Писать заявление о пропаже.– Вы бы, Горюнов, еще кучу брильянтов сюда завезли! – расстроился майор. – Конечно, своим ценным предметом и спровоцировали его на кражу с побегом.– Там вся моя работа. Все, что я сделал за последние годы!Видимо, в лице Николая было что-то такое, что заставило майора перемениться.– Ладно, ладно, не горюйте, Горюнов. Еще не все потеряно. Его и так уже ищут.Этот удар судьбы был пострашней, чем ограбление в Шереметьеве.Пропавшие из сумки дискеты скоро обнаружились за батареей. Парень сдуру решил их спрятать в незаметное место. Что происходит с дискетой, пролежавшей рядом с чугунной батареей, Николай хорошо знал: она размагничивается, и все записи навсегда исчезают.– Слышь, Доктор, пойдем пивка попьем после смены, – уговаривал его водитель троллейбуса. – Нельзя так ходить, будто ты покойник. Ну потерял кой-что. Другое найдется, слышь?Николай усмирял на мгновение боль души и, глядя пустыми глазами на сотоварища, пытался улыбнуться. Однако вместо улыбки губы изображали кривую гримасу.– Поймали вашего охламона, – сказал майор спустя еще несколько дней. – В нетрезвом состоянии ограбил квартиру любовницы. Сидит в ка-пэ-зэ.Еще через неделю Николая вызвали в город для опознания ноутбука. Он был найден во время обыска комнаты, куда парень отнес вещи бывшей любовницы и где прятался сам. Только напрасно Николай радовался. Все его тексты были с жесткого диска стерты, а заполнен он был идиотскими играми, стрелялками и страшилками.
И все же две статьи были напечатаны в российских журналах – в ботаническом и по экологии. Николай принес их майору.– Хорошее дело, – похвалил майор. – Вы, это самое, сделайте для меня ксерокс, я отчет по воспитательной работе готовлю. Как раз ваши работы пригодятся. Прибытков, он тоже в детский журнал рисует карикатуры, Викторов, тот фигуры вырезает из дерева. Это все очень нужно. Нормальное проведение культурного досуга.Сын майора делал заметные успехи в английском, и майор был доволен. Правда, в последнее время их беседы во время прогулок вокруг высокого сплошного забора с колючей проволокой принимали все более философский характер.– Ответьте мне, сэр, – спрашивал сын по-английски во время прогулки, – есть в России сейчас хотя бы одно место, где честный человек мог бы принести пользу обществу?– Вы не первый задаете этот вопрос, – отвечал Николай. – Примерно о том же спрашивали Пушкин с Лермонтовым. А прежде, как известно, Радищев с Новиковым. Но еще раньше их – Курбский. Он тоже дознавался об этом у Ивана Грозного.– Но я спрашиваю вас, сэр, а не Пушкина с Лермонтовым.– Есть теория малых дел. Ее сторонники считают, что если каждое мгновение жизни и каждый мелкий поступок направлять на добро для людей, то это превратится в большую программу и преобразует мир.– А вы, подобно большевикам, считаете, что преобразовать мир возможно? – Бедный мальчик смотрел на него то ли как страждущий истины на пророка, то ли как всевышний судия на грешника.– Я – как Лев Толстой. Считаю, что улучшение человеческой породы лучше начинать с самого себя. Но Ленин, Сталин и Гитлер были с ним не согласны…Послушал бы майор эти их беседы! Бросьте валять дурочку! Длиннорукому длинноногому парню из параллельной комнаты исполнилось двадцать пять. По этому поводу он выставил на стол несколько бутылок водки и позвал соседей.На этот случай у Николая был привычный арсенал шуток.– Я не пью, зато закусываю здорово! – отговорился он и остался в своей комнате.Прежние соседи относились к этому с пониманием и даже уважением:– Завязал Доктор тугим узлом.Николай с полчаса полежал, почитал сугубо научный журнал на английском языке. Громкие голоса за стеной ему не мешали.Но парень в подпитии оказался приставуч и занудлив. Он вернулся за Николаем, а следом за ним вошел улыбающийся Наумыч. Он тоже был немного навеселе. У парня плескалась в стакане водка.– Тебе оставили, – сообщил он. – Выпей, как человека прошу!– Я ж говорю: он свою бочку выпил, – сказал Наумыч, пытаясь взять стакан с водкой у парня.– Ты-то отлипни, я хочу Доктора угостить. Слышь, Доктор, – снова повторил парень, – как человека прошу, пойдем выпьем!– Такому легче дать, чем остаться девушкой, – пошутил добродушно Наумыч.Но парня эта шутка вдруг задела.– Ах ты, сука! Шмази давно не пробовал? – пробормотал он, поставил криво стакан на край ближней тумбочки, так что тот обрушился на пол, и попытался провести ладонью с растопыренными пальцами по лицу Наумыча.Наумычу, естественно, этот жест не понравился. Он отстранился и легко оттолкнул длинную руку парня.Парень в ответ неуклюже протянул другую руку к горлу Наумыча. Тот, приняв боксерскую стойку, отбил руку и несильно врезал парню в скулу.– Кончайте, парни! – успел выкрикнуть Николай.Но было уже поздно.– Значит, ты так! – обиженно проговорил парень.Он немного пошатался, как бы раздумывая, потер скулу, а потом неожиданно ловко нагнулся и схватил единственный свободный табурет за ножку. Через минуту в комнате была уже смертельная свалка.На шум из соседней комнаты выбежали продолжавшие выпивать соседи. Кто-то вступился за именинника, который уже размазывал по физиономии кровь, капавшую из носа, кто-то, наоборот, стал их растаскивать. В тесном пространстве комнаты как следует развернуться было трудно, и кончилось тем, что все повалились друг на друга.Кто-то зычно захохотал, и, к счастью, свалка на этом закончилась. Все же кое-какие следы начавшегося было побоища на лицах запечатлелись. Не считая разбитого носа парня, у троих под глазами расплывались могучие синячищи. В том числе и у Николая.На другой день Николая вызвал майор.– Подождите, синяк хоть запудрим, – предложил Наумыч.Хотя за процедурой наложения грима следила вся комната, подавая советы, кончилась она неудачно.– Тут легче мозги запудрить, – ворчал Наумыч. Стесняясь фиолетово-черного фингала под глазом, Николай вошел в кабинет майора и доложился.– Красив! Смотреть противно, – проговорил майор. – Садитесь и опишите подробно весь ход события.И он положил на стол перед Николаем лист бумаги.– Какого события? – с деланным удивлением спросил Николай.– А то вы не знаете…– Я и в самом деле не знаю…– Да знаете вы все, – устало проговорил майор. – Учинили пьяную драку. Вон какой разукрашенный. Я-то собирался через месяц представить вас на сокращение срока. За примерное поведение и отличную работу. А теперь что?– Но вы же знаете, я не пью… И драки не было.– Не знаю. Откуда мне знать… Опишите подробности инциндента.Он так и сказал – «инциндента», и Николай с трудом удержал себя, чтобы не поправить.– Так не было ничего. А в том, что я не пью, вы могли удостовериться…– Бросьте дурочку валять. Уж вам-то стыдно, Горюнов! Пишите, пока с вами как с человеком разговаривают. Я вам повторяю – через месяц решается ваша судьба, а вы тут как не знаю кто!– Но мне и в самом деле нечего писать, – уныло повторил Николай.– Хорошо. Коли так, подробно опишите обстоятельства, при которых получили свое легкое телесное повреждение. Лично вы.Николай пожал плечами и написал на листке несколько строк. «Я, Горюнов Николай Николаевич, такого-то числа во время чтения журнала решил подняться с постели и, споткнувшись о ножку стола, ударился об угол тумбочки, чем нанес себе легкое телесное повреждение в виде синяка под глазом».– Вот, – подвинул он листок к майору. – Все, что я мог написать.– Так, значит! – И майор усмехнулся. – А вот соседи ваши показывают другое. – Он вынул из папки несколько страниц, исписанных крупными корявыми буквами, прикрыл ладонью подпись и прочитал: – «Зная про мой праздник, Горюнов стал показывать ко мне презрение и оскорблять меня сначала в устной форме, а потом в физической. Когда я намекнул ему на его плохое поведение, он встал с кровати и разбил мне нос». Вот как ваши товарищи показывают. – И майор вернул листки в папку. – Взрослые ведь люди! – проговорил он грустно. – А как пацаньё! Тюрьма по вам плачет. Идите, Горюнов. И не удивляйтесь, если на выездной сессии суда дело о сокращении вам срока рассматриваться не будет.– Доктор, ты чего не такой? – заволновались соседи, когда он вернулся в комнату.Николай лишь удрученно махнул рукой. Пересказывать дурацкое заявление именинника – нарываться на новый «инциндент». Тогда и в самом деле можно проститься с надеждой.– Именинничек-то наш не прост, – лишь сказал он.И соседи поняли все.– Ну сука! – изумился один из недавно подселившихся жильцов. – Сам же заварил, и сам настучал.– Только не тут, на улице поговорим, по-трезвому, – предложил Наумыч, – чтобы Доктору путевку на волю не смазать.
Пожилой, всегда спокойный человек с большой лобастой головой и седоватым ежиком подставил эту свою голову под проволочный нож полуавтомата, и нож в одно мгновение отрубил ее.За четыре дня до этого в их комнате случилось примерно то же самое, что и в комнате Николая. Была пьяная драка, только с более тяжкими последствиями: выбили оконные стекла, кровью залили пол и забрызгали стены, на «скорой помощи» увезли двоих.Фамилия пожилого, всегда уравновешенного человека была Потапов. Через полтора месяца он, как и Николай Николаевич, надеялся на досрочное освобождение.Николай Николаевич не знал, как и о чем они поговорили с майором, но в результате майор объявил Потапову, что тот отбудет весь срок, от звонка до звонка.А теперь голова Потапова, сброшенная с ленты конвейера, лежала на цементном полу и смотрела на всех широко открытыми глазами. Тело же, обхватив руками металлический корпус, висело сбоку конвейера. И Николаю Николаевичу на секунду показалось, что это просто такой прикол – абсолютно же здоровый и целый Потапов нагнулся и рассматривает что-то на полу с другой стороны конвейера. Или дурное кино, где тело в конце концов подхватывает руками собственную голову и ставит ее на место.Кто-то, быстрее всех сообразивший, что делать, вызвал по внутренней связи инженера по безопасности. Остальные из всех трех бригад стояли, сгрудившись, и молча смотрели в остановившиеся глаза Потапова.– Переживал сильно… – объясняли люди из его бригады.– Дни до воли пересчитывал, жена, говорил, на двадцать лет младше….Прибежал инженер по безопасности, ругаясь густым матом, стал вызывать «скорую помощь».Но прибывший со «скорой» врач лишь развел руками:– Я-то что могу сделать? Мы головы на место не пришиваем.– Но вы хоть в больницу увезете, – стал было убеждать инженер.И врач взглянул на него как на сумасшедшего:– В больницу мы увозим больных. А для таких – труповозка. Туда и звоните.Все следующие дни Николай приказывал себе о своем сроке не думать. Только это не получалось: о возможной свободе забыть невозможно. До выездной сессии оставался лишь месяц.
– А то, может, задержитесь? У сына через неделю экзамен. Шучу, шучу, – проговорил майор, увидев, как переменилось лицо Николая Николаевича.Был конец мая. Здесь, под Выборгом, еще только отцветала черемуха, а в Питере в садике за Александро-Невской лаврой, куда они ходили с Димкой гулять, уже распустилась сирень.– Документы ваши готовы, так что счастливый путь. – Майор улыбнулся. – До свидания говорить не буду. Хотя адресок ваш у меня есть, может, с сыном заглянем, сэр.Пятьсот пятьдесят дней Николай Николаевич ждал этого мига и не думал, что все будет до такой степени буднично.Никаких отвальных он делать не собирался. Избави Бог, еще вляпаешься в ЧП. Просто все пошли в смену, а он отправился к майору. Готовясь к тому, что в последний момент что-нибудь окажется не так и ему придется догонять своих, стоять у конвейера, ловя сырые скользкие кирпичи.Странно, что, когда он шел к электричке, ему вдруг стало грустно. И пожалуй что страшно – полтора года все в его жизни было расписано. А теперь, прямо с этих минут, начиналась абсолютная неизвестность.
С директором мурманского института полдня не хотели соединять.– Павел Григорьевич проводит совещание, позвоните позже, – говорила незнакомая секретарша.Прежние голос Николая Николаевича узнавали мгновенно.– Я по междугородному, из Петербурга. Вы скажите, когда мне лучше его застать?– Через полчаса позвоните, я думаю, как раз он освободится.Но через полчаса уже другой голос отвечал:– Павел Горигорьевич только уехал. Позвоните часа через три.– Коля, честное слово, плюнь на этот Мурманск, что-то не лежит у меня к нему сердце, – уговаривала Вика.Она взяла неделю отпуска, чтобы побыть всей семьей вместе.– Тебя же зовут в Ботанический институт.Вика неизвестно каким образом чувствовала, что его ждет. Он же пока ни о чем не догадывался.Дозвониться удалось лишь в конце рабочего дня.– Павел Григорьевич, это Горюнов, здравствуйте! – Николай Николаевич почувствовал, как у него перехватывает горло.Однако директор никакого волнения в ответ не выказал.– Да, я вас слушаю, – сказал он так, словно ему звонил совершенно незнакомый человек.– Николай Николаевич Горюнов звонит!– Я вас слушаю, – так же равнодушно повторил директор.– Я абсолютно свободен и готов приступить к работе.– Извините, я не понял, к какой работе? – переспросил директор так, словно они не были никогда знакомы, не сиживали порою рядышком на банкетах и Павел Григорьевич не отмечал ежегодно в отчетах удачные работы своего подчиненного.– К своей работе. Вы же сами, Павел Григорьевич, полтора года назад передавали через Иннокентия, что место мое сохранится.– А, Горюнов! – наконец вспомнил директор. – Так ты к нам просишься?– Прошусь. С нетерпением!– Даже с нетерпением. – Николай Николаевич одобрения в голосе директора не почувствовал. – А у нас сейчас такие дела, Горюнов. Мы как раз проводим большое сокращение. Твоя лаборатория и вовсе давно упразднена. Так что потерпи до осени. Осенью, если попросишься, что-нибудь для тебя найду. Ну, бывай, рад был услышать.Из трубки еще долго раздавались короткие гудки. Николай Николаевич держал ее в руке, сидя на стуле в прихожей.– Коля, милый, ну что тебе дался этот Мурманск! – уговаривала Вика. – Ты же сам говорил, что тебя зовут в Ботанический институт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45