Если в еще тыква не раскалывалась!— Вам знаком Анж Равиоли? Он удивлен, будто совсем не ждал такого вопроса.— Естественно, поскольку этот господин снимал у нас дом…— Вы часто с ним виделись? Он отвечает не задумываясь:— Дважды!— Зачем?— Ну как — зачем? Первый раз, когда он перебирался в Маньи, мне пришлось приехать, чтобы вывезти оттуда мебель.— А второй раз?— Он сам приезжал ко мне через некоторое время.— Зачем?— Хотел купить дом.— Ах вот как?— Да.Если он мне не морочит голову, то это становится интересным. Хозяин стрип-кафе замочил Келлера и закопал в саду. Чтобы кто-нибудь сдуру не начал копать там землю и не наткнулся на останки немца, он решил купить дом… Весьма логично. У меня в голове версии составляются, как в детском конструкторе: множество всяких фигур из одних и тех же деталей.— И почему вас это не устроило?— Потому что этот человек мне не нравился, я вообще пожалел, что связался с ним. С первого взгляда было видно: он сомнительный тип!— Значит, вы отказали?— Да. И воспользовался его визитом, чтобы расторгнуть с ним отношения. Я объяснил отказ инвалидностью моей падчерицы: ей, мол, необходимо быть на свежем воздухе…— И как он к этому отнесся?— Начал протестовать. Но у него не было никаких прав: он просто снимал дом. Временная аренда. Поэтому мне легко было его выпроводить.— А через некоторое время вы выставили дом на продажу. Равиоли не обиделся, узнав об этом?— Он мог и не знать. А может, потерял интерес.Я поражен спокойствием Сержа Аквы. Он отвечает быстро, точно, не задумываясь.В дверь стучат. Матиас протискивается в кабинет, в руках — желтый конверт, привезенный от Бормодура. Он бросает подозрительный взгляд на Акву, потом с легкой улыбкой смотрит на меня, ожидая, видимо, приглашения принять участие в общем торжестве, но это не входит в мои намерения. Я болен и буду первой жертвой, если начну мучить старика перекрестным допросом с пристрастием.— Спасибо, брат! Можешь идти.Открываю конверт и выкладываю перед собой три фотографии с изображением дома — детальное изучение их еще предстоит.— Итак, вы уверяете, что после того визита Равиоли никогда больше не виделись с ним?— Никогда.— Господин Аква, но вы ведь ему звонили вчера поздно вечером.Старик не содрогается, даже не напрягается, он просто устало пожимает плечами:— Ничего подобного! — Затем добавляет: — Зачем мне ему звонить, если у нас с ним уже давно нет никаких дел?Но меня на такие дешевые аргументы не купишь.— Вы вышли вчера из дому около одиннадцати. Вы поехали в гараж и взяли свою машину. Потом позвонили Равиоли и попросили его приехать в Понтуаз, вернее, на шоссе рядом с Понтуазом… Равиоли приехал, вы сели в его машину и убили выстрелом из револьвера в затылок. Затем забрали деньги, которые были у него, и…— Бог мой! Какая бессмыслица!— Вы отвергаете это?— Я отвергаю вашу глупую версию!— И вы не согласны с тем, что ушли вчера около одиннадцати?— Нет, почему? Я действительно поехал в гараж взять свой автомобиль. Но на этом заканчивается соответствие вашей вымышленной истории с действительностью!— Равиоли был убит.— Я знаю.— А как вы узнали? Газеты не успели сообщить об убийстве!— Газеты, может, и нет! Но “Европа-1” — да! Моя падчерица проводит время у телевизора и радиоприемника. Между нами говоря, когда заявился ваш коллега, чтобы под дурацким предлогом вытащить меня из дома, я подумал, что именно из-за убийства этого типа Равиоли меня вызывают для дачи показаний…— Поскольку вам было что сказать?— Все, что мог, я вам уже сказал.— А я придерживаюсь мнения, что именно вы убили Равиоли, господин Аква!Он и так был белее мела, а тут вдруг стал синеть, как дельфтский фарфор. Резко вскочив, старый гриб изрыгает на меня поток возмущения, с трудом удерживая во рту свою вставную челюсть:— Господин комиссар, я больше не отвечу ни на один ваш вопрос! Вы можете арестовать меня, если вам нравится. Но я имею право по крайней мере на адвоката! И если…Я смотрю на него и не слышу больше ни слова. Все мое внимание приковано к неожиданно сильному биению сердца в собственной груди. Бог мой, никогда его не чувствовал! Так вот как оно дает о себе знать! А тут еще в котелке будто взрывается огненный шар, ослепляя меня фонтаном искр. Очень красочно, но невыносимо больно. Отдается везде, в каждой клеточке моего некогда мощного организма.— Сядьте, Аква!— Нет!— Садитесь, черт возьми, или я… Смирившись, он опускает свой скудный зад на облезлый стул.— Теперь давайте сменим тему, поговорим о вашей падчерице!Мои слова буквально подкашивают его.Воистину, слово — золото! Иногда даже в буквальном смысле. Вспомните ситуацию, описанную несколько лет назад в газетах: известная драматическая актриса, прославившаяся декламацией стихов наших классиков, охренев от зубной боли, потребовала на этом основании повышения гонорара за свои выступления. Правда, потом стало известно, что у нее болел зуб мудрости.Аква(ланг) ловит воздух широко открытым ртом. Примерно так ведет себя водолаз, когда понимает, что на его шланг наступил из самых добрых побуждений кто-то из обслуживающего персонала на палубе.— О моей падчерице? — сипит он. Я издевательским тоном изрекаю:— Вы же не будете утверждать, что девушка, которая живет с вами, ваша падчерица?На этот раз его хрип напоминает предсмертный:— Как вы об этом узнали?Ага! Ну наконец-то он в моих руках! Но телефонная станция, черт бы ее побрал, опекает меня сегодня с усиленной любовью, аппарат опять начинает петь свои призывные песни. Снимаю трубку. На другом конце провода слышится голос Лавуана:— А! Патрон… Я никак не мог соединиться с Парижем… Кошмар! Легче поговорить с Нью-Йорком, чем с Аньером!— Ты прав, но мне некогда! — пресекаю я жалобы подчиненного.— Я коротко. Значит, так. Я виделся с разными людьми. На фотографии действительно мадемуазель Планкебле!С обалдевшей рожей я соображаю: может, у меня начались галлюцинации от температуры?! Нельзя болеть в ответственные моменты своей жизни! Как же так, черт возьми! Ведь только что сам Аква признал, что на фотографии, которую я ему сую под нос, изображена совсем не его падчерица! А этот умник свистит, что это как раз она!— Ты свихнулся или как?— Да нет, патрон. Все точно! Люди, которых я спрашивал, категоричны…— Ладно, спасибо…Болезненное отупение вновь овладевает мной. Я кладу трубку на рычаг с той же осторожностью, с какой скряга прячет в кованый сундук очередной золотой. К счастью, Аква пребывает в еще более поверженном состоянии, чем я, и не замечает моих мучений.— Как вам удалось узнать, что Тереза мне не падчерица, а дочь? — спрашивает, заикаясь, человек, сидящий напротив меня.Я не сразу врубаюсь в смысл слов, которые произнес Аква. У меня отвисает челюсть и глаза, как две перезревшие вишни, вылезают из орбит, — словом, выдаю себя с потрохами.— Это была наша самая большая тайна, — вздыхает Аква, не обращая внимания на мою растерянность, целиком погруженный в собственные переживания. — Да, я познакомился с Жермен Планкебле вскоре после того, как она вышла замуж. Она стала моей любовницей. Через некоторое время она забеременела. Ребенок был от меня, так как ее муж был бесплоден… Она чуть было не разошлась с ним. Но мы вынуждены были расстаться. Ее муж был богат, имел положение, а я нет. Словом, ей удалось убедить мужа, будто врачи ошиблись и он настоящий отец Терезы… Я уехал. Долго жил в Африке. Когда вернулся во Францию, мне захотелось увидеть своего ребенка. Я разыскал их и узнал, что моя бывшая любовница стала вдовой… У нас появилась возможность начать новую жизнь. И мы поженились… Но судьба была по-прежнему жестока к нам: нелепый, трагический случай положил конец нашему счастью!Он вытирает свои старческие бесцветные слезы.— Однако я вновь обрел свое дитя. Увы, в плачевном состоянии. В возрасте двенадцати лет она перенесла полиомиелит. Но я стараюсь дать ей возможность вести нормальную жизнь. В ней я нашел свою отраду!Нормальную жизнь! Я вспоминаю женские туфли на высоком каблуке под шкафом в квартире Аквы. Доброе сердце моей матушки не ошиблось. Это была игра. Благодаря элегантным туфлям Тереза Планкебле представляла себе, что ее жизнь такая же, как у других. Иллюзия полноценного существования!— Моя история кажется вам странной, правда? — тихо шепчет Аква.— Очень странной.— Но как вам удалось узнать? Я прячу нос в воротник.— Видите ли, я психолог — работа такая… У меня были предчувствия… Интуиция…Но поскольку кроме доброго сердца у меня есть еще и должностные обязанности, я строго спрашиваю:— Скажите, а где вы были этой ночью между одиннадцатью и половиной третьего? Если ваше алиби подтвердится, я оставлю вас в покое, господин Аква!Он опускает голову.— Какое значение для следствия имеет моя личная жизнь?— Большое, если ее обстоятельства способны прояснить, имеете ли вы отношение к убийству, произошедшему этой ночью!— Но почему вы подозреваете меня? Именно меня? Потому что он снимал у меня дом?— Пути полиции, как и Господни, неисповедимы, господин Аква…Он встает. На несколько секунд задумывается. Мне приходится ему напомнить, что он в кабинете комиссара полиции на допросе. Похоже, последний аргумент вызывает у него прилив откровенности.— Надеюсь, господин комиссар, что это останется между нами. Как мужчина мужчине…— Без всякого сомнения.— Понимаете, я веду затворнический образ жизни… Посвятил всего себя дочери. Но… иногда по ночам я позволяю себе некоторые вольности.— У вас любовница?— Нет, просто иногда я снимаю девочек. Это же проще, правда? Я еду в Булонский лес или в Венсенский парк… Согласен, может быть, такие развлечения смешны в моем возрасте, но… Я везу девушку в ночной бар. Там мы пьем шампанское, прежде чем отправиться в гостиницу… В такие моменты мне кажется, будто я выхожу в свет…Я отвожу глаза.Кто это сказал, что все человеческие драмы начинаются с одиночества?— Собственно, если вам необходимо подтверждение, с кем я провел ночь, то это просто.Заведение, где мы с ней были, называется “Рентгеновский луч”. Это на Сен-Жермен-де-Пре, рядом с медицинским факультетом…Я записываю название бара, выводя нетвердой рукой каракули в своем блокноте, и одним глазом смотрю на фотографии, лежащие передо мной. И вдруг в моем мозгу начинает вибрировать хорошо знакомый колокольчик.— Ладно, господин Аква, вы можете идти. Хочу вас уверить, дело останется для вас без последствий.В качестве доказательства я протягиваю ему свою аристократическую руку. Он пожимает мои пять.— Благодарю вас за понимание, господин комиссар.И вот Аква просто встает и уходит, а я хватаюсь за фотографии, вернувшие меня в лихорадочное состояние. У бедолаги Кийе, как я теперь понимаю, проблемы не только с женой, но и со зрительной памятью. Он ошибся, сказав, что перед домом был огород, где рос перец и еще что-то. Какой огород? Там и конь не валялся. В том месте, где был зарыт труп женщины, виден зонтик со столом и стульями, а на месте захоронения доблестного тевтонца Келлера — садовая скамейка. Глава седьмая В которой я заслуживаю если не ордена Почетного легиона, то хотя бы синяка под глазом С грустной рожей, но, как всякий современный человек, в резиновых перчатках, Кийе моет свою жалкую посуду.— Опять я. Он удивлен.— Вам не удалось отыскать фотографии у Бормодура?— Удалось…Его взгляд выражает недоумение, будто он рассматривает на ботинке плевок неизвестного происхождения.— Тогда что вас опять привело ко мне?— Хочу вас озадачить!— Черт!— Ваш патрон, знаменитый и всемогущий Симон Перзавеса, не хотел, чтобы кто-то узнал об этом деле, так ведь?— Он и сейчас этого не хочет! — уверяет Кийе.— Тогда нам остается только схватить убийцу. И знаете, что из этого выйдет? Его ведь не получится посадить потихоньку, ему даже морду не начистишь по секрету от всех, правда?— Согласен, поймать и наказать убийцу втихомолку вряд ли удастся.— Я вас не провоцировал — вы сами сказали.— И кто же этот таинственный убийца, которого осталось только захомутать? — спрашивает он, указывая мне на стул.— Его просто не отличить от бедняги секретаря редакции: очень впечатлительный человек с развитым воображением!Узкий лоб хозяина бетонной мышеловки покрывается морщинами, а к бледности примешивается некая болезненная розоватость. Он поднимает на меня глаза.— Еще один ребус?— Нет, Кийе. На этот раз обвинение!— Так вы обвиняете меня?— Именно!— Неслыханно!— В каком-то смысле — да! Неслыханно — с вашей точки зрения. Вы совершили маленькую, совсем крохотную ошибку, но она будет вам стоить дорого. Это как игра на бирже — все предвидеть невозможно! Вы мне говорили, что земля у дома на фотографиях выглядела обработанной, то есть на переднем плане огород, так? Помнится, видны кочаны капусты и, кажется, перец!— Я мог и ошибиться!— Действительно, вы ошиблись. Я бросаю фотографии на заляпанный кухонный стол:— И вот доказательство!— Ну и что из этого?— Вам бы лучше сказать “до этого”! В самую первую нашу встречу вы утверждали, что никогда не ездили смотреть дом в Маньи.— Я и сейчас утверждаю.— Каким же образом вы могли быть в курсе относительно растущего перед домом перца? А ведь он там и правда растет!Парень способен на неожиданные реакции: он смеется.— Тьфу, черт! Ну и идиот же я!— Нет, не идиот, просто и на старуху бывает проруха. Я же говорю — все предвидеть невозможно!.. Другое дело, что тем самым вы помогли мне завершить сложное расследование, но одновременно создали моральные проблемы.— Что вы имеете в виду?— Я имею в виду неминуемый скандал для вашей злосчастной газеты. Можете представить себе рожу вашего любезного хозяина Симона Перзавеса, когда я ему представлю свой подробный доклад?— И что же вы изобразите в своем докладе?— Примерно следующее: “Господин директор, дело полностью раскрыто. Вот как развивались события. Ваш сотрудник, уважаемый Кийе, организатор и вдохновитель конкурса, был несчастным человеком в личном плане. Жена наставляла ему раскидистые рога. И однажды, при обстоятельствах, которые, возможно, нам посчастливится выяснить, ему надоело носить такой груз, поскольку он страшно натрудил бедняге шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17