https://wodolei.ru/catalog/dushevie_ugly/Radaway/
Я воспользовался случаем, чтобы осмотреть один из электрических светильников.Это оказалась дуговая лампа с параллельно соединенными вертикальными угольными электродами, благодаря переменности тока они наверняка изнашивались в равной степени. Лампа была заключена в матовый стеклянный шар, рассеивавший ее лучи.Мое внимание привлекли книги Виктора. Тут стояли старинные, переплетенные в телячью кожу тома Серапиона, Корнелия Агриппы и Парацельса, много книг по алхимии. Но намного больше было совсем новых изданий по химии, электричеству, гальванизму и натурфилософии. Среди неизвестных мне имен континентальных ученых, таких, например, как Вальдман и Кремпе, я с интересом обнаружил и британцев, в частности Джозефа Пристли, представленного своей «Историей электричества» 1767 года, и Эразма Дарвина с его «Ботаническим садом», «Фитологией» и «Храмом природы». Многие книги лежали открытыми, как попало разбросанные там и тут, на их полях мне были видны пометы Франкенштейна.Я поднял коробку с письмами и начал проглядывать их; за этим занятием меня и застал вернувшийся сверху Франкенштейн. Я сказал:— У вас здесь недурная библиотека.— В эту башню я перенес все необходимое. Это единственное место, где я могу пребывать в уединении и без помех предаваться своей работе. У вас в руках письма великого Генри Кавендиша. К сожалению, он ныне мертв, а как много он знал об электричестве! Хотел бы я иметь его мозги. Не знаю, почему он так и не потрудился обнародовать свои познания, разве что как аристократ он, чего доброго, считал ниже своего достоинства публиковаться в печати. Мы переписывались, и именно ему я обязан практически всеми своими знаниями в том, что касается электропроводности и воздействия электричества на тела, через которые оно проходит. Кавендиш намного опередил свое время.Я не смог удержаться от пошлости.— Вы, похоже, тоже намного опережаете свое.Он не обратил внимания на мое замечание.— Я продолжаю переписываться с Майкл Фарадеем. Вам знакомо это имя? Он посещал меня здесь, в Женеве, в 1814 году вместе с лордом и леди Дейви. ЛордХэмфри Дейви — просто кладезь замечательных познаний. Например, он научил меня, как использовать закись азота — веселящий газ, — чтобы победить физическую боль. Я так и делаю. Кто еще во всей Европе на это способен? Но гораздо более важным для поставленной мною перед собой цели…Он запнулся.— Ну вот, я оседлал своего любимого конька. Мистер Боденленд, что нам с вами делать? Скажу вам напрямую: я вас здесь не хочу и в вас не нуждаюсь.Если у вас есть некая информация, которую вы желаете продать, будьте добры, назовите вашу цену, чтобы я мог остаться в одиночестве. Я должен продолжать свою работу.— Нет, как раз этого и не должно произойти! Я здесь для того, чтобы предупредить вас: ваша работа должна быть остановлена. Мне доподлинно известно, что она приведет лишь к все новым бедам. Немало бед она за собой уже повлекла, но это только начало.Лицо его было мертвенно бледно в резком свете дуговой лампы, руки сжаты.— Кто вы такой, чтобы выступать в роли моей совести? Откуда вы взяли, что знаете что-то о будущем?— Не думайте обо мне как о своем противнике — таковой уже рыщет по нашей планете. Я просто хочу помочь вам — и прошу вашей помощи. Поскольку я из-за вас попал в тюрьму, элементарная человеческая благожелательность требует, чтобы вы теперь мне помогли. Прежде всего скажите, что стряслось на свете, пока я был в тюрьме? Скажите, какое сегодня число и что это за новые земли появились на том месте, где некогда красовалось Леманское озеро?— Вы даже этого не знаете? — Он расслабился, словно почувствовав, что если не с вызовом, то с неведением вполне может справиться. — На дворе все еще июль, хотя в это не так-то просто поверить. Температура упала, как только появились эти насквозь промерзшие земли. Они примыкают к Женеве почти со всех сторон. Ну а о том, что же это такое, до сих пор спорят ученые. Они писали и барону Кювье, и Гете, и доктору Бакленду, и не знаю еще кому, но так и не получили ни от кого ответа. На самом деле возникло и все крепнет подозрение, что Париж и Веймар, как и многие другие города, прекратили свое существование. А эта мерзлая местность, на мой взгляд, очень удачно подтверждает теорию катастроф в эволюции Земли.Вопреки Эразму Дарвину…— Так сейчас июль 1816 года?— Ну да.— Но если озеро исчезло, что стало с его восточным побережьем? В частности, меня интересует вилла Диодати, где однажды останавливался поэтМильтон. Не поглотила ли мерзлота и ее?— Откуда мне знать? Меня это не интересует. Ваши вопросы…— Подождите! Вы, конечно, знаете о лорде Байроне. А знакомо ли вам имя другого поэта — Перси Биши Шелли?— Естественно! Поэт науки наподобие Марка Аврелия, последователь Дарвина и писатель получше, чем этот авантюрист от стихов лорд Байрон.Позвольте я докажу вам, сколь хорошо знаю своего Шелли!И он принялся декламировать, мелодраматически жестикулируя, как того и требовала его эпоха:И здесь, среди руин забытых храмов,Где меж колонн видны изображеньяСуществ нечеловечески прекрасных,Где мраморные демоны хранят Мистическую тайну ЗодиакаИ на стенах немых запечатлелисьНемые мысли тех, кого уж нет,Кто говорит сквозь тьму тысячелетий, —Здесь медлил он, пытливо созерцаяОбломки дней былых, тех дней, когдаБыл молод мир…Без сомнения, гигантские кости допотопных животных.Как там дальше?..И все глядел — глядел, до той порыПока значенье символов неясныхНе вспыхивало искрой светоноснойВо тьме его пытливого ума, —И в этот краткий миг проникновеньяОн понимал весь смысл, весь скрытый ужасРождения времен.Поэтический отзвук моих собственных исследований! Разве не здорово написано, а, Боденленд?— Могу понять, как это вас привлекает. Виктор Франкенштейн, будущая жена Шелли, Мэри Годвин, опубликует о вас роман, где выведет вас в качестве ужасного примера того, как человек, стремясь управлять природой, от природы отрывается. Поостерегитесь — воздержитесь от своих экспериментов!Он взял меня за руку и по-дружески обратился ко мне:— Следите за своими словами, сударь.Йет как раз проходил через комнату, поднимая по винтовой лестнице в лабораторию последний ящик.— Нет никакой нужды просвещать не только меня, но и моего слугу. Когда он спустится, чтобы приготовить нам поесть, следите за своими словами.— Он же, наверное, знает о… о том, что снаружи рыщет ваш doppelganger Двойник
?— Он знает, что в лесу скрывается демон, который хочет меня погубить.О его подлинной сущности ему, похоже, известно меньше, чем вам!— Неужели этой ужасной тени, омрачающей вашу жизнь, недостаточно, чтобы вы наконец осознали, что необходимо отказаться от дальнейших экспериментов?— Шелли лучше вашего оказался способен понять страстный поиск истины, который превозмогает любые иные соображения в сердце того, кто тщится раскрыть секреты природы, будь то ученый или поэт. Я несу ответственность перед этой истиной, а не перед развращенным обществом. Пусть другие возьмут на себя разглагольствования о моральных соображениях; я озабочен только прогрессом знания. Разве тот, кто впервые впряг ветер в парус, думал о том, что в результате его открытия армады парусников отправятся в захватнические походы? Нет! Как он мог это предвидеть? Он одарил человечество новым открытием, а то, что оно могло оказаться недостойным этого дара, — совсем другой вопрос.Заметив, что в комнату вернулся и тут же скрылся за занавесом, чтобы приготовить нам обещанную Франкенштейном еду, Йет, он понизил голос и продолжал:— Я дарю, я награждаю человечество свои даром — секретом жизни. Пусть оно поступает с ним как захочет. Если бы победили ваши доводы, человечество до сих пор прозябало бы в полном невежестве и носило звериные шкуры — опасаясь всего нового.Приведенный им довод не был забыт и в мои дни, иногда с чуть большим, иногда — меньшим бахвальством. Мне было тошно возражать ему: я видел, как сверкают от удовольствия его глаза, он уже не раз излагал все это и получал от этого наслаждение.— Логикой вас не поколебать, я знаю. Вы во власти одержимости.Бесполезно указывать, что сама по себе любознательность ученого столь же безответственна, как и любознательность ребенка. Просто совать нос куда попало, не более того. В области науки, как и всюду, необходимо отвечать за плоды своих действий. Вы заявляете, что наградили человечество даром — секретом жизни; на самом же деле — ничего подобного. Мне ведомо — так уж получилось, — что вы создали жизнь во многом случайно — да, Виктор, благодаря удаче, и ваши целенаправленные устремления здесь ни при чем, ибо истинного понимания пересадки тканей, членов и органов, иммунологии и доброго десятка других — логий предстоит ждать еще несколько поколений. Это не знания, это везение. И к тому же как вы наградили этим даром? Самым что ни на есть жалким образом! Упиваясь в гордом одиночестве своими достижениями и оставляя на долю других одни лишь мерзкие последствия своих деяний! Ваш младший брат Уильям задушен, вы не забыли? Ваша замечательная служанка,Жюстина Мориц, несправедливо повешена за это убийство, вы не забыли? Не это ли те дары, которыми, как вы громогласно заявляете, вы наградили человечество? Если бы человечество догадывалось, кого оно должно за эти дары благодарить, неужели вы сомневаетесь, что люди взяли бы штурмом ваш холм и дотла спалили бы эту башню вместе со всеми ее непотребными секретами?Моя речь задела его! Я вновь заметил в нем ту же ущербность, некую внутреннюю трухлявость, которая стала очевидной, когда он заговорил чуть ли не хныкающим тоном:— Кто вы такой, чтобы читать мне наставления? Вас не тяготит мое бремя, мои страхи! К чему преумножаете вы мои невзгоды, преследуя меня и попрекая моими же грехами?В этот момент появился Йет. С подносом в руках он бесстрастно замер рядом с Франкенштейном. Виктор машинально взял у него поднос и коротким жестом отпустил слугу.Расставляя перед нами тарелки с холодным мясом, картошкой и луком, он говорил:— Вы не знаете, что мне угрожает. Мое творение, мое измышление, в которое я заронил искру жизни, ускользнуло из-под моего попечения. Будучи в плену, он не принес бы никакого вреда, оставаясь в неведении о своей судьбе.На свободе он сумел затаиться в глуши и воспитал сам себя. Не всем должно быть даровано образование. Мало кто способен руководствоваться в жизни идеями. Мой — мое, если угодно, чудовище научилось говорить и даже читать.Он нашел кожаный чемодан с книгами. Разве я в этом виноват?К нему вернулось самообладание, он обернулся ко мне в холодной запальчивости.— Так и случилось, что он прочел "Страдания молодого Вертера " Гете и открыл для себя природу любви. Прочел «Жизнеописания» Плутарха и открыл природу человеческой борьбы. И, печальнее всего, прочел он .и великую поэмуМильтона «Утерянный Рай», благодаря которой открыл религию. Можете себе представить, какой урон нанесли эти великие книги, заколдовав своими чарами совершенно неискушенный ум.— Неискушенный! Как вы можете это утверждать? Разве мозг вашей твари не позаимствован у трупа, когда-то знавшего и жизнь и мысль?— Ба! От предыдущего существования в нем ничего не осталось — разве что осадок иль отстой мысли, сны о былом, на которые тварь и вполовину не обращает столько внимания, сколько уделяет его вымыслам, почерпнутым у Мильтона! В результате он определил себя на роль Сатаны, предоставив мне роль Всемогущего. И требует, чтобы я создал для него супругу — огромную Еву, в которой он обрел бы утешение.— Вы не должны делать этого! Я заметил, что он непроизвольно посмотрел вверх, словно в направлении небес или, быть может, верхнего этажа. Последнее казалось более вероятным; на Бога у него, похоже, просто не оставалось времени.— Но какая перспектива! — сказал он. — Привнести совершенство в свои первые, неумелые опыты…— Вы сошли с ума! Вам не хватает одного изверга, и вы намерены изготовить другого ему на пару? Сейчас у вашего монстра есть причины беречь вашу жизнь. Но стоит вам снабдить его женой, и ему станет выгодно вас убить!Виктор устало склонил голову и подпер ее рукой.— Как вам объяснить всю сложность моего положения? Почему я вам все это рассказываю? Тварь произнесла страшнейшую угрозу — не моей жизни, ее я не слишком ценю, но жизни Элизабет. «Я буду с тобой в твою брачную ночь!»Так он сказал. Если у него не будет свадьбы, он не допустит, чтобы она была у меня. Если я не вызову к жизни его невесту, он исторгнет жизнь из моей.Я чуть не задохнулся. Он невольно раскрыл даже то в своей деградировавшей чувствительности, о чем сам не догадывался, косвенно уравняв себя с порожденной им травестией жизни, а Элизабет — с неведомым, еще не сотворенным чудовищем.Я встал.— У вас уже есть один непримиримый враг. Во мне вы отыщите второго, если не согласитесь отправиться завтра же вместе со мной в город и изложить все обстоятельства дела перед синдиками. Вы что, собираетесь населить своими монстрами весь мир?— Вы слишком поспешны, Боденленд!— Ничуть! Решайтесь же, соглашайтесь!.. Прямо с утра?Он сидел, глядя на меня, и уголки его рта горько клонились вниз. Затем он внезапно опустил глаза и принялся вертеть в руках нож.— Давайте поедим не ссорясь, — сказал он. — Я приму решение после трапезы. Налить, что ли, нам вина? Вы же не против, как я помню, выпить за едой немного вина.Его лицо лоснилось, — может быть, из-за выделяемого лампами тепла.Более чем когда-либо он казался отчеканенным из металла.В застекленном шкафу стояли бутылки красного вина и изящные бокалы.Виктор вынул бутылку и два бокала и ушел с ними за занавес, на кухню.— Сейчас открою бутылку, — откликнулся он оттуда.Он провозился с этим какое-то время. Потом вернулся с двумя наполненными до краев бокалами.— Ешьте, пейте! Хоть цивилизация и рушится, пусть цивилизованные люди останутся таковыми до самого конца! Пью за вас, Боденленд!Он поднял свой бокал.Меня настиг приступ кашля. Не мог ли он отравить мое вино, подсыпать в него яд или дурман? На первый взгляд идея казалась нелепо мелодраматической — до тех пор, пока я не вспомнил, что любая мелодрама уходит своими корнями к трагическим событиям минувших поколений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
?— Он знает, что в лесу скрывается демон, который хочет меня погубить.О его подлинной сущности ему, похоже, известно меньше, чем вам!— Неужели этой ужасной тени, омрачающей вашу жизнь, недостаточно, чтобы вы наконец осознали, что необходимо отказаться от дальнейших экспериментов?— Шелли лучше вашего оказался способен понять страстный поиск истины, который превозмогает любые иные соображения в сердце того, кто тщится раскрыть секреты природы, будь то ученый или поэт. Я несу ответственность перед этой истиной, а не перед развращенным обществом. Пусть другие возьмут на себя разглагольствования о моральных соображениях; я озабочен только прогрессом знания. Разве тот, кто впервые впряг ветер в парус, думал о том, что в результате его открытия армады парусников отправятся в захватнические походы? Нет! Как он мог это предвидеть? Он одарил человечество новым открытием, а то, что оно могло оказаться недостойным этого дара, — совсем другой вопрос.Заметив, что в комнату вернулся и тут же скрылся за занавесом, чтобы приготовить нам обещанную Франкенштейном еду, Йет, он понизил голос и продолжал:— Я дарю, я награждаю человечество свои даром — секретом жизни. Пусть оно поступает с ним как захочет. Если бы победили ваши доводы, человечество до сих пор прозябало бы в полном невежестве и носило звериные шкуры — опасаясь всего нового.Приведенный им довод не был забыт и в мои дни, иногда с чуть большим, иногда — меньшим бахвальством. Мне было тошно возражать ему: я видел, как сверкают от удовольствия его глаза, он уже не раз излагал все это и получал от этого наслаждение.— Логикой вас не поколебать, я знаю. Вы во власти одержимости.Бесполезно указывать, что сама по себе любознательность ученого столь же безответственна, как и любознательность ребенка. Просто совать нос куда попало, не более того. В области науки, как и всюду, необходимо отвечать за плоды своих действий. Вы заявляете, что наградили человечество даром — секретом жизни; на самом же деле — ничего подобного. Мне ведомо — так уж получилось, — что вы создали жизнь во многом случайно — да, Виктор, благодаря удаче, и ваши целенаправленные устремления здесь ни при чем, ибо истинного понимания пересадки тканей, членов и органов, иммунологии и доброго десятка других — логий предстоит ждать еще несколько поколений. Это не знания, это везение. И к тому же как вы наградили этим даром? Самым что ни на есть жалким образом! Упиваясь в гордом одиночестве своими достижениями и оставляя на долю других одни лишь мерзкие последствия своих деяний! Ваш младший брат Уильям задушен, вы не забыли? Ваша замечательная служанка,Жюстина Мориц, несправедливо повешена за это убийство, вы не забыли? Не это ли те дары, которыми, как вы громогласно заявляете, вы наградили человечество? Если бы человечество догадывалось, кого оно должно за эти дары благодарить, неужели вы сомневаетесь, что люди взяли бы штурмом ваш холм и дотла спалили бы эту башню вместе со всеми ее непотребными секретами?Моя речь задела его! Я вновь заметил в нем ту же ущербность, некую внутреннюю трухлявость, которая стала очевидной, когда он заговорил чуть ли не хныкающим тоном:— Кто вы такой, чтобы читать мне наставления? Вас не тяготит мое бремя, мои страхи! К чему преумножаете вы мои невзгоды, преследуя меня и попрекая моими же грехами?В этот момент появился Йет. С подносом в руках он бесстрастно замер рядом с Франкенштейном. Виктор машинально взял у него поднос и коротким жестом отпустил слугу.Расставляя перед нами тарелки с холодным мясом, картошкой и луком, он говорил:— Вы не знаете, что мне угрожает. Мое творение, мое измышление, в которое я заронил искру жизни, ускользнуло из-под моего попечения. Будучи в плену, он не принес бы никакого вреда, оставаясь в неведении о своей судьбе.На свободе он сумел затаиться в глуши и воспитал сам себя. Не всем должно быть даровано образование. Мало кто способен руководствоваться в жизни идеями. Мой — мое, если угодно, чудовище научилось говорить и даже читать.Он нашел кожаный чемодан с книгами. Разве я в этом виноват?К нему вернулось самообладание, он обернулся ко мне в холодной запальчивости.— Так и случилось, что он прочел "Страдания молодого Вертера " Гете и открыл для себя природу любви. Прочел «Жизнеописания» Плутарха и открыл природу человеческой борьбы. И, печальнее всего, прочел он .и великую поэмуМильтона «Утерянный Рай», благодаря которой открыл религию. Можете себе представить, какой урон нанесли эти великие книги, заколдовав своими чарами совершенно неискушенный ум.— Неискушенный! Как вы можете это утверждать? Разве мозг вашей твари не позаимствован у трупа, когда-то знавшего и жизнь и мысль?— Ба! От предыдущего существования в нем ничего не осталось — разве что осадок иль отстой мысли, сны о былом, на которые тварь и вполовину не обращает столько внимания, сколько уделяет его вымыслам, почерпнутым у Мильтона! В результате он определил себя на роль Сатаны, предоставив мне роль Всемогущего. И требует, чтобы я создал для него супругу — огромную Еву, в которой он обрел бы утешение.— Вы не должны делать этого! Я заметил, что он непроизвольно посмотрел вверх, словно в направлении небес или, быть может, верхнего этажа. Последнее казалось более вероятным; на Бога у него, похоже, просто не оставалось времени.— Но какая перспектива! — сказал он. — Привнести совершенство в свои первые, неумелые опыты…— Вы сошли с ума! Вам не хватает одного изверга, и вы намерены изготовить другого ему на пару? Сейчас у вашего монстра есть причины беречь вашу жизнь. Но стоит вам снабдить его женой, и ему станет выгодно вас убить!Виктор устало склонил голову и подпер ее рукой.— Как вам объяснить всю сложность моего положения? Почему я вам все это рассказываю? Тварь произнесла страшнейшую угрозу — не моей жизни, ее я не слишком ценю, но жизни Элизабет. «Я буду с тобой в твою брачную ночь!»Так он сказал. Если у него не будет свадьбы, он не допустит, чтобы она была у меня. Если я не вызову к жизни его невесту, он исторгнет жизнь из моей.Я чуть не задохнулся. Он невольно раскрыл даже то в своей деградировавшей чувствительности, о чем сам не догадывался, косвенно уравняв себя с порожденной им травестией жизни, а Элизабет — с неведомым, еще не сотворенным чудовищем.Я встал.— У вас уже есть один непримиримый враг. Во мне вы отыщите второго, если не согласитесь отправиться завтра же вместе со мной в город и изложить все обстоятельства дела перед синдиками. Вы что, собираетесь населить своими монстрами весь мир?— Вы слишком поспешны, Боденленд!— Ничуть! Решайтесь же, соглашайтесь!.. Прямо с утра?Он сидел, глядя на меня, и уголки его рта горько клонились вниз. Затем он внезапно опустил глаза и принялся вертеть в руках нож.— Давайте поедим не ссорясь, — сказал он. — Я приму решение после трапезы. Налить, что ли, нам вина? Вы же не против, как я помню, выпить за едой немного вина.Его лицо лоснилось, — может быть, из-за выделяемого лампами тепла.Более чем когда-либо он казался отчеканенным из металла.В застекленном шкафу стояли бутылки красного вина и изящные бокалы.Виктор вынул бутылку и два бокала и ушел с ними за занавес, на кухню.— Сейчас открою бутылку, — откликнулся он оттуда.Он провозился с этим какое-то время. Потом вернулся с двумя наполненными до краев бокалами.— Ешьте, пейте! Хоть цивилизация и рушится, пусть цивилизованные люди останутся таковыми до самого конца! Пью за вас, Боденленд!Он поднял свой бокал.Меня настиг приступ кашля. Не мог ли он отравить мое вино, подсыпать в него яд или дурман? На первый взгляд идея казалась нелепо мелодраматической — до тех пор, пока я не вспомнил, что любая мелодрама уходит своими корнями к трагическим событиям минувших поколений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24