Ничего не понимая, она возмущенно воскликнула:
- Что это значит? Вы забываетесь, любезный.

- 21 -
- Извините, но вы, очевидно, забыли, что на ногах у вас ничего
нет. - Она взглянула на свои босые ноги и присвистнула.
- Достаньте мне туфли, - тоном, не терпящим возражений, приказала
она, - и постарайтесь на высоком каблуке.
В Алжире я купил оригинальные туфли из змеиной кожи для своей
жены, теперь я бросился искать их. Пока я рылся в чемоданах, моя дама
стояла у окна и нетерпеливо барабанила по стеклу пальцами. Наконец я
отыскал нужное и бросил к ее ногам пару новых красивых туфель. Она
взглянула на них и, молча протянула мне свою ногу. Под ее взглядом я
без слов опустился на колени и надел одну туфлю на протянутую ногу,
потом вторую. Она прошлась по купе, посмотрела на себя в зеркало и
одобрительно щелкнула пальцами.
- Превосходно. Теперь пошли.
Мы вышли на перрон. Суетясь шныряли пассажиры нашего поезда,
отъезжающие и носильщики. Мой червонный король (да, это был
действительно он) величественной походкой шествовал со мной по перрону,
критическим взглядом оценивая всех проходящих мужчин. Ее красота и
необычайная внешность скоро привлекли всеобщее внимание. На перрон
выбегали люди, главным образом мужчины, чтобы хоть раз мельком
взглянуть на нее. Некоторым она мило улыбалась, другим кокетливо
строила глазки, а одному даже подмигнула. Тот завертелся волчком на
месте и бросился к цветочному павильону. Он принес моей даме букет
огромных астр, в надежде получить от нее что-нибудь большее, чем намек,
но она равнодушно приняла от него цветы и сказала, обращаясь ко мне:
- Рэм, дай этому мальчику несколько франков.
"Мальчик" отлетел от нас, как ужаленный. На перрон вышел уже
немолодой, но бравый начальник станции в высокой форменной фуражке и
приготовил жезл, чтобы дать отправление нашему поезду. Мы поравнялись
с ним и моя дама, любезно улыбнувшись, кивнула ему головой. Старик
вытянулся, как солдат на учениях, в подобострастной улыбке. Не сводя
глаз с моего короля, он двинулся на меня, позабыв, зачем вышел на
перрон. Меня забавляло все это и вместе с тем червячок ревности
будоражил мои нервы. Я попытался быстро увести ее в вагон, но не тут-то
было. Она смерила меня презрительным взглядом и властно, указав на
буфет рукой, сказала:
- Сбегай и купи мне конфет, да получше.
Помня, что время отхода поезда уже прошло, я затрусил к буфету,
опасаясь опоздать. Когда я вернулся к ней, то нашел ее в окружении
нескольких молодых людей, мило беседующих с начальником станции.
Кокетливо строя старику глазки, она говорила ему таинственным
полушепотом:
- Я не шучу с вами. Вы действительно мне очень нравитесь. Вся эта
зеленая молодежь не постоянная и ветрена. Для них женщина игрушка, но
солидные люди вашего возраста способны оценить женщину и быть до
гробовой доски верными, - она вдруг лукаво улыбнулась, прищурив глаза,
оглядела молодых, - тем более, что гробовая доска у вас под ногами и
вам не долго придется терпеть муки ревности.
Все прыснули в кулак от ее шутки, а начальник станции ошалело
вытаращил глаза, изобразив на своем лице жалкую, плаксивую гримасу.
Вдруг она заметила меня и, кивнув всем на прощанье головой, подхватила
меня под руку и потащила в вагон. Уже со ступеньки она обернулась и
крикнула начальнику:
- Дедушка, отправляй поезд. Я уже села в вагон.
Только теперь старый ловелас пришел в себя и, схватившись за
голову, помчался к паровозу. Через полминуты мы тронулись. Мимо нас
проплывал конец платформы с унылой фигурой начальника станции. Его

- 22 -
глаза искали озорную красавицу, увидев нас, он приветливо помахал рукой
и погрозил пальцем. Мы вернулись в купе. Она с размаху бросилась на
диван и, прыгая как ребенок воскликнула:
- Ой, чудаки! Ловко же я их разыграла... Ну-ка покажи, какие ты
купил конфеты.
Я молча подал ей коробку конфет и сел на диван, не зная, что
предпринять. Она явно не собиралась одаривать меня ласками и это
приводило меня в бешенство. Прикоснуться к ней я опасался. Она,
прихватив с собой конфеты, бросила их на стол и, схватив бутылку рома,
сказала:
- Давай еще выпьем.
- Ну что ж, давай.
Мы быстро допили вино, принялись доедать конфеты. Я снова подсел к
ней, пытаясь перевести разговор на интересующую меня тему. Теребя
золотые бляшки ее браслета я спросил, не хочет ли она спать.
- Послушай, - ответила она, пьяно улыбаясь, - что ты от меня
хочешь?
- Тебя.
- Сумасшедший, - спокойно ответила она, пристально глядя на меня,
- разве такие, как я, отдаются? Их надо брать, - она вскочила ни диван
и облокотилась спиной о стену, - с боем и кровью. - Я бросился к ней,
но она как кошка выскользнула из моих рук и дернула меня за ногу,
свалив меня на диван. Падая, я ушиб об угол стола плечо. Едва сдерживая
крик, от боли, я сел на диван. Она встала у двери и с диким взглядом
следила за мной. Когда боль немного утихла я стал снова двигаться к
ней. Она насторожилась. И как только я попытался схватить ее она изо
всей силы толкнула меня коленом в живот и тихо прорычала:
- У... , жалкий шакал.
Задетый за живое этим оскорблением я с еще большей яростью кинулся
на нее, не обращая на боль в животе. Мне удалось схватить ее за талию.
Она обеими руками уперлась мне в подбородок, сжала мою голову так, что
хрустнули шейные позвонки. Нестерпимая боль пронзила все мое тело. Но
вместе с болью росла и моя ненависть к ней. Я уже помнил, ради чего мы
начали возню. Мною овладела одна мысль - отомстить ей. Я прижал ее
руками к себе и с такой силой сдавил ей живот, что она стала
задыхаться. Она заметно слабела. Я снял одну руку с ее талии и,
захватив запястья ее рук, оттащил их со своей головы. Она извивалась
как змея, пытаясь ударить меня ногами, но так как висела в воздухе и не
имела опоры, взмахи ее ног никакого вреда мне не причинили. Гораздо
было труднее справиться с руками. Она пыталась вырваться из моих рук.
Ей удалось освободить одну руку и она вцепилась в мое лицо своими
острыми коготками. Завыв от боли, я с размаху швырнул ее на диван и
навалился на нее всем телом. Схватив обе руки своими руками я соединил
их у нее на животе и прижал своим телом. Только в этот момент я
заметил, что ее импровизированная юбка слетела и она была наполовину
оголена. Это напомнило мне смысл борьбы и удесятерило мне силы. Я
яростно принялся мять и корежить ее, пытаясь довести "короля" до
бессильного отчаяния и овладеть ее телом. Она с неослабеваемым
упорством защищалась, не давая мне ни секунды передышки. Едва мне
удалось всунуть между ее ног колено, чтобы раздвинуть их в стороны, как
она вырвала одну руку из под меня и вцепилась мне в волосы. С большим
трудом мне удалось оторваться от головы. Наконец, мне посчастливилось
всунуть ей руку между ног. Она сжала бедра так, что я не мог
пошевелить пальцами, но поднатужившись, все же сумел втиснуть свой
палец в ее щель, слегка увлажненную горячей слизью. Она стала

- 23 -
извиваться, чтобы слезть с моего пальца. Но чем больше она двигала
бедрами, тем глубже он входил в нее. Она задыхалась от ярости, а может
быть от удовольствия. Я ликовал и уже готовился предпринять следующий
шаг, как она вдруг улучшила минуту, сильно рванулась и выскользнула
из-под меня, сползла на пол. Быстро вскочив на ноги, она наскоро
поправила волосы и растерзанную юбку.
- Ну, что, взял? - ехидно спросила она и в изнеможении опустилась
на второй диван, прикрыв низ живота рукой. Я снова бросился к ней, но
уже с твердым намерением избить ее до полусмерти. Случайно мой взгляд
упал на часы - было уже 5 часов 21 минута. Это еще больше подхлестнуло
меня. Я схватил ее за ворот блузки и с силой рванул ее в сторону. С
треском блузка разорвалась, оголив ее нежную грудь и порыв моей страсти
медленно улетучился. Я сел напротив нее и остолбенел, очарованный ее
чистым, белым телом. Она сбросила с себя остатки блузки и вызывающе
посмотрела на меня:
- Что, не можешь? Мальчишка.
Сбросив туфли, она легла на диван, закинув руки за голову и
уставилась в потолок. Воспользовавшись благоприятным моментом я как
тигр бросился на нее, в мгновение ока раздвинув ей ноги и упал на
грудь. Она вскрикнула и забилась подо мной, пытаясь освободиться, но
было поздно. Не обращая внимание на град ударов по моей голове, я
раздвинул пальцами губки ее цветка и с размаху воткнул в венчик свой
член. Она сразу обмякла, опустила руки мне на плечи. Ее глаза
закрылись. Она стала шумно и порывисто дышать, едва двигая телом.
Постепенно она стала как бы оживать. Движения ее тела становились все
сильнее и размашистее. Она совала соски своих грудей мне в рот и, шепча
возможные слова любви, щекотала мне пальцем ложбинку между ягодицами.
Мы долго и осторожно наслаждались сладостью совокупления, часто
останавливаясь, чтобы отдохнуть и, наконец, когда уже не было сил
удержать, рвущееся наружу удовольствие, забились в объятиях друг друга
в экстазе плотского забвенья. Вдруг мои руки, крепко сжимавшие тело
партнерши, перекрестились в пустоте и я плюхнулся на диван, выливая на
шелковое полотно потоки спермы. Не глядя на часы, я понял, в чем дело.
Скрипя зубами от ярости и обиды я перелез на диван, где была моя
постель, и сразу уснул...
- Друзья, давайте выпьем, - предложил он после минутной паузы, -
выпьем за ее честь. Зверь - женщина. Хороша.
Он показал нам карту, где она была изображена. Дик с любопытством
взглянул в надменное лицо красавицы и задумчиво проговорил:
- Вот бы мне ее. Я бы знал, что с ней делать.
Мы с Рэмом засмеялись.
- Пока мы не окажемся лицом к лицу с понравившейся нам женщиной,
мы все так говорим. В жизни не бывает так, как мы намечаем. Ну что ж,
времени еще мало, продолжим дальше...
- Давай, - выпалили мы с Диком вместе одновременно. И Рэм
заговорил снова.

Г Л А В А V
Промчавшись с большой скоростью, почти полторы тысячи километров
на следующий день вечером поезд подошел к перрону городского вокзала в
Кельне. Хотя я весь день спал, все равно я чувствовал себя разбитым и
усталым. Едва поезд остановился, ко мне в купе влетел тесть.

- 24 -
- Рэм, оставь вещи здесь, их возьмет мой секретарь. Скорее идем со
мной.
Я побежал вслед за ним и, ошеломленный необычной встречей,
опомнился только в машине.
- Что случилось?
- Позавчера скоропостижно скончалась наша девочка.
Это известие поразило меня, как гром, но я, к своему стыду и
ужасу, не почувствовал горечи утраты. Больше того, у меня мелькнула
мысль, что она очень своевременно умерла. Через несколько минут мы
приехали домой. Все здание было увито цветами и траурными лентами,
большие зеркала в вестибюле покрыты черным крепом. Даже лестница была
устлана черным ковром. Эльза лежала в гостиной на столе.
Гроб стоял на покрытом черном бархатном ложе и был устлан так, что
я не сразу рассмотрел восковое лицо своей жены. Ко мне подошел наш
домашний врач Конрад Фог. Он осторожно поддел меня под руку и отвел в
сторону.
- Ничего нельзя было сделать. У нее паралич дыхательных мышц. Она
неловко вышла из машины, ударилась затылком об угол дверцы. Весь день у
нее болела голова. К вечеру, правда, ей стала лучше, ночь она спала
спокойно, а на следующий день сказала, что совершенно здорова... И вот
ночью умерла, в постели, очевидно, даже не проснувшись.
Я молчал.
- Рэм, сейчас едем в крематорий, больше нельзя тело держать дома.
Машина у подъезда. Ты садись в первую, Эльзу перенесут туда.
- Хорошо.
Пришли рабочие переносить гроб и тесть убежал к ним. В это время
из соседнего зала подошли все пришедшие проводить мою жену. Среди
скорбных фигур я сразу заметил молодую красивую Мэри со своим рыхлым
стариком-мужем. Она была на голову выше его, не видя мужа перед
глазами, частенько забывала его, переговариваясь со своими ухажерами
через его голову. Совсем недавно она была предметом моих мечтаний. Я
несколько раз пытался подружиться с ней, но безуспешно - она была
занята тяжелым флиртом с американским полковником из штаба
оккупационных войск. Теперь она слегка улыбалась, искала мои глаза
пристальным взглядом. Но для меня она уже была не интересна.
Я осматривал гостей сквозь маску сделанной скорби, то там, то
здесь замечая явные признаки скуки. Кто-то шепотом рассказывал новый
анекдот, но на него зашикали. Только старики, чувствующие своим дряхлым
телом дыхание смерти, неотрывно следили за гробом с явным удивлением,
что в нем еще не они. Но вот гроб освободили от цветов и шесть молодцов
понесли его на плечах к выходу. Все двинулись за ним. Я вышел
последним. У дверей меня ждала Мэри, предусмотрительно отправив вперед
своего мужа.
- Рэм, здравствуй. Сочувствую твоему горю.
- Спасибо, - холодно ответил я, пытаясь отвязаться от нее. Мы уже
были у выхода и она, чувствуя, что дальше идти неудобно, скороговоркой
шепнула:
- Завтра вечером у меня будет банкет, будут все свои. Приходите.
Я ничего не ответил. Из крематория вернулся поздно. Тесть, убитый
горем, не хотел в эту ночь оставаться один и попросил меня побыть с
ним. Время подходило к двенадцати, я скрепя сердцем согласился. Мы
сидели в кабинете у камина и он все время говорил о дочери, расхваливая
ее многочисленные добродетели, а я, не слыша его голоса, с ужасом
следил за стрелками своих часов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16