- Иди, дорогой, к своему сантехнику, пусть отобьет ее по линейке на совесть, пообещай ему пузырь.
Кротов ушел, а я с интересом оглядел дверь и отправился гулять по квартире. Надо сказать, что Борин папа имел вкус и понимал толк в жизни. Квартира была трехкомнатная, из просторного то ли коридора, то ли вестибюля первая дверь налево вела в комнату Бориса. Это я понял по фотографиям голых баб и электронным японским цацкам. А прямо напротив нее находилась стеклянная дверь в общую комнату, или, как принято выражаться, в зал. Да, старичок был сибаритом. По моей прикидке, зал был квадратов тридцати. И его целиком устилал диковинный длинноворсый ковер, на котором выкрутасами гнутых ног ампирилась белая с золотом антикварная мебель.
Дальше, в глубине необъятной прихожей, двери вели налево - в кухню, ванную и уборную, отделанную лучше, чем моя квартирка. Своих клиентов я вполне мог принимать здесь, и они бы не обиделись. Кухня тоже представляла собой выставку товаров народного потребления: самые разные бытовые электроприборы, чинно высясь на отведенных им местах, царили здесь. Они презрительно сверкали на меня яркими праздничными расцветками блестящих эмалей. А запах! Это был запах кухни, но не той кухни моих знакомых, где не поймешь, то ли лук перебивает запах рыбы, то ли наоборот. Здесь сливались два аромата - кофе и лимона. Направо находилась опочивальня хозяина. Я думал, что эти самые балдахины над кроватью уже отменили, ан нет. В алькове стояла этаким фрегатом на возвышении огромная двуспальная кровать, ныне, увы, потерявшая своего капитана. А в конце прихожей, между спальней и кухней, расположилось пресловутое трюмо, очевидно, последняя мебель, которой воспользовался хозяин, и то не по назначению. Как и кровать, оно было выполнено в стиле барокко, являясь несокрушимым монументом памяти изготовившего его краснодеревщика, издалека протянувшего руку к жизни простого советского трудящегося.
Что же получается? Если счесть рассказ Иконникова истиной, а у меня нет основания ему не верить, то тело партайгеноссе лежало параллельно прихожей и перпендикулярно входу в санузлы. Значит, старик явно не помышлял туда заходить.
Входные двери оставались приоткрытыми. Наконец они распахнулись, впустив Бориса и классически похмельную физиономию здешнего домашнего слесаря, при знакомстве назвавшего себя Эдуардом - "можно просто Эдик", разрешил он. Бугаю было лет тридцать или около того. В руках он бережно сжимал выправленную задвижку, словно чек на получение похмелки.
- Счас я ее, Андреич, в момент прихреначу.
- Не надо, - прервал я благие намерения столярно-слесарного бога. - Я сам.
И, выдрав из трясущихся рук щеколду, осторожно вставил шурупы в старые отверстия и кое-как закрепил ее под презрительную усмешку спеца.
- Андреич, он лажу гонит, - авторитетно сообщил слесарь. - Ее раз пни - вылетит на хрен.
- Эдинька, иди займись с хозяином утренней поправкой организма, потом ты мне понадобишься.
Когда он радостно удалился, подталкивая Бориса на кухню, я открыл его сантехнический портфель и нашел то, что нужно, - моток крепких ниток. Привязав конец к кольцу задвижки, я вышел на площадку, захлопнул дверь и осторожно потянул за нитку. Задвижка с той стороны мягко вошла в запорную планку, а я оказался перед закрытой дверью.
Тренькнул тихонько звонок, открылась дверь, и возбужденный Борис схватил меня за плечо.
- Вот видите, можно закрыть снаружи? Я так и думал.
- Можно, - согласился я, - только как отцепить и вытащить нитку потом, при закрытой двери? Ладно, у тебя альпинистов знакомых нет?
- Вроде нет, геологи есть. Константин Иванович, чтобы завязать такой узел, не обязательно быть альпинистом. - Он тут же довольно сноровисто завязал его и, отдернув ленивый конец, мигом развязал. - Вы думаете, узел был именно такой?
- Ничего я не думаю, - недовольно проворчал я, - единственное, что могу сказать: задвижку таким образом закрыть можно. Где старые замки?
- У Эдика. Эдуард, иди сюда.
Послышалось недовольное ворчание котяры, у которого отбирают мясо.
- Чего?
Ей-богу, сантехник-стервец закусывал балыком! Я пальцем поманил его.
- Эдик, тебе не обязательно жрать севрюгу, все равно ведь не ощущаешь вкуса. Где старые замки?
- Да они сломанные, я их выбросил. Хлам-то собирать. Ригели погнутые. Дрянь ржавая.
По тому, как живописно Эдик говорил, я понял: темнит. Я потрепал его за ухо до треска, а когда он притворно запищал, ласково спросил:
- Эдинька, где замки, которые ты снял с дверей квартиры дяди Бори?
Стоя в позе наказанной цирковой болонки, он наконец правдиво, по-пионерски, ответил:
- В соседнем доме, в третьей квартире один, а второй у мента. Да их же милиция смотрела, сказали, что отмычки не применялись.
- Двоечник ты, Эдя, а еще балык жрешь. Какие замки были? - спросил я, отпуская его разбухшее ухо.
- Да такие же точно, как эти. Я специально выбирал, чтоб лишний раз дверь не долбить. Точь-в-точь накладные, цилиндровые. А врезной - тот вообще не трогал, на него не было закрыто, он и остался целым.
- Как были закрыты двери? Кто вскрывал?
- Да я вскрывал. Сначала наружную, я ее фомкой отдавил сколько мог, потом монтажку вставил, потом еще одну, приналег, она затрещала, ну я ее и вывернул. Она только на защелку замка была закрыта, цепочка так просто висела, она и целая, глядите.
Сварная на стыках, добротная вороненая цепочка действительно была не тронута.
- Дальше.
- Ну, то же самое и с другой дверью, только тут я не выворачивал, а саданул плечом, погнул ригель замка, а задвижку вообще изуродовал, планка в конец коридора прямо к упокойному отлетела. Ну и этот замок только защелкнут был, без проворотов...
Наблюдательности сантехника я позавидовал.
- Хорошо, Эдик, а ты-то вошел в квартиру?
- Да, вот досюда. - Он показал расстояние метра два от входа. - Дальше меня менты не пустили.
- Ты видел, как лежал труп?
- Ну да.
- Как?
- Ну как... как? Лежал на спине.
- Покажи, ложись так же.
- Да ты что? Ладно... сейчас.
Он покорно лег, чуть согнув вывернутую левую ногу в колене, а головой устроившись на бордюрчике основания трюмо.
- Вот так он лежал, а лицо у него было - жуть, вот такое!
Эдик вытаращил правый глаз, прикрыл левый, скривил рот и прикусил кончик языка.
На секунду замер, давая мне время зафиксировать. Бориса передернуло.
- Кончайте, пойдемте на кухню.
Я же говорил, что этот "санузел" жрал балык, так оно и было. Прозрачные ломти осетрины лежали на разделочной доске, искромсанные равнодушной рукой.
Сделав аккуратный бутерброд, я выпил протянутую Борисом водку, с наслаждением вдыхая копченость, спросил:
- А скажи, Эдик, кровь под головой была?
- Было немного, но не сильно.
- Спасибо, ты свободен, закрепи только задвижку.
- Это я в момент. - Разочарованный, он поплелся в переднюю, тяжело потрескивая паркетом.
- Ну что же, Борис Андреевич, - переключил я внимание на хозяина, буду заниматься этим делом, если вы не передумали.
Он отрицательно замотал головой.
- Если вы не передумали, - повторил я, - и согласны помогать мне, ничего не скрывая.
Кротов кивнул утвердительно, а к нам уже спешил Эдуард, проделавший работу в срок и на "отлично".
- Борис Андреевич, налейте ему стаканчик. Пусть выпьет и оставит нас одних. Правда, Эдик?
Но одуревшего мастера то ли гордость обуяла, то ли алкоголь взыграл. Он замахал кулаками, хрипло восклицая:
- Ты, падла, ты кто такой, чтоб в чужом доме командовать? Да мы тебя с Андреичем сейчас!
Он ухватил меня за волосы и потащил из кухни по коридору, явно к выходу и явно для того, чтобы выбросить вон. Изловчившись, я заехал ему локтем в солнечное сплетение, и, кажется, заехал удачно. Впрочем, раздумывать было некогда, и я поставил точку ребром ладони в основание его пустого черепа. Он отключился тут же. Раскинув в стороны длинные босые ноги и привалившись к стене, Эдик походил на праздничного индюка перед зажаркой.
- Слушай-ка, Борис Андреевич, а кто тебе меня рекомендовал? поинтересовался я, любовно и нежно разглядывая свой локон, выдранный безжалостной рукой сантехника.
- Яков Михайлович, знакомый отца.
- Да, хорош рекомендатель. Еще не сидит? Да не волнуйся, очухается твой сантехник. Покажи-ка мне, где папаня хранил наследие проклятого царя.
Борис кивнул и открыл стеклянную дверь в зал. Подойдя к книжному шкафу, он вытащил объемистый фолиант, протянул мне. Дорогой переплет тисненой кожи и медные накладные уголки приятной тяжестью легли в руки.
Борис включил свет, и я заржал громко и откровенно, до слез, до колик. Золотым тиснением по нежно-белой телячьей коже было выдавлено: "Капитал", том 2", а вверху - "Карл Маркс". Старик явно не жаловался на отсутствие юмора.
- Там задняя обложка полая, щель с внутренней стороны...
- А старик у тебя хохмач был, удумал, надо же.
- Это товарищ по работе ему подарил, специально для червонцев.
- Что? Кто-то еще о них знал?
- Конечно, после смерти мамы он особенно не скрывал. А вот она очень боялась, иногда по ночам не спала, отдать в фонд государства просила. Отец только посмеивался. Ну а после смерти мамы тут преферанс часто собирался, с работы двое мужиков и Валя, референт отца и...
- Что - и?
- Ну, его женщина, что ли.
- Ну - и?
- Ну и выпьют, бывало, понемногу. За вечер вчетвером от силы бутылку коньяку. Больше развлекались. В жмурки играли, в фанты. Еще одна приходила. Бывший секретарь отца, Нина. Красивая, стерва, она, по-моему, с ними со всеми... Я однажды поздно пришел, так она у меня в постели... голенькая. Я ее выпроводил, потом, правда, сожалел, но другого случая не представилось. "Куй железо, пока горячо". Не знаю, как остальные, но вот эти четверо знали о монетах точно. Отец им показывал. Один из них, Степан Ильич Князев, эту книжку-шкатулку и подарил, целевым, так сказать, назначением. Отец вообще любил такие подарки-безделушки. Весь этот фарфор - дареный.
На серванте, на полках, в книжных шкафах - везде, где только можно, стояли, сидели, лежали тончайшей работы фарфоровые изделия: от крохотных, не более двух-трех сантиметров, собачек, обезьян, Чио-Чио-сан до крупных пастухов и пастушек. А на верхней крышке белого вычурного пианино важно сидел большущий английский бульдог, охраняя покой и благополучие кротовского дома.
- Борис Андреевич, а когда эти люди последний раз были здесь?
- Ну, по Валиным словам, как раз за шесть часов до кончины папы, на поминках матери. Сама-то она не пришла. - Он усмехнулся. - Моральный фактор сдержал.
Щелкнули замки входных дверей. Я выглянул в прихожую. Эдуард удалился по-английски.
- Ну и где я могу найти этих господ? - возвращаясь к прерванному разговору, поинтересовался я.
- Посмотрим в его телефонной книжке. Так, вот Князев, а вот и Чистов. Но только здесь адреса не указаны, одни телефоны.
- Пойдет, - согласился я и на это. - А как найти его девочек?
- Ну, Валин телефон и адрес я знаю, приходилось бывать. А через нее и на Нину выйти недолго. Вам записать?
Я согласился.
- Борис, скажите, а вообще-то как у отца было со здоровьем?
- Ну как? Гипертоник он был, это верно, но сильных приступов никогда не было.
- Моя бабушка тоже умерла только один раз, и я...
Резкий звонок не дал развить мою глубокую философскую мысль. Борис пошел открывать, а я обнаружил бар и, выбрав красивую бутылку с понятной на всех языках пометкой "40", извлек ее на свет. Налив в серебряный стаканчик, продегустировал. Оказалось, очень даже ничего. И я совсем было решился повторить, когда открылась дверь и хозяин втолкнул в комнату высокую загорелую девицу, обтянутую синими джинсами и такой же курткой. Она была бы красива, если б не какая-то запущенность физиономии и волос. Косметика отсутствовала, взамен нее нос покрывала белая шелуха обгоревшей кожи, а морщины от солнца явно старили девчонку.
- Знакомьтесь: Ольга, моя жена, - представил он. - А это Константин Иванович, сыщик и очень хороший мужик. Вы пока общайтесь, а я приготовлю себе ванну.
Она оказалась не настоящей женой, а только предполагаемой, потому что там, в тайге, они обо всем договорились, да рядом не было ни загса, ни церкви. Но я понял, что сие обстоятельство не помешало их физической близости. Оле - практикантке - было не более двадцати двух лет от роду, стало быть, по возрасту она как нельзя лучше подходила Борису, уже перевалившему тридцатилетний рубеж.
В свою очередь Ольга вежливо поинтересовалась, кто я и чем занимаюсь, почему изгнан из органов; получив исчерпывающие ответы, она дернула облупленным носиком и побежала на призывно-торжествующий клич самца. "Наверное, наполнил ванну и сейчас будет оттирать ее многогрешное тело", меланхолично подумал я, потягивая из своей рюмки не то ром, не то коньяк, да и какая, впрочем, разница.
Процесс омовения явно затянулся, и золоченые амуры на часах-ампир стрелами настойчиво указали мне на двенадцать часов.
Я решительно убрал бутылку, прошел в коридор и уже возился с обувью в передней, когда дверь ванной открылась, выпуская очистившуюся от походной пыли пару. Без очков, в плавках, с мокрой бородой, Кротов был похож на ильфо-петровского Лоханкина, тайком ворующего кус мяса. Ольга, завернутая в банный халат, еще не осознав новой роли хозяйки, казалась растерянной. Как я понял, она была впервые в этом доме: девушка нерешительно прошла в комнату Бориса и осторожно прикрыла дверь.
- Ну вот что, Борис Андреевич, поскольку я взялся за это дело, мне нужен обусловленный аванс.
- Ну да, конечно. Сколько?
- Извините. - Я резко открыл дверь, собираясь уйти.
- Да что вы, ну конечно, ведь мы договорились.
Он упрыгал в родительскую комнату и приволок десять десятитысячных купюр, а я протянул ему заранее приготовленную расписку, заметив при этом, что юридической силы она не имеет.
- Да зачем же? Не надо, - отказывался Борис, бережно складывая бумажку вдвое.
Здесь-то и влетела в открытую дверь эта птичка. Она повисла на худой геологической шее и приникла к мокрой волосатой Бориной груди, оставляя на ней ярко-бордовые полосы губной помады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14