– Дэвиду он казался маленьким и хрупким, но его поза и гордо откинутая голова вселяли уверенность.
Это был его мир, пришло Дэвиду на ум, его операционная.
– Спасибо, Лорен, – прошептал он. Впервые в темном тоннеле мелькнул проблеск надежды.
– На каком оснований? – спросил судья.
– Ваша честь, доктор Шелтон – уважаемый хирург без криминального прошлого, и, по последним сведениям, в настоящее время не нуждается в психиатрическом обследовании.
– Очень хорошо. Пятьдесят тысяч долларов наличными.
– Ваша честь, – в голосе Гласса послышалось неподдельное изумление, – этот человек может иметь степень доктора медицины, но уверяю вас, он не миллионер. Прошу вас избавить нас от второго на сегодня посещения Верховного суда. Назовите сумму в сто тысяч, и пусть я буду его поручителем.
Судья задумчиво поиграл кончиками пальцев, затем сказал:
– Ладно, мистер Гласс. Остановимся на залоге в сто тысяч долларов.
– Благодарю вас, ваша честь.
Бен взял Дэвида под руку и в сопровождении судебного исполнителя вывел его из зала.
– Ты почти дома, Дэвид. Мой друг, который, собственно говоря, и является поручителем, захочет десять тысяч. Они у тебя есть?
– Я... не думаю так...
– А у семьи? Ты можешь попросить у родителей или в каком-нибудь другом месте?
– Мои родители мертвы. У меня... есть два брата... Да тетка, которая могла бы помочь. А что будет, если я не достану этих денег?
– Поверь мне, будет гораздо лучше, если ты их раздобудешь. Место, где ты проторчал этой ночью, покажется тебе раем по сравнению с Чарли-стрит, куда они могли бы тебя сейчас упрятать. Вот что скажу тебе. Мори Кауфман, этот поручитель, так разжирел на моих клиентах, что он мне обязан и согласится и так дать в долг, чтобы не портить со мной отношений. Сегодня у нас среда. В пятницу утром я принесу деньги. О'кей?
– О'кей, – сказал Дэвид в то время, как исполнитель снял с него наручники и жестом указал на клетку. – И... мистер Гласс, спасибо вам.
– Дэвид, надеюсь, что твоя уверенность во мне не слишком пострадает, если я скажу, что я из тех хиппи с цветками, которые тусовались на антивоенных демонстрациях в то время, когда ты как пай-мальчик штудировал медицину в институте. И зови меня Бен. Я мистер Гласс только в том, что касается гонорара, который ты должен будешь заплатить мне. – Он повернулся и направился к выходу. Дверь за Дэвидом с лязгом затворилась.
– Эй, Дэвид, этот Гласс, этот пижон, твой адвокат? – В уголке губ Регги Лайэнса зубочистка заменила бычок.
– Я... я так думаю, – сказал Дэвид, невольно радуясь тому, что его голос заметно окреп.
– Тогда порядок. Пожалуй, я теперь спокоен за тебя. На вид он вроде бы не очень, но я не раз видел, как он мечется по суду. Пижон, но боец. Такому можно доверять.
– Спасибо за слова, Регги. Это помогает, – Дэвид даже улыбнулся. – Ты мне здорово помог. Слушай, а за что тебя сюда?
Лайэнс улыбнулся и подмигнул ему.
– За то, что я есть, приятель. Вот за что.

* * *

Рекламный щит над баром гласил: "Деликатесы Педди О'Брайэна. Здесь вы найдете лучшую в мире печенку и самого знаменитого ирландского еврея после мэра Брискоу".
– Я никогда даже не слышал о таком месте, – улыбнулся Дэвид, садясь на деревянную скамью напротив Бена. Трилистник и звезды Давида были повсюду. На стене над их кабинкой фотография грязных и оборванных ирландских революционеров соседствовала со снимком, на котором было изображено подразделение новых израильских танков.
– Ты еврей? – спросил Бен.
– Нет.
– Ирландец?
– Нет.
– Все ясно. Неудивительно, что ты не нашел сюда дорогу. Хотя рано или поздно, многие ее находят. Вот и мы нашли.
– Благодаря тебе.
– Такова моя работа, – буднично ответил Бен. – Случись у меня приступ аппендицита, то я смогу бывать здесь, смакуя рубленую печенку, благодаря тебе. Так устроена жизнь. Я правильно говорю?
– Правильно, – подтвердил Дэвид. Он понимал, что беспечная беседа, которую они вели, выйдя из зала суда, была также тщательно отрежиссирована Беном, как и его выбор этого грязного, полного жизни ресторана. Он также понимал, что это делалось неспроста. Уверенность возвращалась, а с ней и надежда на лучшее.
Бен заказал фирменное блюдо, которого сполна могло бы хватить на десятерых. Какое-то время они ели молча, потом он произнес:
– Может, и некрасиво ждать, пока ты насытишься, чтобы заводить разговор о моем гонораре, но таким образом кормятся мои малютки дома. С тебя десять тысяч, Дэвид.
Дэвид испуганно вздрогнул, затем спокойно сделал глоток воды. Почему-то долг в 20 000 долларов его теперь волновал не больше укуса комара после пережитого кошмара.
– У меня нет таких денег, – решительно сказал он.
– Я более терпим к моим должникам, чем Мори, поручитель, – успокоил его Бен, – но свое привык получать.
Дэвид стиснул зубы.
– По-моему, после обвинения в убийстве и ночи в тюремной камере нет места для ложной гордости. Несомненно, я мог бы одолжить деньги, если бы наступил на собственное тщеславие давным-давно. Мои братья, в принципе, могли бы помочь. И у меня есть друг, который владеет баром на Норт-сайде.
– Розетти?
– Ты знаешь Джоя?
– Не так, чтобы очень... но хорошо иметь другом такого человека. Так уж получилось, что Розетти занял нейтральную позицию между ребятами из Норт-энда и властями, не переходя ни на ту, ни на эту сторону. Если он твой друг, тогда звони ему.
– Потребуется, позвоню.
– Я же сказал, что привык получать свое. – Дэвид кивнул. – Мы отныне в одной упряжке, – сказал Бен, протягивая руку для пожатия. – А теперь я расскажу тебе, что ты можешь получить за свои деньги... и что ты должен делать, чтобы я остался с тобой. Ты получишь все, чем я располагаю, Дэвид. Время, друзья, связи... все, что ни пожелаешь. Взамен я хочу от тебя только одного... кроме гонорара, конечно. – Он выдержал эффектную паузу. – Честности. Полного доверия и чтобы без дураков. Второго шанса у нас уже не будет. Если я поймаю тебя на вранье, пусть самом невинном, ищи себе другого адвоката. В моей работе неприятных сюрпризов больше чем достаточно, чтобы получать их еще от клиентов.
– Мы все еще в одной упряжке, – подтвердил Дэвид.
– Отлично. Тогда начнем с твоей краткой биографии. Предположим, что я ничего не знаю.
В этот момент живой, невысокого роста мужчина с веснушками и седеющими рыжими волосами подлетел к ним и оперся о стол. На нем был запачканный передник с большой зеленой звездой Давида. Со своим провинциальным акцентом он произносил слова нараспев.
– Бенджи, старина. Я вижу, ты расширил свой офис опять.
– Привет, Пэдди. Давненько не виделись. – Бен пожал ему руку. – Ты процветаешь. Слушай, это мой друг, Дэвид. Он хирург, так что передай своим ребятам, чтобы не шумели, пока мы работаем, а то я заставлю его повесить твои драгоценные органы на мишень для игры в дартс Метание дротиков (прим. пер.).

.
Пэдди О'Брайэн расхохотался и хлопнул Дэвида по спине. – Я не прочь, если от этого они заработают лучше. Бенджи – наш самый лучший адвокат, но может улизнуть не заплатив по счету, так что смотри в оба. Вы, парни, можете говорить спокойно о своих делах. Я сейчас пришлю две пинты... от меня лично.
– Пожалуйста, одну, Пэдди, – сказал Бен. Его глаза встретились с глазами Дэвида. – Для меня.
– Есть, одна пинта и кока-кола, – не моргнув глазом, сказал коротышка.
– Значит, ты ничего не знаешь, так? – улыбаясь, спросил Дэвид.
– Утром я опоздал, так как имел разговор с Джоном Докерти, – пояснил Бен. – Я пробыл с ним недостаточно долго, чтобы узнать побольше о тебе, но уверяю тебя, он не собирается откладывать твое дело в долгий ящик. Можешь, иронизировать и говорить, что я ничего не знаю, если тебе так хочется. Идет?
– Идет. Откуда начинать?
– С твоей биографии.
– Моя биография... – задумчиво повторил Дэвид, вспоминая разрозненные события, лица людей, самые яркие впечатления... – Начало довольно невинное. Два старших брата. Приличные, любящие родители. Дом с белым частоколом. Все, как полагается. Когда мне исполнилось четырнадцать, все пошло наперекосяк. У матери обнаружили рак. Он возник в голове, и никто о нем не догадывался. Но и после обнаружения она прожила почти восемь месяцев. У моего отца был небольшой магазин. Электроприборы. Он продал его, чтобы ухаживать за матерью... между периодами госпитализации, то есть. Вскоре после ее смерти он заболел коронаротромбозом. Умер, даже не успев упасть на пол. Не знаю почему, но с того времени мне захотелось стать врачом. Точнее, хирургом. Уже тогда.
Прошло немало лет с тех пор, как он вот так сидел и размышлял над прошлым. К своему удивлению, он обнаружил, как легко и свободно льются его слова.
– Ты хочешь знать о такого рода вещах? – спросил он Бена. Тот кивнул.
– До колледжа обо мне заботились тетя с дядей, затем в основном всего добивался сам. Гением я не был, зато твердо знал, чего хочу и, стиснув зубы, карабкался наверх. Учась в медицинской школе, получал стипендию и одновременно подрабатывал. Бывало трудно, но все преодолевал и шел дальше. На второй год интернатуры пришли первые, успехи. В госпитале я был своего рода вундеркиндом, а за его пределами жизнь летела к черту. Курил слишком много сигарет, не спал ночами, депрессия не хотела отступать. С проблемой я боролся единственно известным мне способом – еще больше погружался в работу. Оглядываясь назад, я верю, что если бы не тот дорожный знак, который украли мальчишки, я бы кончил плохо.
Бен испуганно вскинул голову, потом улыбнулся:
– Женщина?
– Джинни. Ее машина столкнулась с моей на перекрестке. На ее стороне отсутствовал дорожный знак. Ирония ситуации до сих пор мучает меня. Я познакомился с ней благодаря несчастному случаю и... – впервые ему стало трудно говорить.
– Дэвид, – движением руки остановил его Бен, – если тебе сейчас тяжело говорить, мы потом к этому можем вернуться. Рано или поздно, но мне нужно будет знать такие вещи.
Дэвид поиграл стаканом и сказал:
– Нет, я готов рассказывать дальше. Только останови меня, если я впаду в излишнюю сентиментальность... или тебе это наскучит. – Бен усмехнулся и махнул рукой в знак отрицания. – Мы поженились через шесть месяцев. Она работала дизайнером. Редкий и мягкий человек. Моя жизнь совершенно изменилась. В последующие четыре года все шло как нельзя лучше. Начальник хирургического отделения в Белом мемориале попросил меня остаться старшим стажером еще на один год. Иначе туда не попасть. Таким образом, все складывалось чудесно. По крайней мере, некоторое время... У нас была маленькая девочка, Бекки. Я закончил стажировку и начал практиковать. Потом случилась эта авария. Когда я вел машину... Я... Наверное, детали не важны. Бекки и Джинни умерли. Вот так. Я отделался царапинами и ушибами... ничего серьезного. За исключением того, что по-своему я тоже умер. По-настоящему к работе я так и не вернулся. Потянулся к рюмке... начал сильно закладывать и превратился почти в алкоголика. Пил запоем. Но слава Богу, у меня хватило ума держаться подальше от операционной.
– В кабинете я, однако, продолжал прием легких больных. Тогда-то я пристрастился к транквилизаторам. Своего рода заколдованный круг. Сначала, чтобы подняться, затем, чтобы уснуть. Известная история. Сперва коллеги относились ко мне терпимо. Даже пытались помочь. По-хамски одного за другим я всех оттолкнул от себя. Так продолжалось с год. В конце концов из больницы меня вышвырнули. Я даже не подозревал об этом, поскольку ушел в очередной запой.
– Чертовски трудно вырваться из этого цикла, – заметил Бен.
– В одиночку – да. Это уж точно. Короче говоря, в одно прекрасное утро я проснулся в клетке. Мой последний друг не мог больше мириться с этим и поместил меня в лечебницу. Слышал о заведении Бриггса? – Бен кивнул, давая понять, что оно ему знакомо. – Оно-то и нужно было мне, но на первых порах... Без ручек на дверях. На окнах решетка. Полная картина... Ты еще не заснул?
– Я кое-что успел узнать о тебе от Лорен и Докерти, – улыбаясь, ответил Бен, – но вовсе не это. Просидеть всю эту ночь взаперти...
– Я не страдаю классической клаустрофобией, – вздрогнув, продолжал Дэвид. – По крайней мере, я так считаю. Просто порой, после первых недель, проведенных у Бриггса, мысль быть запертым или загнанным на ограниченное пространство вызывает у меня ужасное ощущение в животе, а иногда накатывает холод, который... – Он замолчал, силясь улыбнуться. – Хотя по правде говоря, это смахивает на самую настоящую клаустрофобию, не так ли?
– Я не люблю ярлыков, – ответил Бен.
– Ну да неважно. – Дэвид проглотил сухой комок, застрявший в горле, и выпил полстакана воды. – Что же еще... Осталось немного рассказывать. Несколько месяцев нахождения у Бриггса не пропали даром, и я смог вернуться к медицине. Но не к хирургии. Я провел почти три года, занимаясь общей практикой в одной из клиник в центре города, затем вернулся назад и два года проработал хирургом-стажером. Вот уже два года как я состою в штате Бостонской больницы. Хотя было нелегко, но понемногу жизнь стала налаживаться. А на прошлой неделе опять начались неприятности...
– Дэвид, ты рассказал гораздо больше, чем я думал, – признался Бен. – Я благодарен тебе за это. Мне теперь гораздо легче будет работать.
Дэвид с любопытством посмотрел на него и спросил:
– Интересно, почему ты не спросил, виновен я или нет?
Бен усмехнулся, подперев голову руками:
– Я спрашивал, друг мой. С десяток раз, и каждый раз по-новому. Ты настрадался достаточно, и я готов перевернуть все вверх дном, чтобы это не повторилось.
– Спасибо, – прошептал Дэвид. – Бен, когда ты говорил с Лорен, она?.. Я хочу сказать, что мы разругались и...
– Дэвид, я не хочу влезать в ваши отношения, и вот что скажу тебе. Я давно знаю Лорен Николс. Она яркая, невероятно красивая женщина, которой волей обстоятельств не пришлось в жизни слишком часто сталкиваться с несчастьями. Она... хм... просила передать тебе вот это. – Он вытащил розовый конверт, один из тех, какими обычно пользовалась Лорен, и отдал его Дэвиду.
– Нетрудно догадаться, что там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41