А? Вот уж действительно, мои страдания еще не кончены. Глава 13Что называется, скинуть пару годков Десять часов вечера. Мы, генерал и я, сообразили небольшой славный закусон. Если вам скажут, что америкашки ничего не понимают в жратве, просто пожмите плечами. И все! Не знаю, соображает ли этот человек со звездами в военной стратегии, но могу вас заверить, в стратегии кулинарной — он один из первых. Хотите меню? Консоме из птицы. Ризотто из даров моря. Полярка с эстрагоном. Сыр. Охлажденные фрукты! Все это обильно полито рислингом (с ним не рискуешь объесться) и деревенской водкой, привезенной с его родины!Чтобы показать этому организатору парадов, что я парень, с которым есть о чем поговорить, я повествую ему о своих главных расследованиях — включая те, что происходили в Америке, — и, увлекшись к концу застолья, я, естественно, добираюсь до анекдотов.Я рассказываю ему историю о мсье, которого обманывала жена, потому что он занимался элефантиазом; о крестьянине, который воспользовался слабительным вместо поезда; и начинаю рассказ о перипатетичке, остановившей богослужение во время черной мессы в Новой Гвинее, когда происходит это.Надо вам сказать, что, перед тем как сесть за стол с этой высокой особой, ее рост 1.80 без набоек, я проверил готовность полицейского кордона. Вокруг барака через каждые четыре метра стоит жандарм, вооруженный лампой электрической, свистком с трелью и пистолетом с запалом. На каждом углу специалисты установили по прожектору, готовому залить светом весь район при малейшей тревоге, и, как было предусмотрено Стариком, две полицейские машины одна за другой с небольшим перерывом прочесывали окрестности. Короче, сквозь такой заслон не смог бы проскользнуть и угорь, выкрашенный черной краской и смазанный вазелином.И все же, повторяю вам, “это” происходит. Блеск, первый класс!Целая серия мощных взрывов.Генерал обрывает смех, а я свою глупую болтовню. Мы одновременно встаем; смотрим друг на друга; бледнеем от изумления; потом с той неукротимой отвагой, которая сделала Францию страной Жанны д'Арк, а Америку — родиной Мадам Женераль мотор, мы устремляемся наружу.Эта мрачная драма освещает ночь в стиле Жионо, представьте, пламя гарцует на крыше. Итак, мертвец сдержал слово. В указанный час произошло покушение на жилище главнокомандующего атлантическими силами!Полицейские суетятся с приставными лестницами и попавшими под руку огнетушителями в ожидании приезда пожарных. Я бросаюсь к аджюдану Повресе, который жестом и криком командует операцией.— Что произошло?— Я не знаю, мсье комиссар. Мы не заметили ничего необычного.Взрывы произошли неожиданно. Все было спокойно. Машина номер два с прожектором только что сделала оборот вокруг особняка…— Они должны были “выстрелить” бомбами, — говорю, — чтобы забросить их с порядочного расстояния.— Невозможно, мсье комиссар. Даже с помощью простой пращи они не смогли бы сделать это, посмотрите, перед горящим фасадом деревья образуют густую завесу…— На деревьях никого? Предположите, что кто-нибудь спрятался там утром, например, и провел весь день?— Нет, мсье комиссар, я предусмотрел такую возможность, и мои люди облазили до самого верха каждую липу…— То есть, — ворчу я, — настоящая загадка?— Я бы назвал так, мсье комиссар.— Пришлите ко мне патрульных.— Сейчас, мсье комиссар.Он удаляется. С пожаром удается справиться. Появившимся наконец пожарным нет необходимости разворачивать шланги, чтобы залить потухающие угли. Ущерб ограничивается заменой части крыши и побелкой стены.Генерал вернулся в гостиную и закурил длинную, как бильярдный кий, сигарету. Он задумчив и озабочен. Я украдкой смотрю на него, как карманный воришка, спрашивая себя, что он может думать о своей французской полиции генерально (это как раз то слово) и о комиссаре Сан-Антонио в частности.И тут объявляются два полицейских из мигалки.— Кажется, в момент взрыва вы как раз только что объехали вокруг особняка?— Да, мсье комиссар.— И вы не заметили ничего необычного? Запоздавшего прохожего, странные звуки?— Абсолютно ничего! — подтверждает один из полицейских пылким жестом отрицания и акцентом из Саоны-и-Лауры! — Я пользовался мобильным прожектором моего авто (тоже, кстати, мобиль), у которого широкий радиус действия. Все вокруг было очень спокойно. Я даже сказал напарнику Амбалуа, он не даст соврать: “Амбалуа, эта ночь напоминает мне ночь моей свадьбы”.Я рассматриваю Амбалуа. Это представитель полицейской элиты: пустой взгляд, мощные плечи, гнойничковый лишай и алюминиевая бляха за будущее-прошедшее и ближайшее-последнее.— Если бы кто-нибудь притаился, например, в кювете, — предполагаю я, — он бы мог ускользнуть от вашего внимания и, как только вы проехали, мог бы метнуть зажигательные гранаты в дом.— Да нет же, — говорит Амбалуа, — вокруг нет никаких канав, потом там стена… И потом деревья… И потом… И потом е-к-л-м-н!.. Я больше не знаю, как выразиться.— Не пролетал ли здесь самолет в ту минуту, когда — Нет!Оба сыщика думают про себя, что я начитался книжек Тентена и у меня поехал чердак. Действительно, я нигде не видел, чтобы самолет бросал маленькие смешные бомбочки среди ночи на какой-нибудь особнячок. Я сказал это, чтобы поговорить, мы ведь просто болтаем, не так ли?— Очень хорошо, спасибо!Они щелкают каблуками, подносят свои аппараты для ловли шпаны и исчезают. Генерал растворяется за пеленой голубого, очень душистого дыма. Эти перекладины от стула — настоящий табак, он привез их прямиком из Ла Хаваны.— Вы выглядите очень много растерянным, dear? — замечает он.— Признайтесь, что это сбивает с толку. Вы видели меры предосторожности, которые были приняты? Это покушение в самом деле необъяснимо, и я спрашиваю себя, может, мы стали жертвами нового изобретения?..— Новые изобретения немного разрушительнее, — заверяет Бигбосс, который немного разбирается (немного trust, потому что он америкашка) в этом предмете.Он прав.— Я очень сожалею, мой генерал. И хочу просить у вас разрешения удалиться. Разумеется, мои люди останутся здесь.— О! В этом нет необходимости! — иронизирует высший чин.Я сыт по горло! Мы заканчиваем шейк-хендом, и я откланиваюсь, как продавец подержанных машин, которому подсунули каракатицу под видом последней модели Кадиллака.Я звоню, чтобы сообщить о своем провале Старику. Пока он еще не успел проявить свои чувства, я предупреждаю, что с меня хватит и я готов на десять лет вернуться в группу отборных грудничков. Именно он поддерживает меня, вместо того чтобы накрахмалить хохотальник.— Сан-Антонио, когда человек обладает вашими достоинствами, таким блестящим прошлым и еще более блестящим будущим, он не имеет права признавать себя побежденным.Я кладу трубку, в ушах как будто застряли звуки Марсельезы. * * * На следующее утро, когда я появляюсь в конторе, то застаю Пино, оживленно беседующего с худым и длинным типом, который, должно быть, хранит свои ночные рубашки в чехлах от зонтиков.Мой доблестный коллега представляет.— Мсье Скальпель, помощник доктора Гнилюша из Института!Черт! Академик шлет мне курьеров, хотя до моего юбилея еще далеко.Но худой рассеивает это недоразумение, добавляя:— ..из судебно-медицинского института. Я протягиваю ему руку, и, к моему великому изумлению, он сжимает ее, не вскрывая.— По какому поводу? — спрашиваю я. Он черпает из кармана толстый конверт.— Доктор Гнилюш произвел вскрытие мужчины, которого вы прислали вчера…— Кайюка! — говорит Пино.— Но, — говорю я удивленно, — я не просил делать вскрытие!— Ах! — бормочет Скальпель. — Доктор подумал… Как бы то ни было, он обнаружил, что смерть произошла от всасывания цианистого соединения…— Спасибо за открытие, — скриплю я, полный горечи.— Он также обнаружил в желудке покойника вот это! И небрежно похлопывает по конверту.— Что это такое?— Листок бумаги…— Листок бумаги, в желудке?..— Он проглотил его примерно за час до смерти. Желудочный сок уже начал…Я уже не слушаю. Нервно вспарываю конверт. В целлофановом пакетике я нахожу маленький прямоугольник зеленоватой бумаги, который судмедэксперт постарался развернуть. Печатные буквы различаются еще так же, как и другие, написанные от руки, но сам текст неразборчив.Я протягиваю документ Пино.— Отнеси это в лабораторию, пусть они срочно расшифруют.— Я вам больше не нужен? — спрашивает Скальпель.— Нет. Поблагодарите доктора от моего имени, его почин, возможно, позволит нам покончить с очень запутанным делом.После того как нитевидный ушел, я делаю несколько гимнастических упражнений. Честное слово, я чувствую себя помолодевшим лет на десять! Глава 14Что называется, поймать ветер в крылья парусов — Знаешь, кого ты мне напоминаешь? — говорит Пино, наблюдая, как я хожу взад-вперед, сложив руки за спиной, в передней лаборатории.— Нет.— Молодого папашу, который ждет в коридоре роддома, кто же у него родится.Я даю ему такую отповедь, которая, несмотря на свою мягкость, заставляет его моргать глазами.— Что-то в этом роде. Я спрашиваю себя, это будет мальчик или девочка? Пино! Какой скверной работенкой мы занимаемся, а?— Ты считаешь? — лепечет он.— Ну, давай посмотрим. Мы портим себе кровь из-за вещей, которые нас не касаются. Мы проводим ночи под открытым небом, получаем плюхи и без сахарной пудры! — а иногда и пулю в шкуру, не имея даже надежды заработать на три франка больше просто потому, что это так!Он дергает кончик уса, потом сковыривает чешуйки, засохшие в уголках глаз.— Что ты хочешь, Сан-А, это как раз то, что называют призванием.Кто-то становится кюре или врачом, а кто-то военным или депутатом…Это жизнь!— Она отвратительна! — брюзжу я. — Бывают дни, понимаешь, старик, когда даже дети не умиляют меня. Я вижу их позже, как будто смотрю через очки, которые позволяют заглянуть в их будущее. Эти белобрысые сорванцы хохочут, носятся в коротких штанишках, играют в классики или в космонавтов, а я их вижу такими, какими они станут в сорок лет, с брюхом и обрюзгшим лицом, ревматизмами и предписанным режимом, с мыслями от зарплаты до зарплаты и мерзким взглядом, который оставляет след, похожий на слизь улитки.— Видно, что ты плохо спал, — утверждает Пино. — Твои нервы на пределе, мой мальчик!— Ты что, думаешь, это от нервов?!— Или желчь! Мы даже не можем себе представить, какое место в нашем существовании занимает печеночная желчь. Уж я-то знаю, послушай меня.Мой организм не терпит сардин в масле, алгебраик я, как теперь говорят…— Аллергик!— Если хочешь, ну вот, когда я имею несчастье их поесть, на следующий день так страдаю, что мне хочется избавиться от самого себя!— Тогда зачем ты их ешь?— Чтобы проверить, — проникновенно объясняет Пинюш. — Чтобы проверить, продолжается ли моя алжирия. Мне все время кажется, что она должна пройти… И каждый раз вижу, нет, она не прошла. Тоска!Любопытно, да?Появление рыжего избавляет меня от необходимости выслушивать эту кулинарно-сардино-масляную философию.Рыжий ухмыляется. Его веснушки сверкают, как велосипедные отражатели.— Вы знаете, что это была за бумаженция? — вопит он голосом глухопера.— Нет! — реву я.— Ладно, раз вы знаете, то скажите! — обиженно говорит он.Я прижимаю губы к отверстию его микрофона и кричу так громко, как только позволяют мои голосовые связки:— Я говорю, что ничего об этом не знаю, долб…!— Это не доллар, — говорит он. — Это квитанция камеры хранения.Он добавляет:— Камера хранения вокзала Сен-Лазар, номер восемьсот восемьдесят семь, я не смог восстановить только дату, потому что не хватает кусочка.Он собирается продолжать, но я уже зацепил крыло крестного Пино и тащу его к лифту, заталкиваю в клеть, влезаю сам, закрываю дверь и, глядя в глаза Преподобного, произношу:— Ты видишь, Пино, это был пацан! * * * У служащего камеры хранения — свободный час, который он использует, чтобы подкинуть в топку уголька (как говорят машинисты). Уже за пятнадцать метров догадываешься, что парень любит чеснок, а в двух шагах уверен, что он от него без ума. Это славный малый с черными усами. A priori, деталь эта может показаться банальной, и все же я хочу заметить, что, действительно, черные усы встречаются реже, чем нам кажется. Его усы напоминают рисунок тушью, выполненный китайским националистом.— У меня была ваша квитанция на багаж номер восемьсот восемьдесят семь, — говорю я ему, мило улыбаясь, — но я ее потерял. В любом случае, вот дубликат, сделанный по всей униформе.И показываю ему удостоверение сколько-то сантиметров в длину на столько-то сантиметров в ширину, снабженное моей фотографией и представляющее меня в качестве (если таковое имеется) легавого.Парень перестает жевать.— Надеюсь, меня не собираются впутать в историю с кровавым чемоданом! — говорит он, откладывая в пыль стеллажа свой сандвич с рубленой свининой по-овернски.Он объясняет:— В тридцать восьмом у меня уже был случай, когда на складе оказалась разрезанная на куски девчонка. Вы знаете? Оказывается, отчим раскроил ее, потому что она не хотела уступить его настояниям!Я нервно пианирую на деревянном прилавке.— Речь не идет о расчлененной даме. Принесите мне посылочку восемьсот восемьдесят семь…Он все же идет за ней вместе со своим сандвичем и черными усами.Минутой позже он появляется из чемоданных катакомб, неся в руках коробку размером с картонку для обуви.— Она небольшая, но тяжелая! — объявляет он. Я взвешиваю предмет в руке. В самом деле, он весит добрых с десяток кило.— А если там бомбы? — спрашивает служащий с испугом над и под усами.— Это очень похоже на правду, — подтверждаю я. Я кнокаю на коробку.Она имеет застежку с замком и на крышке металлическую ручку, чтобы удобнее было носить.Единственное украшение на ней — это ярлык камеры хранения. По нему я узнаю, что ящик был сдан позавчера. В моей голове раскручивается стереокино.— Послушай, Пинюш, — говорю я. — Вот что мы сейчас сделаем. Ты останешься здесь и будешь наблюдать. Я мчусь в контору, чтобы со всеми необходимыми предосторожностями составить опись содержимого ящика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16