Слуга придвигает кресло ко мне.
Дафна благодарит меня голосом, наводящим на мысли о конкурсе любителей выпускать газы в церкви. Она спрашивает меня о моих литературных трудах. Я сообщаю ей название моего будущего романа: “Любовник леди Джителейн” и на ходу выдумываю сюжет. Это будет история егеря, влюбленного в своего хозяина, лорда Джителейна. Жена лорда, узнав о секрете егеря, ставит ему капкан в сортире, в результате чего егерь попадает сначала в больницу, а потом в монастырь. Лорд Джителейн вешается от отчаяния, а леди Джителейн раскаивается.
Мои собеседницы кивают, заявляют, что это чудесная история, и пророчествуют, что книга будет хорошо продаваться.
Дафна спрашивает меня, где я остановился. Узнав, что в местной гостинице, она начинает кричать и умолять меня переселиться в замок. Мне часто говорили о шотландском гостеприимстве, но я думал, это туфта.
Сначала я жеманничаю, уверяя их в моем смущении, но дамы настаивают. Поскольку малышка Синтия настаивает особо, а это предложение отлично устраивает мои дела, я наконец соглашаюсь.
Я с некоторой ностальгией вспоминаю о бедняге Берю, и тут мне в голову приходит потрясающая идея.
— Я в Стингинесе не один, — говорю, — со мной слуга.
— Ничего страшного, пусть и он переезжает в замок, места достаточно.
Мы договариваемся, что завтра я переберусь к Мак-Геррелам со своими пожитками, а пока меня просят остаться на ужин. По-прежнему смущенный и переполненный восторгом, я опять соглашаюсь.
— Виски? — предлагает мне Синтия.
— С удовольствием.
Джеймс Мейбюрн приносит бутылку “Мак-Геррела” с двумя звездочками (особый сорт, для элиты). Я делаю вид, что удивлен этикеткой.
— Это ваши родственники? — спрашиваю я, показывая на пузырек.
— Мы! — поправляет прекрасная Синтия. — Мы производим его много лет. Во Франции нашу марку знают плохо, потому что мы почти не экспортируем ее, но без хвастовства скажу, что в Соединенном Королевстве мы пользуемся большим успехом.
Большим успехом! Я думаю о героине, содержавшемся в бутылках Пти-Литтре. Это виски, во всяком случае, отличного качества. Можно встать и ночью, чтобы хлебнуть его. Я говорю об этом дамам, и они кажутся счастливыми.
— Хотите осмотреть замок и выбрать себе апартаменты, месье Сан-Антонио? — спрашивает малышка.
— С радостью, — спешу ответить я.
И я искренен. Ваш Сан-А доволен собой, друзья. Согласитесь, что он все чертовски ловко устроил. Я в цитадели, и в мою честь зажигают иллюминацию.
Замок огромен и более готичен, чем шрифт в названии немецкой газеты. Коридоры, коридоры, коридоры… Огромные залы, кровати с балдахинами, гигантскими каминами, потайными дверями..
Одна комната на втором этаже в левом крыле меня привлекает особо, потому что напоминает особо любимый мною фильм ужасов. В ней стоит кровать с колоннами, обтянутая зеленоватым атласом с геральдическими лилиями. Низкая дверь Ведет в странную туалетную комнату: ванна медная, краны похожи на вентили шлюзов, а в раковине можно организовывать гонки моторных лодок.
Чтобы умываться в этом озере, надо быть морским механиком.
За туалетной комнатой находится другая спальня, намного меньшего размера.
— Если вы позволите, — говорю я Синтии, — я обоснуюсь в этих апартаментах. Мой слуга может поселиться в дальней комнате и, таким образом, всегда будет у меня под рукой.
— Как вам угодно.
Она смотрит на меня блестящими глазами. Мне кажется, что шотландцы не Казановы, и, когда местным дамам хочется получить кайф, им приходится прибегать к помощи иностранных гостей. Все эти блондины с глазами, выразительными, как дырки швейцарского сыра, небось лет двенадцать смотрят на девчонку, не решаясь заговорить с ней, и еще двенадцать говорят о погоде, прежде чем предложить трахнуться. А мы, французы, действуем быстро, потому что знаем: жизнь коротка и надо быть порасторопнее, если хочешь получить свой кусок пирога до того, как придет костлявая баба с косой.
У Синтии влажные губы и глаза, а щеки розовеют.
— Подумать только, мне спас жизнь французский писатель, — вздыхает она.
— Это будет главной радостью моей жизни, — уверяю я. Я беру ее за руку, она не возражает. Я говорю себе, что тот, кто может малое, может и большое, а потому отпускаю руку и обнимаю ее за талию. Мисс не возражает.
Я немного наклоняю голову, и наши губы соединяются. Ее губы пахнут лесной клубникой, и поскольку я люблю десерт, то беру большую порцию без сахара. Она обвивает меня руками и прижимается своим телом к моему так крепко, что разлепить нас можно только домкратом или паяльной лампой.
— Хелло! — произносит голос.
Мы мгновенно расстаемся. Время сосчитать до раз, и в дверях появляется длинный тип лет двадцати восьми с бледным унылым лицом. Такое впечатление, что он провел каникулы в фамильном склепе. У него гладкие темные волосы, выпуклый лоб и жеманные жесты.
— О, Синтия, сердце мое, я вас повсюду искал.
Просюсюкав это, он ждет, пока нас представят друг другу. По его взгляду я чувствую: он догадался, что мы разговаривали не о биржевом курсе.
— Сэр Филип Конси, мой жених, — объявляет Синтия. — Месье Сан-Антонио, великий французский писатель.
Короткое и сухое рукопожатие.
Антипатия возникает спонтанно, как и симпатия. Мне с первой же секунды хочется его раздеть, связать, окунуть в бочку с медом, а потом сунуть в муравейник. Со своей стороны сэр Конси хотел бы увидеть меня сидящим на проводе под высоким напряжением.
Снаружи дребезжит тоненький колокольчик.
— За стол! — приглашает Синтия.
Думаю, даже самые тупые из вас догадаются, что я в жизни уже несколько раз ужинал, но мне редко доводилось принимать пищу в таких условиях. Ужин проходит в столовой более просторной, чем конференц-зал дворца Мютюалите, в обществе старухи в кресле на колесиках и сэра Конси, с веселой, как операция на селезенке, физиономией. Кроме жениха Синтии, за столом присутствует директор завода Мак-Орниш.
Мак-Орниш кругленький малый, красный, как собрание кардиналов, с приличным брюшком. У него маленькие пухлые руки, блестящие губы, флюоресцирующий нос, светлые волосы, редкие и больные, разложенные по черепу, усеянному темными пятнами, обвислые щеки, глаза запятыми, глубокая, как ров Венсеннского замка, ямка на подбородке и голос маленького мальчика с увеличенными гландами.
Он много говорит, в то время как остальные едят молча. Его любимая тема — погода: какой она была сегодня, какой будет завтра. Подданные ее величества чемпионы по разговорам о погоде. Может, потому, что их остров часто окутан туманами? Или потому, что они нация мореплавателей? Или из-за того, что в Соединенном Королевстве жутко скучно? Но, как бы то ни было, в Великобритании столетиями, если не тысячелетиями, говорят о погоде.
Это продолжается в течение всего ужина. Затем мы переходим в гостиную, Я прошу разрешения везти каталку тети Дафны, и она оказывает мне эту честь. Кажется, это даже глубоко тронуло ее. К счастью, у меня есть права на вождение тяжелых грузовиков. Клевый кортеж, ребята. За мной следует Синтия. За ней идет ее женишок, а замыкает процессию Мак-Орниш, катящийся, как бочонок.
Сигары, виски… Для знаменитого Сан-А настал момент применить секретный прием. Это расследование не похоже на остальные. Оно напоминает партию в шахматы. Здесь нельзя лезть напролом. Чтобы достичь цели, надо продвигаться осторожно, тщательно взвешивать каждый жест, хорошенько обдумывать каждое слово и действовать только наверняка.
Провозглашая тост за хозяев, я повторяю, что рад оказаться в их обществе. Я уверяю, что, как только вернусь во Францию, сразу пришлю им ящик “Дом Периньона”, чтобы отблагодарить за их незабываемый прием. Это прекрасное вступление.
Я провожу параллель между шампанским и виски, которое безмерно прославляю, а в заключение произношу очень недурную фразу:
— Для нас, французов, виски — это как бы готовая сущность. Признаюсь, мне было бы обидно покинуть Шотландию, не посетив завод, на котором его производят.
— Наш не очень велик, — спешит ответить мамаша Дафна, — но, если вам так интересно, Мак-Орниш с удовольствием покажет его вам, не так ли, мой милый?
Толстяк в восторге. Он настаивает, чтобы мы немедленно договорились о встрече, и обещает, что Синтия проводит меня завтра днем в Майбексайд-Ишикен для экскурсии. Неплохо, а?
Глава 7
Поздно вечером, за рулем моего катафалк, я подвожу итог прошедшего дня, а заодно, поскольку я не лентяй, резюмирую ситуацию.
Пока что все идет отлично. Я проник в замок и подружился с подозреваемыми, за исключением сэра Конси, которому я нравлюсь, как желудочные колики. Меня беспокоят две вещи: во-первых, подозреваемые вовсе не выглядят подозрительными. Эта старая беспомощная леди, ее очаровательная племянница, их жизнерадостный директор кажутся такими же чистыми, как воздух на вершине Монблана. Другая беспокоящая меня вещь — тот незначительный интерес, который вызвало нападение его величества Берю Первого, короля кретинов. Когда человек в маске прокалывает колеса вашей тачки и угрожает вам револьвером, это должно потрясти и вас, и ваше окружение, так?
Мак-Геррелы встретили инцидент с более чем британской флегматичностью. Они даже не позвонили шерифу. Автомеханику они тоже не стали звонить, а за столом разговаривали о прошлогоднем дожде и противном облачке, замутившем горизонт около четырнадцати часов восемнадцати минут. Странновато, не правда ли?
А прекрасная, нежная Синтия? Зачем такой красавице выходить за макаку вроде Конси? Из-за денег? Возможно Других объяснений я не нахожу.
Я приезжаю в гостиницу и поднимаюсь в комнату Берю, но там никого нет. Зато в моей меня ждет Кэтти, одетая с ног до головы в костюм Евы, который ей совершенно впору. У моей служаночки это стало доброй традицией.
— Вы не видели моего приятеля? — спрашиваю я, быстро чмокнув ее.
Она смеется, берет меня за руку, подводит к двери и слегка ее приоткрывает. Приложив палец к губам, она делает мне знак прислушаться. Этажом выше идет большая коррида. Кэтти мне объясняет, что папаша Мак-Хантин уехал по делам, а мой славный коллега, воспользовавшись отсутствием хозяина, навестил его супругу.
Мне кажется, что если Мак-Хантин управится с делами раньше, чем предполагал, и вернется сейчас домой, то начнется большой шухер. Но дела идут своим чередом, и через десять минут я вижу Берюрье. Толстяк фиолетовый, как баклажан, его глаза налиты кровью, волосы прилипли ко лбу, брюхо еще трясется.
— Ну как гладильная доска, Толстяк? — спрашиваю я.
— Ты ни черта не понимаешь, — отвечает он. — Знойная женщина. Не знаю, чего она бормотала на английском, но явно не закон о времени Продажи спиртного. Никогда не видел такую бабу! Электрическая, честное слово!
Он что-то держит в руке. Это “что-то" — бутылка виски.
— Смотри, чего она мне подарила, — торжествует Берю. — Первый класс. Для шотландки неплохо, а? Надо это обмыть, Сан-А. Знаешь, это местечко мне нравится. Мне здесь везет и в рыбалке, и в любви.
Мы идем в его комнату, после того как я отпустил Кэтти под надуманным предлогом.
— Как все прошло с блондинкой из замка? — спрашивает меня первый донжуан французской полиции.
— Лучше быть не может. Я получил приглашение посетить завод, где производят скотч.
— Ну и что с того? Ты что, думаешь, они объяснят, как подмешивают дурь в свой лимонад?
— Нет, но это мне позволит ознакомиться с местом. А зная место, я смогу вернуться туда ночью, понимаешь, горе психиатров?
— Понимаю. Малышка не очень возникала насчет нападения? Думаю, я сыграл сцену хорошо, а?
— Прекрасно. Нет, она не возмущалась, и ее тетушка тоже. Между нами говоря, меня это немного смущает.
Толстяк, наливавший ниагарскую порцию виски в свой стакан для зубов, который теперь будет служить ему для другого, отставляет бутылку.
— Видел, чего она сделала с моими клыками?
Он сует руку в карман и вытаскивает горсть зубов.
— Моя челюсть разлетелась на куски. Предупреждаю, изготовление новой придется финансировать руководству, потому что я был при исполнении.
Он говорит так, будто его рот забит горячим пюре. В челюсти еще осталось несколько зубов, главным образом коренных.
— У меня никогда еще не было такой челюсти, — вздыхает он. — Я мог ею грызть даже камни.
— Камни — может быть, но английские ключи — нет!
— Не напоминай мне об этом. Все произошло так быстро, что я не успел среагировать. Я чуть не хлопнулся в обморок, Сан-А, а я ведь не баба!
Он залпом осушает свой стакан, затем открывает ящик комода и вынимает из него прямоугольный предмет сиреневого цвета, размером с кирпич, который бросает на кровать.
— Охотничья добыча, господин начальник. Я замечаю, что это дамская сумочка.
— Где ты ее взял?
— Я не брал, мне ее дали.
— Кто?
— Да блондинка! Когда я показал ей мою пушку и заорал: “Мани!" — она протянула мне свою сумочку. Я не мог отказаться от так любезно предложенного подарка… — Толстяк усмехается:
— Ты ее открой! Эта малышка таскает с собой странную губную помаду.
Я открываю сумочку и присвистываю. В ней лежит пистолет. Не дамская игрушка, а отличная шведская пушка калибра девять миллиметров.
— Ресницы она подкрашивает явно не этим! — смеется Берю, наливая себе новую порцию скотча.
Я нюхаю ствол пистолета и улавливаю легкий запах пороха. Этим фамильным украшением недавно пользовались.
Я говорю себе, что это оружие может объяснить сдержанность младшей Мак-Геррел в отношении нападения на нее. Синтия не хотела, чтобы виновного нашли и обнаружили, какие необычные аксессуары она носит в своей сумочке.
Кроме пушки, в ридикюле лежат водительские права девушки, документы на машину, восемь однофунтовых купюр и маленький ключик. По-моему, он не, от дверей Стингинес Кастла, где замки размером с почтовый ящик. В общем, нападение принесло двойную прибыль, и Жирдяй в очередной раз оказался на высоте.
— Отличный день, Толстяк, — говорю я, хлебая виски прямо из горлышка.
— Отличный, если не считать того, что мне вышибли зубы. Чем я теперь буду жрать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17