Достопочтенный Пинюш и я покидаем больницу. Едва мы вышли на улицу, как я прошу его ехать в контору и снова запереть Альфредо в секретную камеру.Сам же я сажусь в тачку и еду домой к выдающемуся лыжнику месье Бержерону.Он занимает целый этаж в массивном каменном доме. Вызваниваю трель на звонке. Открывшая дверь горничная спрашивает, что мне угодно. Я встречаю ее улыбкой, широкой, как задница машинистки, и очаровательная куколка начинает смотреть на меня с интересом. Это блондинка со вздернутым носиком и зелеными глазками с голубыми искорками. Глазки с искорками — моя слабость. Глаза в горошек или в шотландскую клетку мне не нравятся.— Я бы хотел поговорить с месье Бержероном, — говорю я и излучаю сияние, будто закат солнца на календаре.Те из вас, у кого в мозгах проросли грибы, небось задают себе вопрос: “Какого черта Сан-Антонио спрашивает Бержерона, если твердо знает, что тот дышит свежим воздухом в Куршевеле?"Этим тупоголовым, недоумкам и просто идиотам я отвечу, что при моей благородной профессии часто приходится врать, чтобы узнать правду.Понятно?Тогда не перебивайте величайшего гения века и одновременно полиции.— Месье Бержерона нет дома, — уверяет девочка. И я готов ей поверить.Внезапно передо мной встает проблема: существует ли мадам Бержерон?Спрашиваю об этом милашку.— А мадам Бержерон меня может принять?— Которая?Черт! Неужели биржевик занимался разведением жен?— А сколько их? Малышка смеется.— Две: его мать и жена.Если судить по возрасту самого Бержерона, его мамочка должна помнить первую мировую войну. Поскольку я не испытываю особого интереса к дамам, которые едят антрекоты, провернутые через мясорубку, то требую супругу.— Мадам еще спит, — говорит служанка.— Могу я попросить разбудить ее? Если бы я попросил ее воспитывать в квартире дюжину шимпанзе, она и тогда не была бы более испуганной.— О нет! Мадам нужен отдых. Мадам спит до полудня и…— Сегодня, в виде исключения, ей придется встать пораньше.Я показываю мисс Белый Фартук мое служебное удостоверение.Девочка читает текст, набранный достаточно крупными буквами, чтобы она смогла разобрать его без помощи очков.— А! Ну если так… ладно, — бормочет она и тут же задает вопрос:— С месье произошел несчастный случай?— Нет, мой зайчонок, но от несчастных случаев никто не застрахован.Говоря это, я вспоминаю великолепные ледяные спуски Куршевеля. Легкий жест, чтобы заставить служанку решиться, и она наконец проводит меня в гостиную, обставленную мебелью в стиле Луи Шестнадцатого. Я опускаюсь на диван и начинаю ждать. Слышится шум открываемых дверей, голоса в соседней комнате. Проходит довольно много времени.Наконец дверь в гостиную открывается, и я как будто получаю удар мотыгой по башке. Поверьте мне, жен Бержерон подбирает куда лучше, чем компаньонов. Особа, вошедшая в гостиную, имеет все необходимое для того, чтобы заставить Лиз Тейлор покончить с собой от зависти. Она высокая, стройная, с ногами американской танцовщицы и грудью, рядом с которой самый туго надутый воздушный шар покажется плоским. Если ей есть хоть двадцать пять, значит, служащий, зарегистрировавший ее рождение, занимался приписками. Ее очень светлые волосы окаймляют загорелое лицо с восхитительными бледно-голубыми глазами. Полные чувственные губы, безукоризненный нос…При виде этого создания я чувствую себя уничтоженным, как не верящий в удачу малый, использовавший накануне тиража выигрышный билет лотереи в клозете.Но до высшей точки мое восхищение доводит прозрачное дезабилье дамы. О том, что не видно, можно догадаться, а то, о чем надо догадываться, оказывается гораздо ниже реальности (и пояса тоже).Она, должно быть, привыкла, что у мужчин от ее вида перехватывает дыхание, потому что на секунду останавливается, давая мне прийти в себя. Затем подходит такой грациозной походкой, что нет слов.— Кажется, вы хотели со мной поговорить, месье? До сих пор я хотел с ней поговорить, но теперь хочу совсем другого. Надо будет на свежую голову составить список моих желаний и послать его ей по почте.— Прощу прощения за то, что заставил вас так рано встать, мадам Бержерон.Еще немного, и я предложу проводить ее обратно в постельку.— Что-нибудь серьезное?— Нет, ничего серьезного, но мне нужно поговорить с вашим мужем.— По поводу Буальвана, полагаю?— Да.— Какая история! Этот парень мне никогда не нравился. У него был вид… Короче, фальшиво-любезный, если вы понимаете, что я хочу сказать.Я не только понимаю, что она хочет сказать, но и прекрасно вижу сквозь тонкую, как паутинка, ткань дезабилье то, что она думает скрыть. Скажу честно, ребята, никогда еще дезабилье не заслуживало лучшего назначения. Глядя на него, понимаешь все богатство французского языка.Она продолжает изложение:— Я предупреждала мужа. Я ему говорила: в этом Буальване есть что-то неприятное. Но мой муж слишком добр.— А где он слишком добр в этот момент? — отрезаю я. Она поднимает прямую бровь, потом улыбается.— Он в Марселе.Внутренние трубы начинают вовсю гудеть мне в уши сигнал тревоги. Это нечто новое и интересное. Почему Бержерон сказал своей прекрасной супруге, что едет в Марсель, хотя в действительности отправился в Куршевель? Может, она толкает мне фуфло? Не думаю, потому что у меня в памяти всплыла одна деталь. Разве Берю мне не сказал, что Бержерон взял багаж и лыжи из камеры хранения? Выходит, он планировал свой отъезд заранее? Он не мог выехать прямо из дома с лыжами, сообщив, что отправляется кататься на них по Марселю.— Когда он уехал?— Вчера ночным поездом.— Его поездка была намечена заранее?— Нет. Но мой муж часто внезапно уезжает после звонка одного из деловых партнеров.— Значит, вчера утром он еще не знал, что должен будет уехать?— Абсолютно не знал. Мы должны были вместе пойти в театр. Мне пришлось идти с одним из наших друзей.— Жаль, что я не вхожу в число ваших друзей, — не удерживаюсь я от вздоха.Она не обижается. У нее есть зеркала, и она понимает, что красивый парень вроде меня может чувствовать, оказавшись возле такой киски, как она.— Он уехал надолго?— Он уезжает часто, но никогда надолго…В этой ремарке слышится нотка сожаления. По-моему, она не страдает от отлучек своего старичка.Милашка, должно быть, не играет в Пенелопу. Она не из тех бабенций, что пекут пирожные, ожидая возвращения благоверного.— Вы знаете, когда он вернется?— Точно нет, но полагаю, что завтра или послезавтра.Я — увы! — не нахожу больше ничего ей сказать. У меня просто сердце разрывается от мысли, что придется проститься с такой потрясающей красоткой. Однако так надо.— Вы узнали что-нибудь новое по делу Буальвана?— Думаю, да.— И не можете мне рассказать?Какая она соблазнительная! Слушайте, ребята, я человек небогатый, но с радостью отдал бы половину ваших сбережений за возможность сходить с ней куда-нибудь однажды вечерком. Прогуляться с такой телкой под ручку является мечтой любого двуногого.— Видите ли, мадам, пока еще слишком рано разглашать данные следствия.— Вы занимаетесь увлекательной работой.— Она позволяет встречаться с замечательными людьми, мадам Бержерон.Как вы понимаете, на “замечательные” я делаю особое ударение. Если мадам и теперь не поймет, что она в моем вкусе, придется ей это написать открытым текстом большими жирными буквами.— Надеюсь в скором времени увидеть вас снова, — шепчу я.— Буду очень этому рада.Она протягивает мне ручку, я ее целую и выхожу пятясь. Где-то в районе желудка я ощущаю огорчение, которое доставляет неудовлетворенное желание. На месте Бержерона я бы не уехал из дома. По крайней мере без жены.Свежий утренний ветер немного отрезвляет меня. Я оцениваю ситуацию. Меня осаждает масса вопросов, на которые я пока не могу дать ответа.Не Альфредо ли кокнул свою девицу? Действительно ли Буальвану грозила большая опасность? В самом ли деле покойная Мари-Терез написала Буальвану письмо, в котором признавала, что нападение на нее было всего лишь инсценировкой? Если да, что стало с этой бумагой? Почему Бержерон внезапно уехал в Куршевель, сказав своей очаровательной куколке, что отправляется в Марсель?Видите, сколько вопросительных знаков цепляются за мои мозги? Чтобы разгрести их, нужна автоматическая газонокосилка.Захожу в бар. Владелец моет паркет. Стулья стоят на столах, вкусно пахнет свежесваренным кофе.— Чашку кофе и жетон! — бросаю я.Вооружившись никелированным кружочком, я спускаюсь в подвал. Во Франции вообще, а в Париже особенно, когда телефон не находится рядом с сортиром, сортир находится рядом с телефоном.Я набираю номер конторы и требую соединить меня со Стариком.Слышу голос Большого Босса:— Что это за история с убитой в Булонском лесу девушкой, Сан-Антонио? Я очень удивлен, что до сих пор не получил от вас никакого рапорта на эту тему. Дела идут так…Дела идут так, что я чувствую, что скоро начну ему шпарить выражениями, не фигурирующими в словарях.Пока он выкладывается, я чищу ногти, потом вставляю свою реплику:— Послушайте, патрон, ситуация быстро развивается. Думаю, я приближаюсь к развязке (ой, трепач!). Это его успокаивает — Да?— Да. Мне нужен домашний адрес Буальвана.— Улица Терез-Кирикантон, дом четырнадцать.— Полагаю, у него проводили обыск?— Да.— Не нашли у него письмо той шлюхи, которую он якобы пытался задушить?Молчание показывает степень ошеломления Старика.— Что вы говорите, Сан-Антонио? Письмо, написанное…— Я все расскажу потом. Спасибо, патрон.Я вешаю трубку и иду пить кофеек. А потом несусь на моей “МГ” на улицу Терез-Кирикантон. Глава 10 Покойный Буальван не любил роскошь или хорошо скрывал свою страсть к ней. Он обретался в старом доме, в квартирке из двух комнат и кухни на шестом этаже. У меня нет ключей от его жилища, но, как вы знаете, чудо-отмычкой, с которой я никогда не расстаюсь, можно открыть все на свете, включая сейфы “Фише” и двери рая.И вот я на месте. Здесь уже уныло пахнет запертым помещением. Но у меня нет времени на дешевую философию.Я сразу же начинаю тщательный обыск.Я веду шмон по всем правилам: выдвигаю ящики шкафов, поднимаю ковры, сантиметр за сантиметром ощупываю матрасы. Короче, работаю. Осматриваю газовую плиту на кухне, сливной бачок унитаза, книги на полке. “Украденное письмо” Эдгара По! Я ищу вдохновения у мэтра, но в голову ничего не приходит.Иду покопаться в помойном ведре и обнаруживаю разорванную почтовую открытку. Собираю куски. О! Незабываемый сюрприз! Она изображает подвесную канатную дорогу в Куршевеле. Занятно. Переворачиваю открытку. На обороте, кроме адреса Буальвана, торопливым почерком написаны всего два слова: “А дальше?"Два слова и знак вопроса. И ничего больше! Подписи нет.Кто послал эту открытку? Бержерон? Я сую обрывки в свой бумажник и продолжаю поиски.По мере их ведения во мне растет разочарование. Если мои коллеги, уже обыскивавшие квартиру, ничего не нашли… Правда, они не искали ничего определенного, а выполняли рутинную работу. Может, они сделали ее поверхностно?Я пытаюсь понять состояние ума Буальвана. Он хотел на некоторое время отправиться за решетку. Опасность, которой он подвергался, была настолько велика, что он был согласен даже на то, чтобы выдать себя за маньяка. Но он не был сумасшедшим, а потому обзавелся свидетельством, что его нападение лишь инсценировка. Полиция не должна была найти это свидетельство до того момента, который он сам сочтет благоприятным. А ведь он должен был догадываться, что его квартиру будут обыскивать!Если письмо существует и спрятано здесь, то в надежном тайнике! Черт, черт! Мой палец мне подсказывает, что он его спрятал где-то здесь. Он не мог его оставить на хранение, например, нотариусу, потому что после его ареста все его бумаги должны были подвергнуться аресту. Он также не мог отправить его до востребования на почту, потому что корреспонденция хранится там ограниченное время. Тогда где? Он не отдал бы письмо на хранение другу, потому что не мог быть ни в ком уверен, что доказывает сам факт существования письма!Это чертово письмо означало для него свободу и даже жизнь. Но письмо-это всего лишь бумага. Ее можно разорвать, сжечь… Куда же этот кретин его засунул?Я провожу в квартире еще час, но ни фига не нахожу. Теперь я убежден: Альфредо наврал мне от начала до конца.Чувствую, что начинаю беситься! Есть от чего! Дать какому-то дешевому сутенеру так наколоть себя! Никому сейчас не посоветую наступать мне на ноги, потому что смельчак, который рискнет это сделать, будет долго ходить к стоматологу-протезисту.Я еду по направлению к конторе, благодаря чему оказываюсь недалеко от улицы Годо-де-Моруа. И тогда, как и всякий раз в критических ситуациях, меня осеняет идея.Остановив тачку у боковой двери маленького отельчика, о котором мне говорил Альфредо, захожу. Он ведь утверждал, что ходил сюда вчера вечером узнать о своей мочалке Меня встречает пожилая дама с благородной внешностью. Она заглядывает через мое плечо, видит, что меня никто не сопровождает, из-за чего принимает меня за онаниста и хмурит свои густые седые брови.Тогда я поочередно показываю ей два кусочка картона приблизительно одинакового размера. Первый — мое служебное удостоверение, на втором изображена морда Альфредо.— Этот человек приходил сюда вчера вечером узнать, здесь ли его шмара Мари-Терез? Такая плотненькая блондинка.Дама надевает на нос очки, неторопливо изучает снимок и наконец решает сказать правду, только правду и ничего кроме правды:— Да, заходил.— Вы его знаете?— Это Альфредо.Она действительно не врет.— В котором часу это было?— В десять двадцать.— Почему вы так уверены?— Когда он меня спросил, я непроизвольно посмотрела на часы. Мари-Терез всегда уходила в десять, если, конечно, не была с клиентом.— Вы готовы повторить это в суде?— Естественно. Кроме того, здесь был коридорный. Я его сейчас позову…— Не нужно. Спасибо. До скорой встречи.Я выхожу.Опять все летит к чертям. Свидетельство хозяйки дома свиданий снимает с Альфредо все подозрения. Все доказывается математически:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12