В этот вечер, после обеда, Эктор предлагает сыграть партию в домино. Он чемпион в этой игре. Он любит сильные ощущения, его втайне мучают соблазны игры, а домино с некоторых пор его порок номер один. Не знаю, может, все дело в моем воображении, но только я нахожу в нем все больше и больше сходства с дубль-шесть!Итак, мы начинаем перемешивать костяшки домино на столе, отчего наш дом временно превращается в пригородный Макао.Пока моя мама и жуткий Эктор берут костяшки, этот добросовестный клерк рассказывает нам о своих профессиональных надеждах. Ему обещали повышение по службе. Если это осуществится…Я слушаю его вполуха, спрашивая себя, какой из двух способов — изобразить сердечный приступ или заставить его сожрать комплект домино — положит конец вечеру эффектнее, когда счастливейший случай заставляет зазвонить телефон.Я пулей лечу к аппарату, и мелодичный голос Старика заставляет завибрировать чувствительную струну в моей душе.— Сан-Антонио, — говорит он, — немедленно приезжайте. Только что убита еще одна проститутка. Обстоятельства такие же, как и раньше.Не знаю, видели ли вы когда-нибудь розыгрыш лотереи. Разноцветный барабан крутится в лучах яркого света, издавая треск пулемета. Мои мозги вмиг превращаются в лотерейный барабан. Ох как они крутятся! Как трещат! Какие огни разбрасывают!Я снова вижу перед собой покойного Жерома Буальвана, сжимающего в машине горло блондинки, вижу его бегство, его падение. Торжествующую морду Пакретта, довольного своей стрельбой.— Хорошо, шеф, выезжаю.— Полагаю, ты нас покидаешь, — гундосит Эктор голосом, который мне всегда напоминал скрип ржавого флюгера.— Совершенно верно. Срочное дело.Будущий функционер смеется.— Если ты однажды позовешь гостей, мой бедный друг…Оставив при себе уверенность, что в тот день его, Эктора, точно не будет в их числе, я отчаливаю.В конторе уже дым коромыслом.Все в полном сборе сидят в кабинете Старика. Там начальник бригады нравов, инспектор Пакретт со своими таблетками, Берюрье с неначатой бутылкой бордоского в кармане пальто и папаша Пино с новеньким флюсом, придающим ему вид старого боксера.Судя по минам собравшихся, сразу становится понятно положение серьезное.— Добрый вечер, мой дорогой Сан-Антонио, — ворчит чемпион по плешивости. — Садитесь.Я занимаю оставшийся вакантным стул и жду. Большой Босс смачивает языком кончики пальцев и энергично гладит свой сияющий купол.— Господа, положение тяжелое, — говорит этот любитель громких и готовых фраз. — Я уже некоторое время знал, что человек, убитый Пакреттом, не был маньяком, но молчал, надеясь на чудо. Событие наделало много шума в прессе, и было бы опасно…Он подыскивает сильное выражение, и толстяк Берюрье услужливо подсказывает:— Взбалтывать говно?Патрон забывает, как дышать, пару раз вхолостую щелкает зубами, и его лицо становится похожим на половую тряпку.Поскольку он умеет справляться с трудностями, то пожимает плечами и продолжает:— Как я узнал, что этот Жером Буальван не является разыскиваемым маньяком? Очень просто. Я проверил распорядок его дня во время совершения остальных убийств. Кроме одного случая, у Буальвана безупречное алиби на каждое.По нашим рядам пробегает шепот. Это то, что называется сенсацией. Начальник “нравов”, высокий симпатичный блондин, заново раскуривает огрызок своей сигары. Толстяк поглаживает горлышко своего бутылка красненького, Пинюш поглаживает флюс, как гладят живот беременной кошке, а Пакретт, не отступающий ни перед какими жертвами, проглатывает разом таблетку от запора, еще одну прямо противоположного назначения, еще одну антигриппина и заканчивает пир двумя пастилками солодки.Радуясь произведенному эффекту, Старик продолжает:— Что подало мне мысль провести маленькое дополнительное расследование? Одна деталь, господа… Одна простая деталь…И он снова начинает лизать пальцы, как толстый котяра, занимающийся своим туалетом, смотреть на нас с видом превосходства и греть свои бубенцы о батарею.— Если вы помните, в своих зловещих походах маньяк всякий раз пользовался крадеными машинами. Буальван же был на своей собственной. Как вам известно, господа, маньяки всегда действуют по одному и тому же церемониалу. Этот факт смутил меня…— То, что вы говорите, очень даже неглупо, — соглашается Берю, просовывая два пальца в щель своей ширинки, чтобы почесать ту часть тела, которая чаще встречается с вшами, чем с девочками из “Лидо”.— Рад это от вас услышать, — усмехается Безволосый. Начальник “нравов” спрашивает:— В таком случае, господин директор, кто такой, по-вашему, Жером Буальван?Голова Яйцом поглаживает скорлупу (надо мне будет в один из ближайших дней преподнести ему кусочек замши).— Этого я не знаю Возможно, его захватил психоз убийства. Такого рода серийные преступления вызывают, если так можно выразиться, подражателей. Отдельные индивидуумы уступают своим инстинктам…— В общем, — резюмирую я, — Пакретт шлепнул невиновного?Упомянутый мною стрелок начинает яростно грызть таблетку, бросив на меня кислый взгляд. Он из тех, кто никогда не прощает другим свои собственные ошибки.— Невиновного! Это как посмотреть, — ворчит задохлик. — Было покушение на убийство, комиссар. Вы свидетель.Старик в разговоре, уклонившемся от темы, берет инициативу в свои руки:— Совершенно верно, дорогой Пакретт. Совершенно верно. Однако вы же знаете этих господ из прессы? Они всегда готовы нажать на чувствительность публики. А публика терпеть не может, когда полиция убивает людей, которые никого не убили. Буальван ведь никого не убил И еще она терпеть не может, когда стреляют в спину бегущему.Бедняга Пакретт! Его жалкая физиономия приобретает бутылочно-зеленый цвет. На нездоровой коже вырастают новые прыщи. Он так расстроен, что даже каменное сердце Старика смягчается.— Я вас не ругаю, — уверяет он. — Просто я предвижу выводы, которые сделают журналисты. С завтрашнего дня из-за этого нового убийства газеты сорвутся с цепи…— Кстати, — вступаю я в разговор, — а как и где все произошло?— У заставы Сен-Мартен, в конце дня. Проститутка была найдена в машине, которую водитель бросил в темном переулке.— Есть описание убийцы?— Еще одно. Парализованный старик, проводящий все время у окна своей квартиры, видел, как он разговаривал с девицей. По словам свидетеля, это мужчина среднего роста, одетый в старую куртку на меху и в бабском берете или в кепке. Точнее старик сказать не может.Короткое молчание. Большой Босс берет линейку. Он похож на дирижера оркестра перед началом исполнения “Ночи на Лысом мосту”.— Господа, мы попали в сложное положение. Звериный и неуместный смех мерзавца Берюрье.— Нужно принять самые решительные меры, — продолжает босс. — Если потребуется, мы бросим на это дело столько людей, сколько в Париже проституток.Новый хохот Берю.— Мобилизация еще не война! — фыркает он.— Попрошу вас, Берюрье! — отчитывает его Безволосый. Хохот Толстяка прекращается, как свист воздуха из проколотой шины, когда она уже совсем расплющилась.—Я хочу, — продолжает Лакированная Черепушка, — чтобы в каждой точке Парижа, где процветает проституция, были установлены посты.Начальник “нравов” поднимает руку, чтобы попросить слово. Берю не может удержаться, чтобы не сказать ему:— Если вы в туалет, это по коридору налево. По-моему, Берю со своими хохмами идет прямиком к отставке.— Что вы хотели сказать, Пуату? — интересуется Большой Патрон.— Позволю себе заметить, господин директор, эти меры действовали уже несколько недель, но не дали ничего, кроме дела Буальвана.— Значит, усильте их! Это единственное, что мы можем сделать.Совещание заканчивается, но только не для меня.— Сан-Антонио, останьтесь, мне нужно вам кое-что сказать.Остальные отваливают с подобающими случаю расшаркиваниями. Когда дверь закрывается за Ахиллесовой Пятой (я вам говорил, что Пакретта зовут Ахилл?), Старик набрасывается на меня, как шотландец на потерянный кошелек.— Я на вас рассчитываю, мой дорогой друг.— В чем, патрон?— В том, чтобы вывести нас из тупика. У вас особые методы. Ваша фантазия подсказывает вам лучшие ходы, чем холодный расчет. Даю вам карт-бланш. Делайте что хотите и как хотите, но принесите мне результат.Я секунду раздумываю.— О'кей, патрон. Я пойду в атаку. Глава 3 Я нахожу мою славную команду, за исключением начальника бригады нравов, в соседнем бистро. Пакретт предлагает украшенному флюсом Пинюшу таблетку витаминизированного аспирина. Берю, воинственный противник всяких медикаментов, заказывает большой стакан вина.— Сопьешься! — усмехаюсь я, опуская очень важную часть моего тела рядом с очень объемной аналогичной частью Берю.— Ничего со мной не будет, — возражает он. — Я убежден, что вино — это лучшее лекарство. Вот смотри, тут на днях звонит мне жена Альфреда: у ее благоверного жар как у лошади.— Как у першерона или как у пони?— Невежливо перебивать говорящего, даже если он младший по званию. — И он продолжает рассказ:— Я говорю Антонии: “У вас есть вино?” — “Да”, — отвечает мне она. “Значит, так, — говорю, — согрейте кастрюлю вина и положите туда побольше сахару и перца, а потом дайте выпить Альфреду”. — “Думаете, поможет?" — говорит она мне. “Попробуйте и увидите…” — отвечаю. Она попробовала. На следующий день, хочешь верь, хочешь нет, Альфред повел мою Берту в кино на фильм Скотча.— Чей?— Господи… Бискотта! Не, тоже не то… Ты знаешь, такого толстяка, похожего на яйцо всмятку?— Кончай трепаться, у нас есть более важные дела.Пино, которого флюс сделал очень неразговорчивым, решает все-таки высказать свою точку зрения. Она ясна и полна здравого смысла.— Я считаю, — говорит он, — что весь этот шум поднят из-за ерунды. Кого убивает маньяк? Проституток, разве не так? Так чего надрываться, ловя его?— Старик, — вздыхаю я, — твой гуманизм всегда приводил меня в замешательство. Когда ты молчишь, то можно забыть, что твои мозги давно разжижились. Дай бог, чтобы у тебя появился флюс и на второй щеке, тогда ты, может быть, не сможешь говорить.Он насупливается. Берю осушает стакан, который ему принесли, за куда меньшее время, чем потребовалось бармену, чтобы его наполнить.— Ну что, — спрашивает он, — старый козел взвалил это дело на нас?— О руководстве можно бы и попочтительнее, — замечает Пакретт, откровенно осуждающий манеры своего нового коллеги.— Слушай, ты, сядь и засунь себе свечку сам знаешь куда! — Он разражается громким смехом. — Нет, вы только посмотрите! Месье провел двенадцать лет — не решаюсь назвать это жизнью, — щупая шлюх, и еще хочет меня учить! — Его тон поднимается. — Запомни, крысиная задница, уроки вежливости я только раздаю, но никогда не беру.— Успокойся, — стонет Пино.— Нет, — отвечает Берю, который боится успокаиваться, потому что его приступы ярости длятся недолго, — нет, я не успокоюсь. Какая-то дешевка из “нравов”, до костей пропитавшаяся лекарствами, какой-то фраер, убивающий первого встречного, потому что боится, что не сможет его арестовать, полупокойник еще учит меня, как разговаривать!— Позвольте, — блеет Пакретт, чье лицо искажено от бешенства.— Я позволю тебе только одну вещь, — заканчивает Берю, — оплатить мой следующий стакан!— Я не собираюсь дольше терпеть это, — заявляет инспектор, вставая.— Месье строит из себя дамочку из высшего общества, — не унимается Мамонт. — Вам надо пойти в мойщики туалетов, мадам, если у вас такое ранимое сердце.Я удерживаю Пакретта за руку.— Садитесь, старина. А ты, Берю, закрой пасть. Ты не на базаре.— Я попрошу перевода, — уверяет Пакретт. — Такие издевательства просто невыносимы. Я не могу…Берю собирается сказать ему новую гадость, но я отвешиваю ему под столом удар ногой, которым можно свалить обелиск.Он дает пожирателю пилюль излить свою душу, после чего мы можем перейти к серьезным вещам.— Ребята, начинаем большую охоту!Естественно, после этих слов Берю считает своим долгом затянуть охотничью песню.Чтобы заставить его замолчать, я снова пинаю его под столом и продолжаю:— Пакретт, вы специалист по проституткам…— Не смеши меня, — говорит Жирдяй. — Судя по внешности этого месье, он никогда не залазил на бабу. Ему бы для этого понадобилась лестница и обувка с шипами.— Опять?! — вопит Пакретт. Он в ярости осушает свой стакан минералки. Добряк Пино заснул. Его голова свисает на грудь, как груша. По-моему, у меня та еще команда!— Что вы говорили, комиссар?— Что вместе с сотрудником картографического отдела вы составите карту распространения проституции в Париже.— Отличная мысль! — орет Берюрье. — Будем ее продавать туристам на Елисейских Полях и наживем себе целое состояние.— Дальше, комиссар?— Когда мы получим графическое изображение проблемы, то выделим две машины без опознавательных знаков полиции для постоянного патрулирования этих районов. Разумеется, эти машины будут радиофицированы и станут передавать информацию по мере ее сбора в контрольный центр.— Неплохо, — одобряет Пакретт, посасывая эвкалиптовую пастилку.Толстяк не может сдержаться:— Подумать только, мы организовываем охрану путан и будем драть свои задницы, защищая ихние!Он проводит своим чудовищным ярко-красным языком по губам, похожим на две сосиски.— Я вам скажу одну вещь, ребята. Жизнь — мерзкая штука!— Глядя на тебя, в этом не сомневаешься, — отвечаю я. Он не оценивает мою шутку и советует мне засунуть мои мнения о нем в одно неудобное для этого место. Пино, свалившийся со стула, просыпается.— Вы уже здесь! — бормочет он, глядя по сторонам.— Как видишь, мы быстро управились, — говорю ему я. — А теперь, ребята, возвращайтесь по домам, докажите вашим супругам, что их брак не фиктивный, и набирайтесь сил для завтрашнего дня.— Слава богу, я не женат, — отвечает Пакретг.Расставшись с ними, я вспоминаю о домино Эктора, разложенном на столе в нашей столовой, и содрогаюсь. Мысль о новой встрече с жутким кузеном для меня настолько невыносима, что я предпочел бы пойти прогуляться в морг, только не возвращаться домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12