– Питер, почему ты не сказал мне вчера вечером, что позвонил Генри Макаллистеру?
– Не придал этому большого значения.
– Значения? Я, можно сказать, нажила себе язву, решаясь отправить его на консультацию.
– Ну, теперь-то ты можешь не беспокоиться. – Он опустил ноги на пол.
– Но ты сказал, что я поступила правильно.
– Так оно и есть. И хорошо сделала. Но это не обязательно хорошо для Генри.
– Почему ты так уверен! Как ты мог посоветовать ему отменить прием у врача, даже не встретившись с ним?
– Во-первых, я не считаю, что какой-то Д.М. может сделать для наших людей что-то, что мы не сделали бы сами так же или даже лучше. И ты это знаешь. И второе, я не советовал ему отменить прием у врача. Я сказал ему, что он может поступить по своему усмотрению и что, как бы он ни решил, сегодня я смогу заняться им в любое время дня. Для этого ему достаточно лишь позвонить и определить время, когда он может прийти.
– И он звонил? – Сара почувствовала, как в висках застучало. Щеки пылали. Ей захотелось перепрыгнуть через стол и сбить спесь с его лица. – Так звонил он!
Лицо Питера напряглось.
– Я... думаю... за всей суматохой сегодняшнего дня я забыл это проверить. – Он взглянул на бумажки с посланиями. Потом позвонил секретарше. – Похоже, он не счел нужным позвонить, – сказал он, опуская трубку.
– Питер, ты действительно сукин сын. Ты знаешь это?
Она развернулась и пошла к себе в кабинет.
– Эй, полегче, крошка, – окликнул он ее. – Полегче.
История болезни Генри Макаллистера лежала на ее письменном столе. Она набрала его номер телефона и насчитала дюжину или больше длинных гудков. Затем набрала номер 911. Если она была не права, то выглядела глупо. Но она не могла оставить случившегося просто так. Впервые за три года она почувствовала, что должна как-то отреагировать на вызывающую опасность ситуацию, ответить как Сара Болдуин, а не как прихлебатель Питера Эттингера.
Питер как раз выходил из своего кабинета, когда она проскочила мимо него, вниз по лестнице и вон из института. Он окликнул ее, но она даже не оглянулась.
Макаллистер жил в высоком доме на улице Саут-Энд, примерно в десяти кварталах. Она было подумала, что неплохо бы взять такси. Но просто покрепче сжала зубы и кулачки и понеслась вперед...
– И что же? – спросила Алма Янг.
– Простите?
– Ну, и что случилось с этим, скульптором? Вы же не можете закончить рассказ на полуслове!
– Ах, простите, – вздрогнув, произнесла Сара. – Дело кончилось тем, что полиция выломала дверь в его квартиру. Он лежал на полу без сознания. Двумя часами позже несчастный находился в операционной в госпитале «Уайт Мемориал». У него была медленно развивавшаяся злокачественная опухоль – на правой стороне мозгового полушария. И как это иногда случается, началось кровотечение в опухоли. Стало нарастать черепное давление.
– Слава Богу, что вы вовремя добрались до него, – вздохнула Алма, почувствовав искреннее облегчение за судьбу человека, который чуть не погиб семь лет назад.
Сара улыбнулась реакции медсестры.
– Мне разрешили присутствовать на операции и наблюдать за удалением опухоли. Это было действительно невероятно. Тогда-то я и решила, что должна изучить профессию хирурга. В конце концов я остановилась на гинекологии.
– А другой мужчина? Ваш... этот... друг?
Сара пожала плечами.
– На следующий день я ушла оттуда, и с тех пор мы не виделись.
– Любопытная история.
– И частично объясняет, почему я никогда не успокаиваюсь, не думаю, что для пациента все уже сделано.
– Может быть. Но я все-таки стою на своем, что будет лучше, если вы признаете, что вы не двужильная. Нынешние доктора проделывают чудеса, но они все равно не боги. Никогда ими не были и никогда не станут. Если вы не сможете примириться с фактом, что, несмотря на все ваши усилия, некоторые из ваших пациентов потеряют ребенка, или руку, или то и другое, или случится что-либо более страшное, то тогда рано или поздно это занятие проглотит вас с потрохами.
– Понимаю.
– Действительно?
– Да, действительно понимаю.
Алма Янг подошла и одобрительно обняла Сару. – В таком случае, доктор Болдуин, перестаньте себя терзать, вы не виноваты, что эта девушка потеряла ребенка и руку. Хочу, чтобы о вашем вчерашнем поступке говорили как можно больше. Для нашей больницы это очень большое событие, и все, для кого МЦБ хоть что-нибудь значит, будут вместе с вами. Понимаете?
Сара выдавила из себя улыбку.
– За что же хвалим мы кукушку, – пролепетала она.
Двери ХОИЛ плавно разъехались, и на каталке ввезли Лизу. Минутой позже вошел Эндрю Трюскот. Ночь, проведенная им в операционной, залегла тенями вокруг глаз, но никто бы не догадался, что он уже второй день без сна. Сара и за собой это замечала. С каждым годом хирургической практики бессонные ночи, казалось, не отражались на внешности. Так ей, во всяком случае, казалось.
– Как ее дела? – спросила она.
– Ампутация есть ампутация, Сара. Жаль, но ничего нельзя было поделать. Мы оказались бессильны.
– Я тоже. Мы с вами оба. Но могу держать пари, что дальше ее дела пойдут нормально, вплоть до выписки.
– Конечно, как же иначе? Вы очень помогли ей своими красивыми маленькими булавочками.
– Ерунда. – Саре часто казалось, что саркастический тон Эндрю только ширма, за которой скрываются совсем иные чувства.
– Сара, доктор Трюскот, – обратилась к ним Алма Янг, – не могли бы вы, хоть вы и божества, подойти и помочь переложить девушку на кровать?
– Иду, – ответила Сара.
– Великолепно, дружище, – отозвался Трюскот, – мне надо идти на консультацию в пятую палату. Почему бы нам не посидеть за чашкой кофе в кафетерии, скажем, через час. Я бы хотел кое о чем вас порасспросить, ну, например, о ваших вчерашних магических действах. Алма, послеоперационные инструкции нашей молодой подопечной заткнуты под матрас. А наш выносливый доктор готова вам помочь.
С помощью Сары Лизу перенесли с каталки на кровать номер восемь. Затем Сара отошла в сторону, пока Алма и другая медсестра быстро подключали сосуды для переливания крови, кардиологический монитор и мочевой катетер.
– Теперь она в вашем полном распоряжении, – произнесла Алма, отойдя подальше, чтобы ее не было слышно. – Для нее наступает тяжелый период жизни... особенно учитывая то, что поддержать ее некому – ни денег, ни семьи.
– Я оформлю для нее как можно скорее социальное обеспечение.
– Можно также подумать о консультациях психиатра. Она не проронила ни слова с тех пор, как узнала, что стало с ее ребенком.
– Знаю, спасибо, Алма. Предложение правильное.
Она подошла к кровати. Лиза не шевелилась, уставив взгляд в потолок. Ее губы в пятнышках крови потрескались и вспухли. Забинтованная укороченная правая рука лежала на накрахмаленной белой простыне. Сара стала осматривать место кесарева сечения, одновременно задавая Лизе вопросы. Несчастная девушка молчала.
– Привет, Лиза, добро пожаловать в ХОИЛ... Сильно болит?.. Ну что же, если боли сильные, не забывайте сказать об этом медсестре. Вы можете не разговаривать со мной или с кем бы то ни было еще, пока не почувствуете, что готовы это сделать... Я вам сейчас кое-что скажу и уйду. Проблемы, связанные с кровотечением и свертыванием крови, похоже, прошли. А это значит, что дальнейших переливаний не будет... – Сара пыталась поймать хоть искру понимания в глазах женщины, но безрезультатно. – Лиза, – наконец, продолжила она, – вы знаете, как мы все переживаем за вас и... – Чтобы перевести дух, она вздохнула. – И сожалеем о Брайене. Мы сделаем все, что только возможно, чтобы помочь вам, и выясним, почему это произошло. Не падайте духом...
С полминуты Сара ждала ответа. Затем коснулась лица Лизы тыльной стороной ладони. – Через некоторое время я зайду, чтобы проверить, как у вас идут дела.
Она повернулась, думая, что где-то должно скрываться объяснение происшедшему. Два аналогичных случая в одной больнице в течение нескольких месяцев. Ответ должен быть. И она дала обещание найти его чего бы это ни стоило.
Оглянувшись, она еще раз взглянула на молодую художницу, лежавшую на кровати в восьмом боксе, и без особого успеха попыталась представить себе, что означало пережить такую неожиданную, необъяснимую трагедию. Потом вышла из ХОИЛ. Оставалось сорок пять минут до встречи с Эндрю, а ей надо было осмотреть с дюжину пациентов во время утреннего осмотра.
* * *
– Куда ты собралась?
– Просто погулять.
– Просто погулять – это не ответ на мой вопрос. Меня никогда не устраивал такой ответ, не годится он и сегодня.
– Отец, мне уже восемнадцать. В моем возрасте...
– Нечего сравнивать себя с другими. Ты и не должна быть такой же, как другие дети.
– Но...
– Ты восемнадцатилетняя девушка, которая играет в поло, проводит каникулы в Европе и будет посещать Гарвардский университет осенью, а главное – у которой на счету двадцать миллионов долларов собственности, управляемой опекунами, которая перейдет к тебе, когда исполнится двадцать пять лет. Все это отличает тебя от других, не так ли? Так кого же ты хотела повидать сегодня?
– Отец, пожалуйста...
– Кого? Этого... сального типа, этого нищего цыпленка, которому, как ты считаешь, нравится твоя возвышенная душа? Ну, допустим, в его классе за него проголосовал как за самого привлекательного парня. Его рейтинг популярности высок, и он хочет превратить это в свой капитал и даже не помышляет поступать в колледж. Не задавала ты себе вопроса, почему бы это вдруг такой паренек заинтересовался девушкой из академии Стэнхоп, у которой нет с ним ничего общего, но зато она весит на сорок фунтов больше нормы?
– Отец, прекрати. Пожалуйста, прекрати это.
– Нет, ты должна выслушать меня и наконец понять. Твой великолепный цыпленочек просто мразь. Каждый вечер, когда ты остаешься дома, он крутится с оторвой по имени Марси Канкл. Снимки этой счастливой парочки на моем письменном столе. Можешь полюбоваться.
– Ты кого-то нанял следить за ним?
– А как же ты думала? Я же твой отец и обязан охранять тебя, пока ты не поумнеешь и не наберешься житейской мудрости и не сможешь позаботиться о себе сама.
– Как ты мог пойти на это?
– Дорогая, послушай. Ты же знаешь, как я люблю тебя. Этого молодого человека интересуют только деньги. Только они. Вот в чем суть. И чем быстрее ты поймешь это, тем лучше. Я поверил бы в искренность чувств мужчины, если бы у него денег было больше, чем у тебя. Лишь тогда можно не опасаться, что это просто ловец состояния.
– Ты – негодяй.
– Не смей называть меня так!
– Ты – ублюдок! Ублюдок! Ты все мне портишь. Все!.. Не подходи ко мне... Не притрагивайся, клянусь, что больше ты меня не увидишь.
– Иди в свою комнату.
– Провались ты!
– Вернись. Сейчас же.
– Иди к дьяволу... Отпусти меня! Я сказала, не притрагивайся ко мне! Будь ты проклят, отпусти!.. Ненавижу тебя!.. Ненавижу!
* * *
– Лиза, проснитесь. Я ваша медсестра. Лиза, как вы себя чувствуете? Успокойтесь, вы очень сильно кричите... Вот так. Так-то лучше. Значительно лучше.
Глаза Лизы раскрылись. Перед ее глазами плыл туман. Постепенно из тумана возникло лицо обеспокоенной медсестры.
– Вам приснился кошмар, – сказала Алма Янг. – Иногда это случается от анестезии.
Лиза отвела глаза в сторону и опять уперлась взглядом в потолок.
– Не надо ли вам что-нибудь? Кусочки льда? Что-нибудь болеутоляющее?.. Ладно. Я тут же приду, если понадоблюсь.
Алма Янг задернула занавеси по обеим сторонам кровати, но не до конца, и вернулась на свое дежурное место. Оставшись одна, Лиза тихо заплакала.
– Отец, – воскликнула она. – Ах, отец.
Глава 7
Сара купила клейкую сдобную булочку с изюмом, чашку кофе и прошла в угол вместительного кафетерия, предназначенного для врачей. Два стажера болтали за пластиковым столиком, но другие четыре столика были свободны – неудивительно, ведь в больнице было самое горячее время. Эндрю опаздывал уже на пять минут, но Сара давно поняла, что большинство хирургов всегда опаздывали, если они вообще приходили.
Она успела сделать обход своих трех пациентов, один из которых уже прослышал про то, как она отличилась накануне. И, как и предсказала Алма Янг, ее поступок уже оброс легендами. За те несколько минут, которые она провела на своем этаже родильного отделения, она успела ответить по телефону директору учебно-медицинского отдела, который просил ее организовать большие обходы, и переговорить с секретарем Гленна Пэриса, который передал просьбу заглянуть в его кабинет после обеда. Медсестры трясли ей руку или крепко сжимали ее при встречах, а старший стажер родильно-гинекологической службы пригласил ее вместе пообедать, чтобы из первых уст узнать о деталях «спасения».
Именно тогда, когда Сара раздумывала, удобно ли будет сесть где-нибудь отдельно от стажеров, они собрали использованную посуду и встали из-за столика. Один из них, эндокринолог по фамилии Виттенберг, подошел к ней и пожал руку.
– Джордж Виттенберг, – назвал он себя.
– Знаю. Мы познакомились в прошлом году на приеме у Гленна Пэриса. Метаболизм кальция и заболевание околокитовидной железы, так?
– У вас прекрасная память.
– Я прочитала несколько ваших материалов для исследовательского проекта, когда занималась в медицинском училище. Очень интересные материалы.
– Вот как? Спасибо. Я подошел к вам, чтобы поздравить, но мне приятно услышать и комплимент. Из того, что я слышал, можно сделать заключение, что вчера вы совершили чудо.
– Лечением Лизы занималась целая группа людей. Мое участие было лишь скромным вкладом в общий успех.
– Неплохо сказано, – заметил Виттенберг. – Но если правда то, о чем в один голос говорят в больнице, то ваш вклад оказался наиболее весомым. Статьи об этом появились и в «Глоб», и в «Геральд». И кто бы там ни поставлял негативную информацию об МЦБ Акселю Девлину, на этот раз целиком все опровергнуто. Случилось так, что Девлин состряпал еще одну колонку для сегодняшнего номера газеты из серии «Долой МЦБ». А тут на третьей странице появилась блистательная статья о том, как Восток объединился с Западом, чтобы спасти жизнь человека в Медицинском центре Бостона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57