Никто его таким и не видел. Налетевший ветер рвал его домотканую рубашку, шевелил на голове редкие белые волосы. По-прежнему напоминал он хищную, но уже очень старую птицу, у которой и перьев-то почти не осталось.
Сильный ветер вдруг прекратился и по морю пополз густой, как молоко, туман.
«Вот он, дракон—туман. Это его зловредное дыхание; знал когда выйти», — подумали викинги, и им стало страшно. Не испугался только Эрик. Глаза его метали искры, а тонкие губы зло улыбались.
— Я ждал тебя, дракон, и не боюсь, — тихо сказал он.—Снять пояса, связаться кораблям! — крикнул он, когда туман, будто вата, пополз на них. — Идти за мной на веслах.
Встал Эрик на нос, облокотился на свою секиру и повел корабли в тумане. Как он это делал, куда вел, — никто не знал, но всем было ясно, что не растерялся он. Даже Одд одобрительно улыбнулся — хорошего викинга вырастил.
Каким-то чутьем вел Эрик корабли в тумане. Сколько суток так они двигались, — кто знает? Уже несколько раз по очереди спали гребцы. А Эрик все стоял и стоял и только рукой показывал, когда надо брать вправо,
когда влево. Он не пил, не ел и только смотрел вниз, на воду, которая чуть виднелась у самого носа. Вдруг он заметил, как появилось какое-то течение. Оно подхватило корабли и понесло все быстрее и быстрее. Гребцы не могли справиться. Течение несло их с нарастающей быстротой. Сразу же лопнули сыромятные пояса, связывающие корабли. Впереди в тумане вдруг мелькнуло что-то темное. Это темное стало расти, расти и превратилось в огромную, торчащую из воды скалу. Эрик в два прыжка перескочил на корму и с нечеловеческой силой повернул руль. Корабль заскрипел и проскочил у самой скалы, сломав, как тоненькие веточки, свои огромные весла-гребли, которые гребцы не успели убрать. Сделал это и следивший за водой Одд, но не хватило сил у старого коршуна. Он только сдвинул руль с места, а повернуть не смог. Ударился его корабль в скалу и разлетелся в мелкие щепки. Пошла вся добыча на дно. Захватил водоворот людей и унес.
Так погиб славный викинг Одд — Отрубленное Ухо.
Наскочили на скалу и другие корабли, следовавшие сзади, и всех их поглотило море. Уцелел только один корабль Эрика. Благополучно вернулся он домой.
Но, узнав, что Эрик вернулся без своих дружин, поднялись оставшиеся его враги. Собрали они огромное войско, и пришлось Эрику бежать из Норвегии.
Оказалась права его мать — Мудрая Ренгильда.
Вскоре в Англии в одном из боев погиб и сам Эрик. Не ушел он счастливым в последний путь на корабле, как подобает викингу, а зарыт в землю как последняя собака. Погубила его жадность. Как седым мохом порастает от времени камень, так тускнеет память о случившемся. Только древние скандинавские саги хранят еще сказание об Эрике — Кровавая Секира.
То было здесь тысячу лет назад.
Была уже глубокая ночь; все мои товарищи спали, когда я кончил читать книгу про Эрика,
ПЕРЕД ПРЫЖКОМ
На следующий день, несмотря на скверную погоду, нам все же удалось улететь. По дороге мы сделали очень короткую остановку и сразу же полетели дальше, У по-
лярных летчиков выработалась привычка использовать малейшую возможность для полета.
Так было и в этот раз. За сутки мы сделали огромный перелет, в несколько тысяч километров. По пути были небольшие остановки. Эти места славятся своими куропатками, поэтому летчики сделали посадку, чтобы угостить нас вкусным обедом из дичи.
Обед нас задержал всего на полтора часа — и снова в полет. Рассвет застал нас над Леной. Эта могучая река спала в своем ледяном уборе. Мы пересекли ее как раз над знаменитым Ленским столбом, — так называют огромную скалу в устье реки. Даже с самолета скала выглядела большой.
Ясным морозным утром прилетели в Тикси. Но и тут мне и геофизику Павлу Конычу Сенько не пришлось долго задержаться. Нас ждал самолет. Это был уже не серебристый «ИЛ», птица-сокол, а лягушатник «ЛИ-2». Лягушатник был на лыжах, для посадки на неподготовленные аэродромы и прямо на лед.
К сожалению, отдохнуть нам так и не удалось. Мы едва успели перегрузиться, как вновь взревели моторы и понесли нас дальше на север, к Новосибирским островам. В доисторическую эпоху, когда климат в Арктике был теплее, в этих местах жило много мамонтов. Их бивни сохранились и до сих пор. Долгое время бивни были предметом промысла, который так и называли: «кость промышлять» — то есть находить бивни, собирать и вывозить для торга. История открытия Новосибирских островов связана с героизмом и бесстрашием русских людей. Первые сведения об этих островах были получены в 1650 году. Из Якутска был послан служивый человек Селиверстов. Ему дали наказ: «Иттить морем на острова и кость промышлять».
История не сохранила имен большинства русских землепроходцев, которые первыми попали на Новосибирские острова. Только развалившиеся зимовья повествуют о том, что здесь издавна были русские люди.
Остров Котельный, куда мы летели, был назван так потому, что во время путешествия промышленника Ляхова в 1770 году один из его спутников забыл на нем медный когел Остальные же острова названы по именам промышленников, которые их впервые посетили.
Мы летели в облаках, — ни земли, ни моря не видно,
только сплошной белый туман. Погода и тут была плохая. Так летели несколько часов. Наконец облачность кончилась и самолет вырвался на простор. Внизу под нами был сначала битый дрейфующий лед, а потом пошел неподвижный лед и берег. Скоро мы сели на лед у одного из Новосибирских островов. Нас встретил начальник авиапорта; звали его: Александр Васильевич. Слово «авиапорт» звучало здесь по-особенному. Главное, что было в этом порту, — несколько пустых бочек из-под бензина и ледяное поле, созданное самой природой.
Александр Васильевич поистине был великаном, обладающим нечеловеческой силой. На нем была меховая шапка, опушенная песцом, меховая куртка, ватные брюки и огромные валенки. Чем-то первобытным, пещерным веяло от этого, очень доброго и милого по характеру человека.
— Бензин привезли? —спросил он штурмана, когда тот открыл дверцу самолета.
— Нет!
— Ну и зря. Заправки нет. Будете сидеть.
— Нам не надо; мы сейчас в обратный рейс на своем. Нам хватит. А вот «науку» принимай.
«Науку», то есть нас, Александр Васильевич встретил радушно. Мы в шутку прозвали его Снежным Человеком. В ту пору начали уже говорить о великанах, живущих в высокогорных районах, — снежных людях.
Наш Снежный Человек попал сюда всего месяц назад для подготовки этой бухты к приему самолетов. Отсюда должен быть начат штурм Севера.
Александр Васильевич пригласил нас в дом.
— Только извините, «конфорту» нету,— сказал он, намеренно произнося вместо слова «комфорт» — «кон-форт».
И действительно, на острове было всего два дома; в одном — помещались столовая, радиостанция и жили несколько зимовщиков. Этот дом считался обжитым. Но зато второй дом, предназначенный для экспедиции, только недавно раскопан из-под снега. Его начали обогревать. Со стен и потолка капала вода. Стоял такой туман, как в парилке. У нас были спальные мешки, и мы решили спать в палатках, где было гораздо приятнее, хотя мороз доходил до —45°С, зато воздух чистый. Хочешь быть полярным исследователем, ночуй на улице —закаляйся.
Все последующие дни погода была плохая, — дул сильный ветер. Все самолеты сидели в портах и не летали. Мы занялись подготовкой своей аппаратуры. Александр Васильевич иногда забегал к нам. Получая радиосводки, он рассказывал, где что делается.
Так прошло несколько дней. Узнав, что я охотник, Александр Васильевич познакомил меня с одним зимовщиком, у которого стояло несколько капканов на песцов. Я попросил его взять меня с собой, когда он пойдет проверять капканы. Обычно большинство зимовщиков заключало договоры с промысловыми конторами. За зиму они много добывали этих ценных зверьков. Белоснежный мех песцов является большим пушным богатством Севера.
Мы захватили лыжи, винтовки, немного продовольствия и мешок с кусками нерпичьего сала, которое служит приманкой. Сев на нарту, запряженную собаками, мы помчались по тундре. Первый капкан стоял в полукилометре от жилья. Он оказался нетронутым. Зато во втором капкане был уже окоченевший песец. Потом мы
заехали посмотреть «пасть». Это специальное приспособление из бревен. Когда песец берет приманку, одно из бревен падает и своим падением убивает зверька. Там мы тоже нашли песца. Зато в третьем капкане, километров за десять от зимовки, мы обнаружили только одну отгрызенную лапу.
— Кто же это сделал? — спросил я.
— Сам песец, — ответил мне зимовщик. — Песец всегда так: если видит, что не уйти, отгрызает свою лапу.
— Вот молодец! — воскликнул я. — Какой смелый и сообразительный зверек!
День угасал. Стало быстро темнеть. Объехав часть капканов, мы возвращались вдоль берега домой. Собаки бежали ровно. Нарты скрипели. Не доезжая до зимовки километра полтора, вдруг собаки резко свернули в сторону и бросились с воем и рычанием к обрыву берега Мы не успели и опомниться, как оказались в снегу. Когда я вскочил и отряхнулся, то увидел, что из снега выскочила белая медведица. Она угрожающе двинулась на собак. Вскочил и зимовщик. Хорошо, что мы держали на
коленях винтовки и при падении не выронили их. В следующее мгновение мы оба выстрелили и убили медведицу. Падая, она все же успела зашибить одну из запутавшихся в постромках собак. В снегу оказалась берлога, в которой лежали два маленьких медвежонка. Мы забрали их и посадили в мешок. Надо было спешить на зимовку, — уже спустилась ночь. Медведицу оставили до утра.
Медвежат мы отдали Александру Васильевичу. Он сразу же достал бутылку, налил туда сладкого сгущенного молока, развел теплой водичкой и приспособил соску. Медвежата с огромным удовольствием высосали молоко и, позевывая, как грудные ребятишки, обняв друг друга, уснули.
В ЦЕНТРЕ АРКТИКИ
Еще несколько дней погода была плохая, и к нам никто не прилетал. Но вот вечером пришел Александр Васильевич и сказал:
— Ну, начинается. Армада двинулась, скоро будет и у нас.
Мы этому были очень рады. Нам уже хотелось поскорее начать свою работу. Погода устанавливалась, низкая облачность исчезла, и снова засияло солнце. К середине дня к нам прилетел первый самолет, а за ним, как из сказочного рога изобилия, налетело столько самолетов, что их негде было устанавливать. Александр Васильевич весь день работал на ледовом аэродроме, ему даже некогда было пообедать. Только к ночи он, совершенно измученный, пришел в дом. Даже этот великан устал. Дом не вмещал и трети прилетевших; пришлось ночевать в палатках.
На следующий день ждали, что прилетит и начальник экспедиции, но он по радио сообщил, что вылетел прямо на ледовую разведку — выбирать первую базу на льду. Мы все заволновались. Ночью, которая стала теперь уже много короче, появился самолет начальника. Несмотря на усталость после почти двадцати часов работы в воздухе, он, наскоро поужинав, собрал совещание, рассказал про ледовую обстановку, найденное место и дал распоряжение на рассвете вылететь первой группе.
— Мы очень запоздали, погода подвела, вырвав у нас пятнадцать дней. Надо, товарищи, наверстывать, — сказал он.
Начальник экспедиции, по профессии летчик, был пожилым человеком. Густые серебристо-белые волосы украшали его голову. Он был неразговорчив, очень вежлив и строг. Работники экспедиции почувствовали твердую руку хозяина. Полярные летчики стали считать его «черствым сухарем», но все, как один, признали его деловые качества, смелость, распорядительность и четкость. А это было главное при том огромном размахе, какой приняла эта экспедиция.
Я попал в первую группу. Рано утром на двух самолетах мы вылетели в район первой посадки. Честно говоря, я волновался, да и были основания. На мою долю выпала довольно сложная задача. Надо было с воздуха определить, какова примерная толщина льда и может ли он выдержать наш самолет. Ошибка здесь недопустима,— в результате мог провалиться под лед и я и мои товарищи. Летевший со мной летчик был опытный полярный асс, но на дрейфующий лед он еще никогда
не садился.
Моторы равномерно гудели. За окнами простирались бесконечные ледяные просторы. С первого взгляда поражало однообразие этой белой пустыни. Но это было обманчиво. Если смотреть на лед внимательно, то можно было увидеть много интересного. Мы видели поля молодого, очень тонкого льда, слегка припорошенного снежком. Сядешь на этот лед — и поминай как звали. А вот гряды навороченных торосов. Тут происходила битва льдин. Они топили друг друга. Вот там видно большое ледяное поле, прожившее много-много лет. Вся его поверхность в буграх. Это толстый лед, но садиться на него тоже нельзя, — разобьешься: поверхность его очень неровная. Я смотрел в окно на лед и думал о предстоящей посадке. Время идет; все так же равномерно гудят моторы; кажется, нет никаких видимых перемен. Но мы уже подлетели к намеченному району.
Летчик позвал меня к себе в кабину и пригласил сесть на кресло второго пилота.
— Будем выбирать место посадки, — уже прилетели.
Я сел в очень удобное пилотское кресло и стал смотреть сквозь большие окна фюзеляжа на лед. Внешне мы были все спокойны, никто не говорил лишних слов. Но я чувствовал, что и летчик и вся команда волнуются. Мы сделали несколько кругов, но ничего подходящего не было. Пришлось лететь дальше. Через полчаса полета мы заметили, что между двух больших полей старого льда было ровное поле из молодого льда. Можно ли на него садиться? Какова его толщина? Выдержит ли она вес нашего самолета? Ответ на эти вопросы теперь зависел от меня. Мне доверяли свою жизнь все, кто был в самолете. Ошибка здесь была равна катастрофе. Мы несколько раз пролетели над полем, стараясь его как можно лучше рассмотреть.
Некоторые признаки указывали, что лед здесь надежный. В одном месте это поле было всторошено и это давало возможность на глаз определить толщину льда.
Приборов, определяющих толщину льда с высоты, в то время еще не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28