие парни у входа, одетые в косоворотки, подпоясанные яркими кушаками, взяли старика под белы руки и выкинули прямо на привокзальную площадь, да при этом брезгливо отряхивались и корчили злые мины.– На глазах у всех! – возмущался Потапыч. – Это меня!Он сидел на перевернутом ящике в подземном переходе и залечивал шишки – как физические, так и моральные – портвейном «Три семерки», разлитым в бумажные пакеты. Его вполуха слушали несколько человек, примостившиеся тут же.– А Веньку пустили! – продолжал Потапыч, сделав большой глоток. – Ну, конечно, он у нас барин, его хоть в мэрию! А кто потом кошелька или сумки недочтется, это уже не ихнее дело! Дураки! Ни черта в людях не секут. Иначе Веньку бы на порог не пустили.– А тебя на руках внесли, – хихикнула критически настроенная Бастинда.– А хоть бы и на руках! – К Потапычу постепенно возвращалась велеречивость. – Потому что не худо было бы им знать – Потапыч никогда не брал чужого!Последние слова он произнес с таким жаром, что на него стали оглядываться прохожие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51