Я толкаю ногой костыли Толстого, чтобы разбудить его, так как его могучие рулады рискуют нагнать страху на мирное местное население, заставив их думать, что в драндулете установлен турбореактор Диплодок издает “уа-уа” и пускает в ход домкрат, позволяющий поднять веки.— Рамбуйе! — повторяет Пино.Толстый поспешно опускает свои шторы.— Я схожу в Ренн, — вздыхает он.Ударами локтей мы выволакиваем его из сна, и он с трудом восстанавливает то, что с натяжкой можно назвать ясностью ума.Бензен и Баден уже вкалывают. Они вытащили из кабины моток электрического кабеля и вот уже лезут на столб, делая вид, что восстанавливают разрыв.Затем они разматывают кабель до двери дома, который и был целью нашего путешествия. Звонок в дверь. Или, скорее, погребальный звон Надтреснутый звук оного поет в моей нежной душе забытую песнь босоного детства (читатели, которые оценили истинную красоту этой фразы, могут написать мне, чтобы получить и другие. Их есть еще запас на складе, который я готов уступить им по себестоимости. Скидка на десять процентов многодеткам, ветеранам войны и диабетикам).Проходит минута. Потом в окне показывается мужское лицо. Моя аорта кричит браво. Мысленно я пою благодарственный гимн мисс Сахарный Тростник: это мой дергатель стопкрана. Но изменившийся после курса омоложения. Если ему тридцать пять годков, то это конец света! Грива у него не седая, а приятно белокурая. Я опознаю его по носу, немного расширенному книзу.— Что такое? — спрашивает он.Баден говорит невинным голосом:— Это ЭФ, мсье. Меняем все подключения на этой улице. Кайюк внимательно смотрит на двух мужчин. Он видит провод, который свисает со столба, фургон с успокаивающими буквами, простоватые рожи двух моих людей и бросает:— Одну секунду!Дверь открывается, в ней появляется хозяин, рядом с ним стоит громадный боксер, который, если бы курил сигару, был бы похож на Черчилля.— Зверюга злая? — спрашивает Бензен.— Когда как, — таинственно заявляет Кайюк.— Когда как зависит от кого? — шутит Баден, страдающий собачонкофобией, особенно если у них кишки, как у вешалки для полотенец.— Только от меня, — бросает Кайюк, отходя от двери. Оба моих агента проникают в дом, разматывая дурацкий кабель. Кайюк, засунув руки в карманы, созерцает представление, как настоящий ротозей. И надо же, тут его мерзавец пес кидается к фургону, лая все, что он умеет.Ужасно, он нас унюхал!— Что с вашей псиной? — невинно спрашивает Бензен. — Моя тачка его не устраивает?— У меня такое впечатление, что да, — уверяет Кайюк, нахмурив брови.— Там, наверное, кошка под ней! — лицемерно подсказывает Баден.Но собака опровергает это предположение, бросаясь на задние дверцы машины. Она яростно царапает колеса. Теперь она больше не лает, а испускает глухое злобное рычание.Кайюк подходит.— Что с тобой, Крифт? — бормочет он. Он протягивает руку. Я понимаю, что он хватается за ручку двери. Этот хмырь — редкостный нахал!— Вы позволите? — бросает он через плечо двум честным служащим из ЭФ.И открывает. Мы сталкиваемся нос к носу. Какое самообладание, мадам Дюран!Вместо того чтобы воскликнуть что-то типа “О Боже! супруг мой” или “Кого я вижу!”, Кайюк бросается назад, яростно оттолкнув дверцу. Он меня узнал сразу, и его решению не понадобилось и сотой доли секунды, чтобы созреть в белокурой голове.Я посылаю отработанный удар ногой в дверь. В ту секунду, когда она распахивается, раздается длинный свисток. Я выпрыгиваю из фургона и вижу, что у Кайюка в зубах свисток. Он дает сигнал тревоги.Определенно, это его вторая натура. В считанные секунды, которых не хватит даже на то, чтобы усыпить комиссию сенаторов, я оказываюсь на Кайюке, и он принимает в челюсть кило моего кулака. Его свисток отлетает в сторону. Берю и Пино, которые вылезают из тачки, устремляются ко мне.— Усмирите его! — кричу я.Галопом, как всегда, я бросаюсь в дом с “дурой” в руке и делаю знак Бадену следовать за мной. Мы внутри.Я слышу, как хлопает дверь, щелкает ключ. Это в конце коридора. В доме есть второй выход, он должен выходить в проулок за строениями.Действительно, рычит мощный мотор. Понимая, что у нас нет времени вышибать дверь, я кричу моим бойскаутам валить к машине.Берю только что украсил Кайюка декоративными браслетами, а Пино шлепнул боксера, который желал ему только добра.— В машину и чос! — бросаю я. Начинается высший пилотаж. Все взлетают в машину, кроме папаши Пино, который запутался копытами в электрическом кабеле. На этот раз за рулем я, и, прошу вас поверить, резина на колесах слегка дымится. Я делаю поворот направо, еще один…Действительно, тихая улочка тянется вдоль строений. На горизонте пусто. Я давлю на газ, мы выскакиваем на более оживленную магистраль.Я резко торможу перед остолбеневшим пацаном, который играет в классы.Он застыл на одной ноге, как журавль.— Малыш, здесь машина проезжала?— Да, мсье.— Что за машина?Во мне все кипит при мысли, что тем временем тачка тех других жрет километры.— Я не знаю, — отвечает сосунок Вот тебе на! Обычно все современные пацаны, как только у них прорезается первый зуб, уже знают все автомарки. Это один из пороков эпохи.— Какого она цвета?— Черная.Полный недоносок. Везет же мне, надо, чтобы самый последний придурок в стране оказался единственным свидетелем.— В какую сторону она поехала?— Туда!И то хорошо! Я давлю на педаль, и фургон срывается с места. Мы попадаем на площадь, мощенную булыжником. Тоскующий дворник заметает кучу навоза, напевая “Опавшие листья”.— Скажите, мсье, вы не видели черную машину, которая пронеслась на всех парах?— Видел, — говорит хозяин метлы.— Какой она марки?— Она не французская.— С открытым верхом?— Нет, наоборот…— По какой дороге она поехала?Он делает рукой дворника королевский жест.— В направлении Шартра.Я включаю микрофон, чтобы связаться с внутренностью фургона.— Берю?— Н-ну?— Сообщи дорожным службам. Задержать черную иномарку, направляющуюся в Шартр. Пусть поставят заграждение!— О'кей!Стиснув зубы, я вписываюсь в крутые виражи. Вот и дорога на Шартр.Я вижу, что она ведет и в Париж, в зависимости от того, повернете ли вы направо или налево. Мой славный уборщик лошадиных субпродуктов сказал “Шартр”, потому что он расположен к гуанотике, кроме этого он ничего не знал.Снова микрофон.— Берю?— Ну-ну? Сообщение передал.— Уточнение. Заграждение также и в направлении Парижа.— Н-ну.— Вежливо узнай у мсье, который сопровождает тебя, марку машины и ее номер. Если он не захочет говорить, будь настойчив, ты меня понимаешь?— Н-ну! Он тоже поймет!Баден и Бензен, зажатые в кабине у меня под боком, ждут решения моей доброй воли. Что делать? Куда идти? Куда бежать? Направо? Налево?Я бы поехал прямо, но это приведет меня прямо на парапет Итак-с-сс?— Может, в Париж? — осмеливается сказать Бензен, который хочет успеть домой к обеду. Я подчиняюсь… Даю полный газ. Мы проезжаем с десяток миль, и я начинаю ругаться, как Жанна д'Арк в Реймсе, бикоз я не вижу на горизонте ни одного полицейского мотоциклиста. Может, кожаны устроили мотопробег?! Но речь не идет о том, чтобы представлять фирму Чинзано на Тур де Франс перед изумленной публикой!Охваченный сомнением, как мсье Дон Диего, я включаю микрофон.— Ты точно передал второе сообщение, Берю?Вместо лаконичного ответа я слышу свист, к тому же мелодичный.— Эй! Толстый, не разыгрывай из себя райскую птичку, отвечай!Нахальный свист продолжается.Черт меня побери, я резко торможу на обочине и забегаю за машину, чтобы открыть дверцу. Печальная картина: Толстый на полу в состоянии кей'о. Кайюк, который его вырубил, держит в руках, скованных наручниками, милую пушку из одного из ящиков для инструментов. Тотчас он плюет свинцом. Мое счастье, что коротким движением руки я захлопываю дверцу и что она бронированная, иначе ваш юный друг в настоящее время представлял бы из себя решето кроссворда.Я же говорил вам, ребята, что нужно быть осторожными, может вылететь птичка! Глава 11Что называется, дать тягу В жизни бывают обстоятельства, при которых, чтобы принять решение, не обязательно собирать семейный совет или проводить тайное голосование. Для того чтобы сообразить, что этот человек опасен, учитывая, что имеет в распоряжении весь наш арсенал, а в лице Берю важного заложника, мне нужно не больше времени, чем продюсеру фильма, чтобы прочесть сценарий. Вы скажете мне, что на планете, где цветы увядают, любовь проходит, а человек кончает тем, что превращается в скелет, беречь персону Берю для времени “X” — глупо! Пусть так, но опыт показывает, что лучше играть со своей жизнью, чем со смертью других.Я бросаюсь к кабине и кричу Бадену, чтобы он дал мне дымовую шашку.Только бы этот ублюдок Кайюк не угрохал Толстого. Баден протягивает мне штуковину.Теперь дело за малым: закинуть ее внутрь “Летучего голландца” и не схлопотать бортовой залп.Я снова открываю дверцу, с большими предосторожностями, как вы понимаете, и посылаю свой свадебный подарок с доставкой на дом.Раздается бум! Кайюк отвечает предусмотренной тирадой, но я уже успел закрыть дверцу. Сейчас мсье начнет мерзко кашлять. И Толстый будет аккомпанировать ему на своих расстроенных голосовых связках.Мои помощники рядом со мной. Я описываю им шабаш, который произошел внутри.Он вырубил Толстого в то время, когда тот передавал сообщение.Надеюсь, что он его пристукнул не до смерти.Ждем несколько секунд. Желтоватый дым просачивается сквозь щель под дверцами.— Если ждать слишком долго, они загнутся, — замечает Баден, который испытывает слабость к Берю.Я знакомлю их со своим планом действий.— Ты, Бензен, укроешься в кювете и будешь стрелять в парня в случае передряги. Предпочтительно в ноги.— Ясно!— Ты, Баден, открываешь дверцу. Держись за бортом шарабана.— Хорошо, патрон. А вы? — спрашивает он.Вместо ответа я лезу на капот и бросаюсь ничком на крышу тарантаса.Если бы вы видели рожи проезжающих водил, вы бы немного развлеклись, честное слово! На них застыл один вопрос: во что здесь играют?Я делаю знак Бадену открыть дверцу. Жирное облако вырывается из фургона, за ним сразу измученный Кайюк, который кашляет так, что глаза лезут на лоб, и при этом потрясает пушкой. Красавчика Сержа тут же ждали с распростертыми объятиями и моим приветом!Я прыгаю на него, как это делает леопард, переодетый тигром. Он падает! Удар лодочкой в челюсть, второй по хранилищу желчи — и все нормально.— Займитесь Толстым! — кричу я дружкам. Автомобилисты притормаживают, происходит столпотворение машин! Как на ярмарке в Троне.Баден и Бензен извлекают из фургона харкающую, кашляющую, грязную, хрипящую массу. Берю приходит к нам, так же, как и в себя, в своем элегантном костюме, скроенном из половой тряпки, рубашке, засаленной до блеска, и очаровательной шляпе, купленной по случаю у отставного огородного чучела.Его откачивают, искусственное дыхание, полноценный стакан с ромом, компрессы… Он лежит, как на вершине Анапурны, наш яйцеголовый, которого ни одна курица не согласилась бы высиживать. Он исходит слезами, он зеленеет, он обрастает дорожной пылью и посылает ругательства на все стороны света.Парень в “шевроле” спрашивает, не нужна ли его помощь. Те, кто остановились первыми, рассказывают вновь прибывшим фантастические версии в стиле Рокамболя. Эти, в свою очередь, повторяют ее новичкам, которые учат ее наизусть, чтобы воспользоваться в будущем, и так продолжается до тех пор, пока грифы, прибывшие на своих пятьсотсильных мотоциклах, не восстанавливают движение.Я представляюсь им, и они успокаиваются.— Вас вызвали по радио? — спрашиваю.— Нет, мы проезжали мимо…Я присаживаюсь на корточки рядом с Берю. Он фиксирует на мне глаза, налитые кровью. Его пучки лезут из витрины.— Послушай, Толстый, он вырубил тебя до того, как ты должен был во второй раз связаться с полицией?— Да! Ах! Тетушка, — пускает пузыри Берю. — Я только начал их вызывать, совсем забыв про это ничтожество. И вот получаю плюху, которая сбивает меня с катушек.Я взбешен. Вывод ясен, по дороге на Париж нет кордона. Я лезу в тарантас, не обращая внимания на остатки дыма, стелющегося по полу, и связываюсь с дорожной полицией.— Есть новости на дороге в Шартр?— Ничего! Мы всех подняли на ноги!Я не настаиваю: меня оставили с носом, поздно — Очень хорошо, — говорю я. — Проверьте еще раз и, если будут новости, вызовите “Пятьсот тридцать!"Мне кажется, что внутренность фургона снова пригодна для обитания.Я сажаю Кайюка и Бадена назад, рекомендуя последнему оставить дверцы открытыми и внимательно следить за арестованным. Бензен помогает Толстому устроиться впереди. Я разворачиваюсь, чтобы вернуться в Рамбуйе. Мое возмущение не знает границ, в этом я настоящий Шарль Квинт. Так опростоволоситься, упустить этих типов из-под носа. Когда обкладывают берлогу, то сначала блокируют входы-выходы. Чтобы крепость пала, ее надо окружать, как жених окружает заботой невесту, вы прочтете это в любом военном учебнике, в котором говорится об уходе за детьми младенческого возраста.— Как он меня двинул! — охает Берю, растирая свою тыкву. — Ох! Мама моя!— Лучше бы он размозжил тебе башку, — мечу я громы и молнии. — Когда видишь таких недоумков, как ты, хочется пожелать, чтобы земля была им пухом! Из-за тебя все накрылось!— Из-за меня! — краснеет Пузырь. — Скажи, что ты шутишь! Это что, по моей вине у меня такая красная рожа?— Ты не уследил за майлордом!— Он был в браслетах, я думал…— Вот именно, ты думал! А когда ты начинаешь думать, все идет на перекосяк.— Это случайность! — делает ударение Толстый. — Ты хочешь, чтобы я одновременно выполнял ювелирную работу и возился с радио, а вы бы втроем прохлаждались в кабине.Я не настаиваю, потому что в сущности он прав. Мы так быстро отъехали, что все кое-как набились в кабину. Все, кроме гомункулуса Пино, который запутался в кабеле.Мы снова перед владениями Кайюка. Пинюша не видно на горизонте. Мы проходим в дом, и с некоторым облегчением я обнаруживаю своего выдающегося собрата по профессии устроившимся в кресле гостиной с бутылкой “
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16