— Скоро.— Ты зайдешь?— Наоборот. Ты ко мне приедешь. И немедленно. Удивленное молчание.— А ты где? — спрашивает он наконец. Диктую адрес.— Что-нибудь случилось?— У меня — нет. А вот кое у кого из моих знакомых… Неприятности? — Были. Но для них уже закончились.— Все-таки — что случилось?— Слушай! — взрываюсь я. — Ты можешь, в конце концов, приподнять свою толстую задницу?— Ладно-ладно. Не кипятись. Еду.Пожимаю плечами. Ох уж эти провинциальные сыщики! Лентяи и бездельники. Им только что не луну с неба приходится обещать, чтобы заставить пошевелиться.Ладно, проехали. Звоню Ричу.— А-а, это ты! — возбужденно кричит он. — Быстро диктуй адрес, куда там тебя занесло, и не двигайся с места. Я тебя уже два часа разыскиваю. Сам, понимаешь, куда-то запропастился, а потом будешь на каждом углу трепаться, что мы тут импотенты.— Ничего, тебе поволноваться полезно. Ну, рожай. Что там у тебя?— Нашли машину. В Лионе. На набережной. Полицейский патруль.Сунули в нее нос — пусто. Тут видят — к ней какая-то дама подходит.Они, понятно, спрашивают, не ее ли это тачка. Она отвечает, что нет.Ну, ребята объяснили, что это ее счастье, поскольку машина краденая и иначе красотку бы забрали, да и отпустили ее с миром. Что скажешь?— Думаю, то же, что и ты.— А конкретнее?— Интересно, где вы для патруля таких остолопов находите? Может, специально выращиваете?— Я всегда знал, что ты о нас высокого мнения. Но все-таки: чем мы заслужили столь лестный отзыв?— Если к машине подходила воровка, твои идиоты в кепи попросту предупредили ее об опасности. Разве не так?— Пожалуй…— Как она хоть выглядела, эта красотка?— Молодая вроде…— Потому твои петушки так и раскукарекались? Она, кстати, не в синем была?— Точно.— Ладно, возьми этих идиотов, составьте подробное словесное описание и разошлите по всем постам. Пора ее задерживать.— Договорились.Вешаю трубку, пребывая в полной растерянности. Похоже, мосты между мной и девицей в синем окончательно разведены. При этом она осталась для меня столь же таинственной, как улыбка леонардовской Джоконды (а он неплохо образован для полицейского комиссара, этот Сан-Антонио, не правда ли?). Все, кто мог меня к ней привести, мертвы; сама она уже знает, что я иду по ее следу. Хватка у нее железная; для того чтобы я в этом убедился, ей не было нужды даже швырять в меня гранату. Хотя и это сделала тоже она — на руке, просунувшейся в кухню, я успел заметить кольцо с большим синим камнем. Красавица ждала меня; ей не терпелось отправить такого отличного парня к малышам с крылышками за спиной. Да, чтобы познакомиться с бабой такого класса, не жалко отдать половину ваших сбережений!Обследую помещение. На первом этаже две комнаты, обставленные бросовой мебелью. В одной из комнат нахожу на вешалке синий плащ. На ночном столике — румяна, пудреница, заколки для волос. На кровати маленький чемоданчик из свиной кожи. Открываю его и торопливо стукаю себя в подбородок, чтобы вернуть отвисшую челюсть в исходное положение. Он доверху набит купюрами по пятьсот франков. Судя по всему, тут миллионов пятьдесят. Прилично. Голову даю на отсечение, что это именно моя Джоконда оставила такой царский подарок — не было времени прихватить его с собой. Тем не менее что-то не припомню я, чтобы кто-нибудь даже в отчаянной ситуации вот так, запросто, разбрасывался подобными суммами.Разве что.., разве что на самом-то деле грош им цена в базарный день. Естественно, такое может быть только в том случае, если деньги фальшивые. Тогда — да; тогда человек в экстремальной ситуации скорее прихватит свою зубную щетку или запасные трусы, чем этакое барахло.Смотрю купюру на свет. На первый взгляд все в порядке — деньги как деньги. Достаю из бумажника свою, кровную, пятидесятитысячную бумажку и принимаюсь сравнивать. Процесс длится так же долго, как “день без тебя” (как сказал бы поэтически настроенный Сан-Антонио в более подходящей ситуации). Но иногда я способен проявить терпение. Через четверть часа становится ясно, что глаза я пялил не зря. Исследуя то место, где изображен толстяк в парике на фоне Версаля, я на своей купюре насчитываю в третьем по счету здании восемнадцать окон, а на ассигнации из чемоданчика — всего пятнадцать. Маленькая деталька, но вполне достаточная, чтобы установить истину. Теперь я понимаю, почему мадам в синем была так щедра с Дэдэ, — она могла себе это позволить.Характерные звуки извещают меня о прибытии полиции. Глава 11 Главный комиссар Матэн: полтора центнера тугого мяса, дюжина подбородков один на другом, голубые подтяжки и зеленый галстук, на котором изображена голова испанца на фоне лунного заката. В довершение — нос, свидетельствующий, что его владелец всегда не прочь пропустить стаканчик божоле.Комиссар появляется в сопровождении какого-то худышки, серьезного, как гражданские похороны.— Ну-с, — вопрошает он, — что тут у тебя?— Ничего хорошего, — вздыхаю я. Потом даю ему точное описание происшествия. Он внимает в сосредоточенном молчании. Затем мы идем навестить труп.— Ты хоть сам-то отдаешь себе отчет, в какое дело влез? интересуется Матэн. — Чтобы печатать фальшивки такого качества, надо иметь серьезное оборудование. Бумажки высший класс. Не знай я, что они не настоящие, — нипочем бы не отличил. Да-а, неплохо бы заиметь такой чемоданчик. Хватило бы, чтобы уйти на пенсию, а? Представляешь — вилла с зелеными ставнями и роскошная жизнь в свое удовольствие! — Он вздыхает, терзаемый тайным сожалением.Я неопределенно пожимаю плечами.— В конце концов, наше дело не обогащаться, но наказывать тех, кто хочет это сделать незаконным способом, — встрепенувшись, единым духом выдает Матэн и, обессилев от столь длинной тирады, переводит дух, вытирая взмокший лоб огромным носовым платком. — Кстати, ты успел продумать, как подобраться к этой твоей синей мышке?— Нет, — признаюсь я. — Понятия не имею. Приметы уж слишком неопределенны. Разве что попробовать с другой стороны? Найдется у тебя хоть несколько парней не таких тупых, как остальные?— Компер? — понимающе спрашивает он.— Именно.— Ты прав. Имеет смысл как следует покопаться в прошлом этого весельчака. Может, на что и наткнемся. Если мы не найдем типографию, из которой выходят эти бумажки, начальство нас слопает, не дав даже ботинки снять.— Валяй, — соглашаюсь я.Он в сопровождении своего тощего помощника, так и не проронившего ни единого слова, отбывает исследовать сарай, где его ждет еще один труп, а я решаю позвонить патрону — тот, наверное, уже давно спрашивает себя, куда это подевался его любимый Сан-Антонио.Судя по голосу, Старик пребывает в отвратительном настроении.— Это я, шеф, — весело произношу я.— Слышу, — мрачно изрекает он.На ходу переменив настрой, выдаю ему полный доклад. К концу мое настроение немногим отличается от его — терпеть не могу рапорты, даже устные.— Фальшивомонетчики — не наша область, — резюмирует Старик. — Сдайте дела лионцам и возвращайтесь.— Что?! — вырывается у меня. Не очень вежливо, но Старик переживет.Он что, с ума сошел — возвращать меня в момент, когда дело наконец становится интересным? Разве отнимают тарелку супа у голодной собаки?Больше он ничего не хочет?— Вы что, плохо слышите? — скрипит этот сморчок. — Я жду. Для вас есть задание. За границей.Я знаю, что возражений он не терпит, но тем не менее не колеблясь бросаюсь на защиту своей мозговой косточки:— Слушайте, патрон, не могу я сейчас это дело оставить! Считайте, что оно уже стало моим личным.— А меня ваши личные дела не волнуют. Так же, как и вас мои.Чувствую, что дальше пререкаться небезопасно.— Ладно, — злость в голосе все же скрыть не удается. — Когда я должен быть на месте?— Как можно скорее.— Сию секунду я все равно выехать не могу. Машина не моя — кстати, ее еще надо вернуть, да и шмотки забрать…— Жду вас завтра вечером, — непререкаемым тоном объявляет Старик и вешает трубку.— Вонючка! — ору я в бесчувственный аппарат. — Продажная шкура!Козел!— Вы уже кончили? — нежным голоском осведомляется телефонистка.— Нет, — рычу я, — только начинаю!И тут мне в голову приходит одна вещь, о которой я, честно говоря, вспоминаю не часто. Все-таки я, черт побери, не вольная пташка — я состою на службе у старой доброй Французской республики, и шкура моя принадлежит государству. Так что личная инициатива может иметь место только в том случае, если она оговорена приказом.Бросаю на закуску еще пару ласковых слов и покидаю место действия.Еду к дому Дюбона.— Ну у тебя и морда, — объявляет он вместо приветствия.— Есть от чего, — хмуро киваю я. — Патрон велит возвращаться.Представляешь, впервые за все время моей клятой карьеры приходится бросать дело, не дойдя до финиша.— Такова жизнь, — философски изрекает Дюбон, — вечно кто-нибудь сует палки в колеса. Пойдем-ка пожрем, вот что. Глядишь, и полегчает.Сказано — сделано. Жратва — любимый спорт Дюбона; думаю, потому он и стал хозяином отеля. Меню — его любимый вид литературы, тут он не только читатель, но и творец: обожает красивым почерком выписывать названия блюд. Любит сам покупать продукты и смотреть, как повар колдует над соусом из мадеры. Словом, проводит жизнь, пуская слюну.Курс лечения состоит из утиного жаркого и жареной баранины. Потом мы приканчиваем еще одну бутылочку бургундского и отправляемся на боковую. Поезд “Гренобль — Париж” отходит в десять утра — стало быть, отсюда мне надо выехать в восемь.Просыпаюсь на заре и чувствую, что дело швах. Меня знобит, во рту горечь, глаза слезятся — все признаки болезни. Это еще с чего? До сих пор я болел всего дважды: корью в возрасте восьми лет и воспалением легких в прошлом году в результате незапланированного купания.Щупаю пульс — он колотится как ненормальный. Собравшись с силами, встаю и чувствую, что меня шатает. Голова кружится так, что приходится вернуться в постель. Тем не менее вы-то знаете, что между неженкой и мной такая же разница, как между быком и родинкой на левой ягодице вашей супруги. Вспоминаю, что спальня Дюбона рядом с моей, и что есть мочи колочу в стену. В ответ раздается такое ворчание, будто я разбудил льва.— Что случилось? — наконец рычит Дюбон.— Это я. Можешь зайти?Через мгновение он возникает в дверях — в белой пижаме, расписанной лиловыми листьями. Попадись он в таком виде на глаза антрепренеру “Комеди Франсез”, и ангажемент на ближайший сезон ему обеспечен.— Чего тебе? — без особой нежности в голосе осведомляется он. — Если захотелось с утра позабавиться, вызови горничную. Меня лично такие развлечения в твоем обществе как-то не прельщают.— Ты что, дубина, не видишь, что я смертельно болен? — прерываю я поток его пошлостей. — Кроме шуток.Он смотрит на меня и понимает, что я серьезно. Без звука кладет руку мне на лоб, потом заставляет открыть пасть.— М-да-а, — озабоченно цедит он, завершив осмотр. — Температурка еще та. А уж глотку хоть в музее выставляй — серо-зеленая. Похоже, ты подхватил какую-то дрянь. Надо вызвать врача.— Придется, — соглашаюсь я, а внутри у меня все прямо переворачивается от мысли, что подумает босс. Наверняка ведь старая перечница решит, что я симулирую, — нашел предлог, чтобы не возвращаться.— Я ему позвоню, — обещает Дюбон. — Уж мне-то он поверит. К тому же можно будет послать ему справку от врача. С диагнозом. А если он такой скептик, так не слабо ему приехать и самолично на тебя полюбоваться.Лучше один раз увидеть…С этими словами он исчезает. Состояние у меня — не приведи господь. Ощущение такое, будто в брюхо засунули горящую печку. Я буквально полыхаю, глаза слипаются, а что касается языка — такое впечатление, будто вместо него у меня во рту надувной матрац. Так паршиво, что начинаю всерьез беспокоиться: не отдать бы ненароком концы. И что пугает больше всего, так это внезапность: ведь еще полчаса тому назад я был абсолютно здоров!Мне кажется, что мучения мои длятся уже целую вечность, но вот дверь наконец открывается и впускает Дюбона в сопровождении маленького старичка. На дедушке столько морщин, что больше всего он похож на многократно чиненный аккордеон.Я замечаю, что мой приятель успел сменить свою парадную пижаму на более скромное одеяние.— Вот доктор, — почтительно представляет он своего спутника.Старикашка извлекает из допотопного саквояжа целый арсенал и приступает к процедуре, по сравнению с которой китайские пытки кажутся мне верхом гуманности.— Аппендицит, — выносит он наконец свой вердикт. — Впрочем, посмотрим, что скажут анализы. Если диагноз подтвердится, придется перевозить вас в клинику, в Гренобль.Ничего себе — вот так возьмут тебя тепленьким и ни за что ни про что вскроют брюхо!Врач выписывает рецепты, длинные, как меню в хорошем ресторане, и собирается уходить.— Доктор, — проникновенно говорит Дюбон, — месье состоит на государственной службе и должен был приступить к работе сегодня вечером. Можете вы выдать ему свидетельство о болезни?— Конечно, конечно, — спохватывается божий одуванчик. Пишет нужную бумагу и прощается до вечера.— Ну и идиоты эти врачи, — ухмыляется Дюбон, когда старик уходит.Потом извлекает из кармана маленький флакон. — Ну-ка, глотни хорошенько.— Это еще что? — удивляюсь я.— Черт возьми! Пей, тебе говорят!Прикладываюсь к горлышку и делаю основательный глоток. М-да! Вкус, как говорится, специфический. Такое ощущение, будто печень у меня вывернули на сковородку. Однако боль мгновенно успокаивается, и я чувствую, как все мои внутренние органы будто по мановению руки колдуна приходят в норму.Дюбон с улыбкой следит за моей реакцией.— Ну как, лучше?— Не то слово! Ты что, не мог раньше дать мне эту штуку? Не пришлось бы врача вызывать…— Ну да? А кто бы тебе тогда справку выписал, а? Трясся бы сейчас в поезде, как последний кретин. Впиваюсь в него свирепым взглядом:— Ну-ка, дружок, признавайся: этот мой так называемый аппендицит твоя работа?Дюбон подходит к окну, раздвигает шторы.— Кто знает? — бормочет он, задумчиво обозревая пейзаж.— Ты что, спятил? А если я сдохну?— Вряд ли. Рецепт старый, проверенный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15