СНЕЖНАЯ ДЕВУШКА
Повесть
Такой снежной зимы давно не видали на Алтае. Вспоминали старики, что лет шестьдесят назад было подобное. Снег не успевали отгребать от порогов, в сугробах утонули дворы. У нерадивых хозяев, вовремя не перебравших старую кровлю на сараях, скотина оказалась на улице — под тяжестью снега проседала и ломалась сопревшая обрешетка из жердей. От дома к дому аул прокладывал мышиные ходы, которые тут же заваливало новым снегом. Все вокруг было скрыто в его кишащей над землей сумятице. Но стоило чуть проясниться, как возникал перед глазами неузнаваемо преображенный аул, дома которого были увенчаны пухлыми сугробами, словно громадными гусиными яйцами. И, неуверенно клонясь из стороны в сторону, тянулись вверх струйки дыма из труб, что означало: люди живы, слава аллаху, не задохнулись под снегом.
Скотина стояла во дворах некормлена, непоена. На подножный корм, как обычно, ее не выгонишь, к водопоям по снежным завалам не проведешь. Обильный снегопад, поначалу радовавший людей, переживших летнюю засуху, вполне мог обернуться бедою — падежом скота, джутом. А белые хлопья все сыпались и сыпались с неба, то тихо и вкрадчиво, то густо и беспросветно. И тогда казалось, что неба вовсе нет — оно развеялось неисчислимыми сонмами белых бабочек, беспечно порхающих над неподвижной тишиною зимнего мира. Словно хотела природа вернуть алтайской земле всю влагу, которую эта земля недобрала за три последних засушливых года. И нескончаемым был удивительный снегопад, и беспредельной — гнетущая, свинцовая тишина, навалившаяся на горную долину.
Но беспечная детвора радовалась, строила снежные городки. С довольным видом бегали деревенские собаки, завив в пушистые кольца хвосты, барахтались в сугробах. И даже почтенные мужи испытывали, глядя на обилие снега, неизъяснимую радость и надежду, что, может быть, все обойдется, джута не будет, а грядущее лето окажется наконец щедрым и урожайным на травы. Замучила вконец бескормица!
И все же переносить подобный снегопад было тяжело. Без ветра, без бурана снег валил и валил, нагоняя в душу сон и вялую тупость; голова тяжелела, словно после укуса заразного лесного клеща, и хотелось тебе не то рухнуть в постель и уснуть, не то выскочить на улицу и заорать что есть мочи, топоча ногами, словно ребенок.
Нуржану надоело отсиживаться дома; распахнув дверь, он очумело вглядывался в бесшумное кипение снежинок; сгорбившись, увязая по колено, проложил через сугробы одинокий след до совхозной конторы. Никто его не вызывал туда, но парню стало невмоготу: ему казалось, что во всем ауле не осталось живой души.
В конторе, однако, оказались люди: человека три-четыре сидели вокруг стола, за которым шла карточная игра. Среди них был управляющий отделением Упрай, как прозвали его аульчане. Увидев Нуржана, начальник заметно оживился.
— Как дела, парень? — молвил Упрай, откусив и выплюнув мокрый кончик папиросы.
— Снег идет, вот и все дела,— проворчал в ответ Нуржан.
— Уже пять дней валит! — подтвердил управляющий и с размаху шлепнул картой по столу, обитому лоснящейся кожей.— На-ка забирай дамочку,— обратился он к партнеру, сидевшему напротив; тот был бухгалтером и по долгу службы проворачивал все финансовые операции аула.
— А мы, начальник дорогой, вот этим козырнем вальтом...— сказал бухгалтер, выкладывая карту.
— Можешь не стараться, почтеннейший,— отвечал Упрай.— Самое большее у тебя еще два вальта. А у нас — три дамочки на руках! А три бабы, запомни, всегда одолеют трех мужиков.— И с этим управляющий сгреб со стола деньги и сунул в карман; обернувшись к Нуржану, сказал:—А для тебя, парень, работенка есть. Пошли ко мне.
Заведя Нуржана в кабинет, начальник с деловитым видом уселся на свое место и молвил:
— Вот и в жизни так.
— Не понимаю, о чем вы,— сказал Нуржан и опустился на один из расшатанных стульев, стоявших у стены.
— Да про этих дамочек я, парень. Бабы — они всегда любого мужика заездят.
— Это точно,— согласился Нуржан.
— Эй, а ты почем знаешь? — удивленно вопросил Упрай.— Вроде бы еще не нюхал бабы.
— Да вот сужу, на вас глядя...
— Ну ладно, давай о деле поговорим,— перебил парня начальник.— Собирайся в дорогу. Предстоит тебе поездка...— Он прикурил и непотушенную спичку швырнул в ведро для мусора; метко брошенная спичка точно попала в цель — и задымилась, занялась смятая бумага; Нуржан бросился было тушить, но Упрай хладнокровно остановил его:—Не трожь! Пускай горит.
— Так ведь сгорим, ага!
— Не сгорим. А если и сгорим, сидя в снегу по пояс, то прославимся на весь мир... Ну, парень, слушай...
— Слушаю, ага.
— Бери еще двоих, кого хочешь бери, и отправляйся на Айыртау за сеном.
— Что, уважаемый, кроме меня, некому и смотаться в Айыртау? Мало я осенью там грязи нахлебался? Нет уж, что хошь, а моего согласия нету.
— А этого, уважаемый, мы у тебя и спрашивать не станем. Кончай трепать языком и беги домой, собирайся в дорогу. Если не надеешься на свой трактор, бери любой «ДТ» — пожалуйста! Я разрешаю.— И с этим Упрай завершил разговор и вдруг страшно раскашлялся.— Эх, проклятье, прицепился собачий кашель, першит в горле,— прохрипел он.
— Горячего масла нужно выпить,— посоветовал Нуржан.
— Что ж, тогда мне надо двигать домой,— отвечал Упрай.— Попросить жену, чтобы скорее масло растопила.
И он двинулся к выходу, но у порога был остановлен окликом Нуржана:
— Оу, почтеннейший!
— Чего тебе еще?
— Хочу вам сказать...
— Говори, дьявол, сразу, а не тяни кота за хвост.
— Ладно. Так вот: я не поеду. Упрай, должно быть, не сразу понял.
— Чего? Куда не поедешь?
— А туда не поеду. За сеном в Айыртау.
— Что?!
— Посылайте других. Я у вас как тот иноходец, у которого от хозяйской любви спина не просыхает. Чуть что — так сразу меня и суете. Кажись, я в ауле не единственный, кто умеет на тракторе ездить. Каждый второй может баранку крутить.
— Ну, хорошо,— ответил управляющий и, задумчиво потупившись, прошел назад, к своему «тронному месту». С необычайной серьезностью полез в карман, достал папиросы и закурил. Спичку опять бросил в ведро, но на этот раз она не достигла цели. Затянувшись, управляющий не успел выпустить дым и в ту же секунду грохнул кулаком по столу и привскочил с места — дым вместе с криком вылетел изо рта, словно из дула ружья...— Нет, вы только послушайте этого баламута! Да у меня от твоих слов мозги набекрень стали, дьявол! Хочешь знать, кто ты есть на самом деле? Хочешь? Так вот: ты у нас самый-самый передовой механизатор во всем районе. Запомни это! Не «каждый второй», а самый первый, понял?
— Понял. Значит...
— Постой! А что ты понял? — перебил Упрай парня.
— Что мне не надо ехать в Айыртау. Передовых ведь берегут, в опасное место не посылают.
— Ах, мать твою и отца твоего!.. Каков пустобрех!
Откусив мокрый кончик папиросного мундштука, управляющий в сердцах выплюнул его далеко в сторону — такова была его привычка, всегда явствующая, что начальник гневается или волнуется. И по количеству белых папиросных ошметков, разбросанных на полу в кабинете, можно было сосчитать, сколько раз за день гневался Упрай...
В полутемном кабинете наступила тишина: оба молча сидели на своих местах. В небольшое окошко видно было, как бесшумно бушует снегопад. Весь мир словно был погребен тишиной, и лишь голоса мужчин, доносившиеся из соседней комнаты, нарушали эту тишину. И совсем неожиданно для Нуржана управляющий вдруг присмирел, словно бы даже оробел перед ним.
— Ну, ладно. Кончай лясы точить, сынок,— сказал он спокойно.— Иди домой и собирайся в дорогу. У предков наших была поговорка: «Язык что помело...»
— А еще они говорили: «Шапка идет и дураку, а ум — старику».
— Может быть, и та'к говорили, кто его знает. Деды наши остры были на язык, как же,— мирно согласился управляющий и, поднявшись, снова устремился к двери.
— Оу, начальник! — снова остановил его Нуржан.
— Что еще вспомнил?
— Один закон физики. Сила воздействия всегда равна силе противодействия. Но вы все равно этого не поймете. Одним словом, посылайте кого-нибудь другого в Айыртау. Я не поеду.
— Значит, ты решил теперь мне противодействовать, так надо тебя понимать? Эх, десятилетку закончил, а ничего путного из тебя не получилось. Даже счетовод не вышел из тебя, и туда же... А у меня, хотя и пяти классов нет за плечами, двадцать лет уже народ ходит по струнке.
— Зато что вы знаете о формуле Герона? О законе тяготения Ньютона? О внутреннем строении лягушек и ящериц? О Мухтаре Ауэзове? Абае? Джамбуле? И где находятся Парагвай, Уругвай? И сколько на земле океанов?
— Ну, замолотил! — Упрай заткнул уши.— Подумаешь, какие великие знания! Кому не известно, что твоему Ньютону на голову свалилось яблоко и он с перепугу проснулся ночью? А у Абая было две жены, так он еще заглядывался на молоденькую сноху, вот он и бегал с места на место... Все"это и мы знаем. А насчет того, где находится Уругвай, я не могу сказать, конечно, зато знаю, где находится Бурундаи — там живет моя старшая дочь, и в позапрошлом году я ездил туда.
Нуржан схватился за живот. Упрай, глядя на смеющегося парня, махнул рукою.
— Ну и молодежь пошла... Вырождается наше древнее семя.
— Вырождается, ага,— согласился Нуржан.— Сорта плохие пошли.
То ли нечего было ему сказать в ответ, то ли вспомнив о чем-то, Упрай задумчиво смотрел в окно.
Снег сыпал и сыпал. Голоса в конторе смолкли, и настала невыносимая, тоскливая тишина. Но продлилась она не долго.
— Чего мы только не видели,— вздыхая, молвил Упрай, и его смуглое лицо, казалось, совсем потемнело и постарело.— Да! Чего только не видели... И вот довелось остаться в живых да потолковать с дорогими потомками. С преемниками нашими, у которых бредовые слова на устах. Которым, кажется, по сто лет уже... А казалось бы — чего им не хватает? Еда на столе, одеты, обуты. Живи, радуйся...
— Ладно, ладно, ага, чего там, не надо унывать,— перебил его Нуржан, улыбаясь.— Поеду я, так и быть.
—- Эх, чтоб тебе! — вскинулся Упрай.— Давно бы так! Выходит, недаром про тебя в газете писали, что передовой комсомолец. А я, признаться, вначале долго думал, что у тебя такого передового... Но, видно, ошибался я.
— Но у меня будут условия,— сказал Нуржан.— Три условия.
— Выкладывай! — Вскочив с места, управляющий направился к Нуржану.— Надеюсь, они выполнимы.
— Первое: одним из помощников должен быть Аман-жан.
—О аллах! Забирай большеротого! Можешь его и оставить там, в Глубинном крае, никто по нем плакать не будет.— И, высказав это, Упрай с довольным видом заржал.
— Вторым помощником беру Бакытжана. Парень он толстый, румяный, будет у нас вместо печки.
— На кой он тебе, этот тюфяк? — удивился Упрай.— Поездка будет нелегкой, там жигиты нужны. Снег видишь какой. Зима суровая. Призрак Снежной девушки, говорят, является на тех дорогах, предвещая голод и джут.
— Ничего! Снежная девушка нам не страшна, ага. Боюсь только, что все это одни выдумки.
— Небось если бы правда была, то жениться бы на ней захотел, а?.. Ну, ладно! Давай выкладывай третье условие.
— Дадите мне, уважаемый, ваш полушубок, шапку эту выдровую и вот эти валенки. Если вернусь целым и невредимым, то все отдам обратно.
Упрай добродушно рассмеялся:
— А может, тебе еще кальсоны мои и рубаху нательную дать? Похоже, парень, ты и на самом деле решил сватать Снежную девушку.
* * *
В контору заглянули Бакытжан с Аманжаном. Обо всем договорившись, все четверо вышли на улицу. Прощаясь с парнями, управляющий сказал:
— Мне жалко вас посылать, но что делать, дорогие? В совхозе соломинки, чтобы поковыряться в зубах, и той нет. Три года засухи! Совсем измучилась скотина. Если еще год протянется такое — ни одной головы не уцелеет. Тогда всем нам, почтенные, придется тоже протягивать ноги...
Снег, казалось, повалил еще сильнее. Порою пушистые хлопья его летели так густо, что за ними ничего не было
218
видно. Белая мгла бесшумно оседала сверху, перекрашивая в белый цвет все, что было на земле. Люди, облепленные снегом, постепенно становились похожими на снеговиков. Вспорхнув у самого лица, пушистая снежинка села на ресницы Нуржана и не растаяла, а затрепетала и рассыпалась, когда он заморгал глазами. Тихо было на дне белого мира, куда медленно опускался его холодный густой осадок.
— Ну, чего стоим? — нетерпеливо воскликнул Аман-жан.— Пойдем ко мне бузу пить. Как раз поспела буза — шибает в нос.
— Надо идти собираться,— ответил Нуржан.
— А чего там собираться? Заведем трактор, сядем и поедем прямо к Снежной девушке. Слышали, наверное, какие сказки про нее рассказывают?
Упрай давно ушел, и, кроме троих парней, никого не было на улице. Даже псы, обычно путавшиеся под ногами, исчезли куда-то, словно перебили всех до одного. Не слышно было ворон, чье карканье во всякое время дня нарушало деревенскую тишину. Снег, один лишь снег! На земле, в небе. И посреди этого снежного океана медленно идут трое друзей. Когда они уже подходили к дому Аманжана, перед ними возник из белой мглы всадник, едва различимый, словно призрак. Нельзя было разобрать, какова масть лошади, мокрый круп которой был облеплен снегом. Крутые бока ее ходили от запаленного дыхания, из ноздрей валил пар. Верховой привстал на стременах и хрипло крикнул:
— Эй, не видели Упрая?
— Сейчас только домой пошел,— отвечал Нуржан.— А вы куда так спешите?
— Ах, отца его... будь он неладен,— мрачно ругнулся человек.
— Кого это вы так кроете, уважаемый? — полюбопытствовал Аманжан.
— Всех! Чтоб им пусто было! Овцы гибнут! Три дня -назад еще трактор просил, чтобы снег расчистили на пастбище, а где он, трактор? Был сейчас у тракториста дома, а он пьяный валяется! Машину снегом завалило, и дети устроили там горку! Ребятки,— взмолился чабан,— выручите! Из своего кармана заплачу за работу! Поедемте, а? Наряд вам закрою, что пятьдесят квадратных километров снега расчистили. Что хочешь подпишу вам, ребятки!
— Не можем, ага! Нас самих в Айыртау за сеном гонят,— отвечал за всех Нуржан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15