— Кто здесь?
Узнаю голос сэра Конси.
— Я бы хотел осмотреть вашу коллекцию японских эстампов, — говорю.
— А, это вы! — бурчит он.
Не пытаясь отрицать очевидное, отвечаю, что это действительно я, и добавляю:
— Мне нужно с вами поговорить. Он нажимает на кнопку, и дверь открывается. Я вхожу в уютный холл, стены которого украшены охотничьими трофеями. Деревянная лестница.
— Поднимайтесь на второй! — кричит сэр Конси.
Поднимаюсь. На втором этаже открыта обитая дверь в спальню, изящно обтянутую синим атласом. Любовное гнездышко. В этой квартирке младший Конси наверняка развлекается с девочками.
Он лежит на кровати в домашнем халате из черного бархата и читает местную газету.
— Вы совсем один! — удивляюсь я.
— Здесь нет слуг. При моих скромных запросах мне достаточно одной приходящей домработницы.
Над его глазами наклеен пластырь из-за немного обработанных мною бровей. Это напоминает клоунский грим, и я смеюсь.
— Вас это веселит?
— Угадали. Вы похожи на одного клоуна, который очень смешил меня, когда я был маленьким.
— Вы пришли сказать мне это?
— Нет.
— Тогда зачем?
Его голос язвителен и скрипуч, как ржавый флюгер.
— Я пришел по поводу этой ночи — Не понимаю.
— Сейчас объясню.
Я без церемоний сажусь на его кровать, что его шокирует. Этот проходимец претендует на хорошие манеры.
— Я хочу поговорить о случае в тупике, где вы пытались раздавить меня вашим поганым грузовиком!
— Но я…
— Что вы, барон хренов?
— Это ложь! Вы меня оскорбляете и…
Видели бы вы, друзья, как взбесился ваш Сан-А! Я выбрасываю вперед ногу, и мой каблук летит ему в морду. Он щелкает зубами, как крокодил, потом спрыгивает с кровати, и мы начинаем новый поединок.
Он хватает настольную лампу и швыряет ее мне в витрину. Мне не удается полностью увернуться, и ее ножка срывает волосяной покров над моим правым ухом.
У меня в глазах загораются искры, среди которых горит и моя звезда.
Я бью его кулаком, но месье убирает голову и набрасывается на меня. Мы падаем на его кровать. Если бы кто нас увидел, то решил, что Сан-А поголубел. Однако, несмотря на то что мы катаемся по постели, между нами не происходит ничего, кроме обмена ударами. Мы сваливаемся и катимся к камину. Конси отпрыгивает в сторону, но вот непруха! — стукается черепушкой о мрамор и остается неподвижным. Это ж надо: самому себя отправить в нокаут!
Подождав немного и видя, что он лежит не шевелясь, я кладу руку на его халат послушать сердце.
Оно бьется довольно неплохо. Я иду в ванную, мочу полотенце под струей холодной воды и возвращаюсь сделать ему компресс. Через несколько секунд он приходит в себя.
— Ну как, лучше?
— Голова болит! Надо думать!
На макушке у него вырастает баклажан размером с мой кулак. Я помогаю бедняге лечь на кровать.
— Послушайте, — говорит он, — я не причастен к покушению, в котором вы меня обвиняете. Возьмите газету и прочтите на последней странице…
Я читаю. На последней странице статья, посвященная угону грузовичка, принадлежащего Конси. Машину украли прошлым вечером со стройки.
— Вот видите! — торжествует Филип. — Кроме того, я всю ночь провел здесь в обществе двух моих друзей. Мм пили и играли в шахматы с десяти часов вечера до пяти утра. Хотите получить их свидетельские показания? Это сэр Хакачетер и лорд Хаттер…
Разочарованный тон придает его голосу странные интонации. Он выглядит грустным. Слишком сильно ему досталось. А что, если он действительно невиновен?
Меня опять донимает маниакальная идея Старика.
— Хотелось бы мне знать, что вы здесь ищете на самом деле, — говорит Конси. — Ваше поведение неестественно, месье Сан-Антонио.
Я пожимаю плечами.
— В один из ближайших дней я вам все расскажу, а пока остановимся на этом. Прикладывайте компрессы и пейте аспирин.
— Вы возвращаетесь к Синтии? — скрежещет он зубами.
— Точнее, к ее тетке.
— Скажите ей, что я хочу ее увидеть. Она мне даже не позвонила утром, чтобы узнать, как я себя чувствую.
— У нее не было времени. В замке начался пожар, а это зрелище очень отвлекает.
В общем, я нисколько не продвинулся. Действительно ли грузовичок был угнан? Действительно ли Филип провел ночь со своими приятелями? Поспешность, с какой он представил свое алиби, мне не нравится.
Ладно, пора возвращаться в замок блатных.
Глава 13
— Черт бы вас всех подрал! Неужели ни один из этих кретинов не говорит по-французски!
Это восклицание, вылетающее из группы внимательно слушающих слуг, доказывает, что в ее середине находится доблестный Берюрье.
Я подхожу ближе и вижу яростно жестикулирующего багрового Толстяка со спиннингом в руке, — Эй, рыболов, — окликаю я его, — ты чего разоряешься?
Он расталкивает Мейбюрна, горничную, садовника, кастеляншу, кухарку и лакея.
— Чего я разоряюсь! — орет Жирдяй. — Чего я разоряюсь! Ты только посмотри!
И он потрясает каким-то безобразным обломком.
— Он особо прочный, — объясняет Берю. — Гнется, но не ломается.
— Так что случилось, Толстяк? Ты поймал кита?
— Хуже!
— Объясни.
— Представь себе, рыбачу я уже добрый час и вдруг вижу перед собой остров. Я его уже давно приметил, но думал, это мираж или у меня в голове еще не прояснилось, потому и продолжал ловить рыбку. Забрасываю крючок рядом с островом и что же вижу? Остров разевает пасть, перед которой хлебальник крокодила все равно что муравьиный, сжирает мой крючок и ныряет, высунув из воды зеленый хвост метров в двенадцать длиной, не меньше… Я обалдеваю, подсекаю, спиннинг пополам. И вот что остается у меня в руках.
— Ты пошел на рыбалку с бутылкой виски? — подозрительно спрашиваю я.
— Естественно, — признается Толстяк. — Утра тут холодные даже в это время года, — Он заводится:
— Ты чего себе воображаешь? Я клянусь, что это не так. Дай мне закончить. Чудовище, а это то самое, про которое нам рассказывали, выскакивает из воды, подняв вот такой фонтан. Поставь себя на мое место. Я разозлился… Вытаскиваю мою пушку и влепляю в него весь магазин, все восемь маслин. Эта тварь заорала, как летний лагерь, в полном составе свалившийся со скалы, и — плюх! — ушла под воду. Озеро бурлило, как будто это был “Тетанус” (Берюрье, очевидно, хотел сказать “Титаник”). А я остался сидеть как дурак.
— А как кто ты надеялся сидеть?
— Что?
Он слишком взволнован, чтобы возмущаться.
— На поверхности озера осталась лужа крови. Готов поспорить, она еще там…
Я размышляю.
Или Толстяк допился до чертиков и у него начались видения, или упустил рыбу, размеры которой преувеличивает. Или, что кажется мне неправдоподобным, в озере действительно есть чудовище. — Я обязательно должен вытащить эту тварь! — говорит он. — Представляешь себе: рыбешка в двадцать метров длиной!
Я хлопаю его по руке.
— Успокойся, приятель. Ты сможешь пугать этой сказкой внуков.
— Но у меня нет детей! — жалуется Берю.
— Ты еще успеешь их сделать, раз специализируешься на монстрах.
Он щелкает пальцами.
— Кстати, о детях. Я должен тебе рассказать… Он поистине неисчерпаем!
— Возвращаясь с рыбалки, я замечаю, что у меня совсем не осталось виски…
— Ну и?..
— Подхожу к маленькому домику на холме над озером. Не знаю, замечал ты его или нет.
— Замечал, дальше что?
— Стучу в дверь, и знаешь, кто мне открывает? Глэдис из Монружа, бывшая путана, которую я знал, когда работал в бригаде нравов. Я узнаю ее, она меня, мы стоим и пялимся друг на друга. Тогда я вспомнил, что она шотландка. Она вернулась на родину, когда подработала деньжонок, и вышла замуж за некоего Рэда О'Паффа, бывшего служащего рыбохраны. Ну, мы поговорили, вспомнили прошлое. Глэдис тут дохнет от скуки, бредит Парижем. По ее словам, свежий воздух и тростники не заменят берегов Марны. Как я понял, с тоски она хлещет по-черному. Если бы я долго жил вдали от Парижа, то тоже запил бы… Кстати, — говорит он, меняя тему, — что насчет пожара?
— Погасили. Мне кажется, твоя идея была…
— Светлой? — шутит он.
— Да. Дерьмо всегда прячут в пепел.
— Чего будем делать теперь?
— Собирать чемоданы.
— Возвращаемся во Францию! — ликует он. — Я — да, а ты — нет…
— Что?!
От этого трубного рева потолок нашей комнаты сразу покрывается трещинами. (Я забыл вам сказать, что за разговором мы вернулись к себе.) — Успокойся, я всего на день или два.
— В Париж?
— Нет, в Ниццу. А ты в это время спрячешься где-нибудь неподалеку и будешь следить за милой компанией.
— А где мне спрятаться?
— В гостинице мамаши Мак-Хантин, например. Он качает своей головой довольного рогоносца.
— Нет, я предпочитаю остановиться у Глэдис. Ты же знаешь, Сан-А, по-английски я ни бум-бум, а мне нужно с кем-нибудь общаться.
— Помнится, ты довольно успешно общался с мадам Мак-Хантин.
— Это верно, — припоминает он. — Но если я поселюсь здесь, это не помешает мне сходить к ней сыграть соло на чулочных подвязках, если захочется.
Я останавливаю полет его мысли:
— Живи где хочешь, но мне нужна серьезная работа. Я вернусь, как только управлюсь…
— А меня оставляешь в стране, где водятся морские чудовища, а бандиты живут в замках! Это нечестно, Сан-А.
— Кстати, — бросаю я, — говорил тут по телефону со Стариком и упомянул о твоем продвижении. Он отнесся к этому очень благожелательно.
— Клянешься?
— Твоей головой!
Это придает ему сил. За время меньшее, чем требуется телезрителю, чтобы выключить телевизор, когда объявлена передача о газовой промышленности, мы собираем наши вещи и прощаемся с хозяйками. Я ссылаюсь на то, что должен вести переговоры о заключении контракта на экранизацию написанной мной биографии Робеспьера. Дамы встречают новость с достоинством, флегматичностью и большим самообладанием.
Я благодарю их за гостеприимство, говорю “до скорого”, целую ручки и отчаливаю.
По дороге я высаживаю моего “слугу” у тропинки, ведущей к дому мадам О'Пафф, и советую:
— Будь осторожен и смотри в оба! А я скоро вернусь. Быстро я принял решение, а? Ваш любимый Сан-Антонио всегда доверяет своему чутью. Если ты полицейский, то надо следовать своим внутренним побуждениям. Они ведут к успеху. Так вот, выйдя от сэра Конси, я рассудил следующим образом: “Мой маленький Сан-Антонио, что тебя больше всего удивляет в этой истории?” Изучив проблему, я ответил себе прямо: “Поведение старухи Дафны”. Семидесятилетние парализованные леди, возглавляющие банды, существуют только в романах моего старого друга Джеймса Хедли Чейза. Так вот, продолжая свой тет-а-тет с самим собой, я говорю: “Ты тут возишься с шотландскими призраками, а ключ к разгадке наверняка находится в Ницце”.
И вот я еду.
В аэропорту Глазго я узнаю, что рейс на Париж будет через два часа. Чтобы убить время, иду в буфет выпить пару стаканчиков скотча, а чтобы его сэкономить, звоню Старику.
— Лечу в Ниццу, — сообщаю я.
— Что? Появилось что-то новое?
— Может быть, но пока я предпочитаю вам ничего не рассказывать, господин директор. Вы можете попросить ребят из ниццкой полиции навести справки о Дафне Мак-Геррел? Мне бы хотелось узнать, где и как она жила, с кем водила знакомство, ну и так далее.
Смех Старика.
— Мой добрый друг, я отдал соответствующие инструкции уже сорок восемь часов назад.
Снимаю шляпу! Лысый знает свою работу.
— И что же?
— На юге потихоньку работают, но рапорта я пока не получил. Во сколько вы будете в Орли?
— Часам к четырем дня.
— Я забронирую вам место в первом же самолете, вылетающем в Ниццу. Там вас встретит комиссар Фернейбранка. Расследование поручено ему.
— Отлично.
— Берюрье с вами?
— Я оставил его следить за этими милягами.
— Вы правы. До скорого.
Я вешаю трубку и прошу еще на пару пальцев виски у барменши, с которой флиртую до отлета самолета.
Глава 14
Я однажды уже встречался с комиссаром Фернейбранка на национальном совещании старших офицеров полиции.
Приземлившись в Ницце, я его не вижу. Прохожу в зал ожидания и замечаю его сидящим в кресле: нога на ногу, торс прямой, голова слегка наклонена, в зубах спичка. Он невысокий, коренастый, от анисовки у него уже начинает отрастать живот, кожа смуглая, волосы, как у индейца, а нос похож на нескладную картошку.
— Эй, коллега!
Он протягивает мне руку:
— Вы приехали из Шотландии, как мне сказали?
— Еще утром я играл дуэт на волынке с одной миленькой шотландочкой.
Он хлопает меня по спине:
— Вы все такой же!
— Все больше и больше, — отвечаю. — Это составляет мой шарм.
— Самолет не вызвал у вас жажду?
— Еще какую!
— А мне больше хочется пить, когда я его жду, чем когда лечу сам. Мы идем пропустить по стаканчику. Фернейбранка не спешит заговорить о деле. Он считает, что в восемь вечера о работе надо забыть.
— Придете к нам поужинать? Моя жена приготовила бараньи ножки и хороший рыбный суп. Они вылечат вас от шотландской кухни.
Я принимаю приглашение.
Мы сидим в столовой мадам Фернейбранка и ни слова не говорим о Мак-Геррелах. Из окна кухни я вижу пятьдесят квадратных сантиметров Средиземного моря, составляющего особую гордость моего коллеги. Он мне показывает его так, будто море принадлежит ему.
Вы не можете себе представить, как хорошо я себя чувствую. В этом запахе шафрана, чеснока, анисовки и оливкового масла жизнь приобретает совсем другие краски. Поющий акцент хозяев дома звучит сладкой музыкой для моих уставших ушей.
— Ну, — говорю я, садясь перед супницей, из которой идет такой запах, что от него потекли бы слюнки даже у соляного столба, — можно сказать, что я счастлив.
Фернейбранка разражается бесконечным смехом.
— Итак, — спрашиваю я, принимаясь за суп, — что вы скажете о нашей клиентке?
— Вы хотите поговорить о ней прямо сейчас?
— Простите, но я увяз в этом деле, время поджимает и…
— Ладно, ладно…
Фернейбранка не любит, когда его подгоняют в работе. Он шумно втягивает в себя ложку супу и с полным ртом начинает рассказ:
— В течение пятидесяти лет семейство Мак-Геррелов владеет домом на Променад-дез-Англе. Шикарный такой домина в стиле рококо, очень английский. Восемнадцать лет назад миссис Мак-Геррел обосновалась в нем, как думали, навсегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17