Он присел на корточки возле ребенка
и долго рассматривал его, нервно дергая изуродованным плечом. Наконец
произнес
- Это свой.
- Как?.. - Тейко, уже поднявший топор, не мог поверить сказанному. -
Даже я вижу, что это чужой!
- А я вижу, что она из настоящих людей. Я в этом уверен. Я надеялся
найти здесь кого-нибудь из ее рода, и я нашел. Она из тех же людей, что и
отец Таши. Она своя, ее нельзя трогать. Отнесите ее в селение.
Никто не двинулся с места, и тогда Таши, чувствуя спиной ненавидящие
взгляды мужчин, подошел, поднял девочку и прижал к груди.
- Мангас!.. - беззвучно процедил Тейко, хотя Таши все равно расслышал
слово, звучавшее как плевок и проклятие.
- Уходим, - приказал Ромар. - Здесь нечего делать, рода согнутых
больше нет. Они напрасно надеялись на своих мангасов. Но хотел бы я знать,
что заставило их лезть на наши копья? Неужели простая засуха?
И степь услужливо принесла ответ на не вовремя заданный вопрос.
Воины уже шли по воде, готовясь плыть на тот берег, когда Ромар,
верный привычке оглядываться напоследок, тревожно вскрикнул. Нечеловечески
зоркие глаза старика заметили в выжженой степи какое-то движение. Словно
сама степь сдвинулась вдруг, пошла морщинами, желтое на желтом, незримая
дрожь, мерцающий вал, хлынувший с далеких солончаков, чтобы разбиться о
берега Великой реки.
Через минуту движение было заметно всем, хотя никто не мог сказать,
несется ли это стадо зверей или же повелитель ветров козлоголовый Хоров
выпустил порезвиться одного из своих страшных сыновей. Людей там, во всяком
случае быть не могло: слишком быстро надвигался пыльный вал.
Тейко отдал короткую команду, воины рассыпались загонной цепью,
пригнувшись пошли навстречу неведомому движению.
Не отходите далеко от реки! - крикнул вслед Ромар.
Таши шел вместе со всеми. Неважно, что он до сих пор не может
называться взрослым, сегодня ему пришлось сражаться наравне со всеми, и он
остался жив, а белый мангас валяется на том берегу. Не отступит он и перед
новой опасностью. То, что впереди опасность, Таши не сомневался, -
неведомое всегда опасно. Правда, сейчас на руках у него была крошечная
черноголовая девчушка, которая, сразу признав Таши за своего, цепко
держалась за его шею, но все же сковывала левую руку. Воин, подобравший
дочь Линги, не стал поворачивать обратно и сейчас уже был на середине реки.
"Мне бы тоже надо уходить", - мельком подумал Таши, но
вместо того запихал девчонку под рубаху и заново перепоясал-
ся, чтобы ребенок случайно не выпал.
Как всегда первым понял в чем дело Ромар.
- Назад! - закричал он. - В воду!
Охотники остановились, попятились, не зная, какой приказ выполнять. И
эта недолгая заминка погубила многих из них. То, что двигалось из степи, на
секунду пропало из глаз, скрытое пологой ложбиной, и затем показалось
совсем близко, так что бежать уже не имело смысла.
Ничего подобного людям еще не доводилось встречать. Из пересохших
степных пространств, резко вздергивая сухие мозолистые ноги, непредставимо
быстро бежали птицы. Хотя мало кто осмелился бы назвать птицами этих
страшилищ. Взрослый человек не мог бы достать им не то что до шеи, но и до
гузки. Птицы мчали вперед: шеи вытянуты, нелепо раззявлены кривые клювы
длиной куда побольше локтя, бесполезные крылышки раскинуты в стороны,
словно великанские птицы собрались взлететь и лишь не могут разогнаться как
следует. Слитный топот сотрясал землю.
И лишь потом изумленные люди заметили еще одну страшную и нелепую
подробность. На спине у каждой птицы, обхватив одной рукой бревно шеи,
сидел крошечный человечек. Пронзительное курлыканье птиц сливалось с
воинственными криками всадников.
Даже будь у охотников луки, они не смогли бы остановить несущуюся
лавину. Среди людей началась паника. Кто-то вскинул копье, готовясь
защищаться, кто-то бросился к реке. Передняя птица поравнялась с одним из
охотников. Тот ударил копьем в нависший над ним распахнутый клюв, прямо под
заостренный язык. Клюв сухо щелкнул, копье переломилось. Не останавливая
движения, птица ударила сомкнутым клювом и, вздернув в поднебесье залитую
чужой кровью голову, помчалась дальше.
Таши кинул бесполезное копье и, сорвав с пояса боло мгновенно
раскрутил и метнул его. Бросок оказался удачен. Ремень захлестнул
чудовищную ногу, но камни, не причинив вреда, стукнули о грубую чешую. Таши
что есть сил рванул ремень, стараясь опрокинуть заарканенную птицу, но та,
даже не почувствовав усилий человека, резким движением вырвала ремень из
рук Таши. Таши упал на бок, едва не придавив пискнувшую девчонку. На
мгновение над ним мелькнули пышные, кудрявящиеся на концах перья, и
знакомая, заросшая клочковатой бородой мордочка всадника. Всадник,
перегнувшись, ткнул пикой, стараясь достать Таши, но юноша рывком уклонился
от удара, вскочил и, петляя, бросился к воде. Рядом бежали другие охотники.
Птицы настигали их, тратя на каждого не более одного удара. Клокочущий визг
карликов победно разносился окрест.
В воду птицы не пошли, и те из людей, кто достиг реки, оказался
спасен. Спешившиеся карлики прыгали на берегу, грозили пиками,
издевательски вопили и швыряли вслед плывущим камни. Птицы поспешно, словно
их подгонял невидимый хлыст, расклевывали тела убитых: людей и согнутых.
Таши плыл, загребая одной рукой, другой придерживая над водой головку
девочки. В груди плескалась бессильная ярость, и даже холодная вода не
могла остудить ее.
"Карлика надо было сбивать, а не птицу, - укорял он себя, - или
попытаться захлестнуть ей обе ноги разом. Если бы ремень выдержал, тогда и
птица упала бы... Но главное - карлика достать... жаль не удалось... И
все-таки, их лазутчика я застрелил, так что на наш берег они не сунутся."
Великая Река течет плавно и сильно. Таши, оберегая ребенка, не мог
плыть как следует, течение тащило его мимо обрывистого мыса, где пытались
высадиться Согнутые, мимо заросшей камышами косы, где был подстрелен
лазутчик. Таши плыл, прижимая к себе девочку, терпеливо сносившую передряги
последних часов, и старался не думать, сколько мертвых тел колышется сейчас
у самого дна на радость сомам и мелкой уклейке, что первой обсасывает
утопленников.
На правом берегу сородичи занимались не слишком веселой, но
необходимой работой. Стаскивали убитых согнутых, чтобы сжечь тела, а потом
закопать обугленные кости. Кто остался в реке, с теми вода разберется сама
- это ее доля. А погибших на землях рода надо зарыть - нечего зря плодить
стонущих духов. Мангасы лежали отдельно, их предназначили в жертву камням -
так будет спокойнее.
Пока Ромар и чудом спасшийся Тейко рассказывали вождю о новой напасти,
объявившейся на том берегу, Таши подошел к лежащим на земле мангасам.
Теперь он мог рассмотреть их как следует.
Все четверо были очень разными. Это только в сказках мангас всегда
великан, на самом деле он страшен не столько силой, сколько неустрашимой
жестокостью, презрением к боли и смерти и полным безразличием ко всему на
свете. Природа лишила мангасов способности продлить свой род, и они мстили
природе, вымещая свое убожество на всяком живом существе, до которого могли
дотянуться. Во всем мире одни только согнутые терпели и даже боготворили
мангасов, хотя и страдали от них более всего. Никто не мог знать за верное,
но рассказывали, что когда охота у согнутых бывала неудачна, то мангас
убивал первого попавшегося сородича и жрал его на глазах у остальных. При
взгляде на убитых уродов в это легко верилось.
Белого мангаса Таши разглядывал особенно долго. Не хотелось верить, но
это бесполое существо было ближе к женщине, чем к мужчине. Круглая голова
со стертыми ничего не выражающими чертами лица, безволосое, отвергающее
загар тело, грудь широкая и плоская, как лощильная доска, бугры мышц на
изломанных топором руках. Но когда Таши опустил взгляд на то место, куда
пришелся удар его ноги, он увидел, что чудовищное существо все-таки было
женщиной.
"На мангаске женись!" - вспомнил Таши, и его затрясло от страха,
отвращения и ненависти к себе самому.
- Таши! - раздался крик. Вождь звал его к себе, чтобы выслушать
рассказ о случившемся на том берегу.

* * *

Победители возвращались домой. Шли споро, ибо никакой добычи у
согнутых взять было нельзя. Обрывки плохообработанных шкур и каменные
рубила - к чему они? Главным в походе была победа, а ношей - свои товарищи,
раненные и убитые. За полтысячи согнутых род отдал семь десятков воинов, и
еще несколько человек были серьезно ранены, так что из пришлось нести.
Почти половина погибших нашла смерть на том берегу, и это омрачало радость.
Ведь карлики не понесли никакого урона, остановила их только вода. Стоит ли
радоваться гибели согнутых, если на их место пришел столь опасный враг?
Таши шел вместе со всеми, неся на руках уже двоих детей. Воин,
переправивший через реку дочь Линги, остался складывать костры для чужаков,
и как-то само получилось, что вторая малышка тоже осталась у Таши. Кроме
того, за плечом у Таши висел огромный лук, прежде принадлежавший Туне.
Когда Таши принес лук вождю, тот слепо посмотрел на оружие брата и тихо
произнес:
- Возьми себе. Я видел, как ты стрелял. Только не размахивай им прежде
времени.
Топор и птичье копьецо Таши тоже сохранил. А вот боло пропало,
осталось намотанным на страшную лапу пернатого чудовища. Хорошо хоть сам
жив остался.
Таши шел и в тысячный раз представлял подробности кровавой схватки,
случившейся на берегу. Хотя, какая это схватка - чистый разгром. Налетели
враги как дрозды на рябину, в минуту всех поклевали и дальше понеслись.
Копьем такую птицу не остановишь, разве что бревно ставить вместо ратовища.
Луки бы были с собой... хотя, что луки?.. Таши вспомнил плотные, внахлест
лежащие перья, по которым бесследно скользят наконечники копий, и понял,
что никакой лук эту броню не пробьет. Ничем птицу не взять. В одном лишь
загадка: почему неуязвимые птицы позволяют чужинцам влезать себе на спину,
зачем воюют за них? Надо бы Ромара спросить, не знает ли он такого
колдовства? И конечно, в бою следовало сшибать чужинца. Хотя, что бы это
изменило? Птица все равно осталась бы. Да еще не больно-то достанешь
карлика, он за своим скакуном как за деревом прячется... И все-таки, что-то
надо придумать. Река рекой, но признавать, что какие-то уроды оказались
сильнее людей, нельзя.
Другие мужчины тоже были озабочены случившимся. До Таши долетали
обрывки разговоров:
- За городьбой укрыться и бить из луков в глаз. В глазу всегда
слабина.
- Так она и будет у городьбы стоять и глаз тебе подставлять, на, мол,
стрельни...
- ... экие громады, какие у них яйца должны быть. Я бы попировал...
- А вот ямы ловчие на узких местах нарыть. Это же гадина тяжелая, ногу
переломит - уже не подымется.
- С мангасами бы их стравить...
- Они и без тебя схлестнулись. Думаешь, от кого согнутые на наш берег
деру дать хотели?
- И все-таки, хорошо, что у нас река. Не достанут.
- А хоть бы и не было реки, что они с нами смогут сделать? Городьбу на
птице не пересигнешь.
- И ты весь век за забором не просидишь. Спасибо предкам, что река
течет.
Вновь разговоры возвращались к лукам или возможности опрокинуть птицу,
захлестнув ей обе ноги, или накинуть на нее рыболовную сеть.
Таши подошел к одиноко бредущему Ромару. Спросил:
- Все-таки, кто они такие? Как птиц смогли приучить? Если бы не птицы,
мы бы их походя в порошок перетерли...
Старик поднял голову, тихо ответил:
- Не знаю. Серьезного колдовства я в них не заметил - так, сущие
пустяки. Птицы тоже обычные - вроде дрофы, только громадные. Так что,
драться с ними не мне, а вам. А кто они такие?.. Про диатритов слыхал?
- Слыхал... - протянул Таши. - Но ведь диатриты это оборотни,
люди-птицы. Крылья у них вместо рук. И потом, их же в древние времена
богатырь Параль перестрелял всех до единого. И гнезда сжег.
- Это в сказке. А сказка, мой милый, только наполовину правдой бывает,
потому она и сказка. Многое в ней додумано, многое позабыто. Но кое-что не
грех и на ус намотать.
Таши вопросительно вскинул глаза. Ромар перехватил его взгляд,
усмехнулся и пояснил:
- Сам видишь, птицу диатриму ни копьем, ни стрелой, ни боевым топором
не взять. А богатырь Параль тебе выход подсказывает: где-то у птицы гнездо
есть, а в нем - голые птенчики. Туда и бить надо, если дотянуться сможешь,
- Ромар прищурился, глядя вперед и добавил, не меняя выражения: - Ну да это
потом, а сейчас тебя никак ищут. Давай, иди.
Навстречу им от городища бежала женщина. Через минуту Таши смог
разглядеть, что это Линга. Кто-то из ушедших вперед парней принес в селение
новости, и Линга, услышав, что нашлась ее дочь, побежала навстречу отряду.
Другие женщины остались в селении, они ждали воинов, и обычай велел им
хранить спокойствие, даже если уже пришла тяжкая весть. И они стояли в
общей толпе, продолжая на что-то надеяться. А Линге, которой некого
ожидать, дозволено встретить войско на полпути.
Запыхавшись, Линга подлетела к Таши, выхватила у него из рук обеих
девочек, прижала к груди...
- Спасибо, спасибо... - твердила она, не глядя на Таши.
Опустившись на землю, Линга выудила из сумки долбленку с козьим
молоком, пристроила на горлышко соску из рыбьего пузыря, сунула младшей
девочке, быстро нажевала кусок ячменной лепешки, замесила в ладони тюрьку с
тем же молоком, принялась прямо из ладони кормить старшую, и все это смеясь
и плача одновременно, и успевая свободной рукой гладить то одну, то другую
девочку, и выбирать из детских головенок насекомых, и делать еще что-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9