– Пусть только сунутся еще раз! – захмелев, кричали они. – С нами шутки плохи!
Маленький духовой оркестр, созданный по инициативе Энрико Тарси, начистив инструменты, разучивал веселый марш. Приходский священник дон Эусебио тоже готовил благодарственное песнопение с участием детского хора.
Из города приехала графиня Девекки, троюродная сестра Анны, с огромной коробкой голубого драже.
– Это ведь как крещение! – важно объявила она.
Пожаловала и тетушка Эрмелинда, эта затворница, которая общалась с миром только по телефону; когда же ей наносили визит, гостей встречала экономка и, приложив палец к губам, предупреждала: «Тсс, у госпожи опять мигрень». Насмешник Джулио прозвал ее дом «больничными палатами». Так вот, тетушка Эрмелинда прикатила на своем «мини-моррисе» и, выбравшись из кабины, возвестила:
– У меня голова прошла!
Рабочие сыроварни предложили назвать новый детский сырок «Джульетто».
– Сначала в ванную, – сказала Анна. – Я приготовлю ему горячую ванну с мыльной пеной, а потом – королевский обед, полента и молоко, разве это не по-королевски? Он обожает поленту и молоко. И наконец-то мальчик сможет отоспаться вволю, но только в нашей постели, вместе с нами!
Затем перескочила на другое:
– Уж теперь-то, Энрико, кассетный магнитофон ты ему подаришь.
– Никаких магнитофонов, – отрезал он. Посмотрел на жену, помолчал. – Чудеса, да и только! Точно Джулио возвращается с дипломом в кармане… А ведь если разобраться – в чем его заслуга? Что он дал себя похитить этим негодяям?
Он засмеялся. Но Анна как-то сразу посуровела.
– Это куда важнее и больше, чем вернуться с дипломом, и ты сам это знаешь. Я словно второй раз его рожаю, с той же болью и радостью. Помнишь тот день, Энрико?
Прошел четверг, за ним пятница. Джулио так и не вернулся.
IV
У ДОРОГИ НА АЛЬБАТОРТУ
В субботу, примерно в час дня, на письменном столе зазвонил телефон. Анна дрожащей рукой схватила трубку. Это был он, Джулио.
В первый миг ни мать, ни сын не могли произнести ни слова. С обеих сторон доносились только приглушенные, сдавленные всхлипы, слившиеся воедино.
Наконец Анна собралась с духом.
– Джулио, мальчик мой, как ты там, где ты, тебя освободили?!
– Мама, я здоров, но меня еще не отпустили.
– Какая низость! Почему? Разве они не получили денег?
– Получили, но говорят, этого мало. Дай мне, пожалуйста, папу.
Энрико так сжал трубку, словно хотел ее раздавить:
– Джулио, дорогой, чего требуют эти подонки?
– Осторожней, папа, я ведь не один, у меня пистолет приставлен к спине. Они требуют еще пятьсот миллионов.
– Пятьсот? Но я же не бездонный колодец!
Кто-то резко перехватил у Джулио трубку, и знакомый противный голос презрительно проговорил:
– Послушайте, Тарси, не надо метать икру. Мы даем обещания и держим их так, как нам вздумается. Ясно вам? Ручка ножа в наших руках, не забывайте об этом, Тарси. Мы всерьез поинтересовались вашими сбережениями. У вас, Тарси, еще есть что пощипать. Условия освобождения вашего сына диктуем мы. Принять их или отказаться – дело ваше. А что для вас означает отказ, вы, Тарси, надеюсь, понимаете?.. Подождите у телефона.
Бандит, очевидно, говорил вполголоса с кем-то, стоявшим рядом. Энрико почудилось, что он сказал: «Уведите мальчишку».
– Ждете, да? – снова сказал он в трубку. – Вот умница, вам стоит быть благоразумным! – Он хохотнул. – Итак, Тарси, все как в первый раз. Еще пятьсот миллионов – сущий пустяк для такого богача, как вы. Купюры по пять тысяч лир, черный чемодан. Сегодня суббота, завтра воскресенье, все банки закрыты. Как видите, мы входим в ваше положение. Давайте условимся: в ночь с четверга на пятницу, в три часа, согласны? Думаю, согласны, синьор Тарси! Оставите чемодан в заброшенной хибаре с правой стороны дороги, сразу после развилки, откуда начинается дорога на Альбаторту. Там она одна, такая хибара, ошибиться невозможно. И не раскрывайте пасть. Вы ведь понимаете наш жаргон, Тарси? Иначе…
Это было как удар грома. Словно на голову вдруг рухнул потолок.
Энрико и Анна сами не знали, сколько просидели они в полном оцепенении. Трубка выпала у Энрико из рук, и он ее так и не положил, когда услышал гудки отбоя.
Они не обменялись ни словом и вряд ли видели друг друга – точно окаменели.
Энрико все думал и думал, но не о пятистах миллионах и даже не о Джулио. Думал о том, что бы он сделал, сойдись он с ними лицом к лицу. Вот их арестовали, ему позволяют войти в камеру: карабинеры поверили его уловке, когда он притворился беспомощным, опустошенным, готовым все простить. Он медленно, с кривой усмешкой подходит к ним и вдруг бросается на этих подонков, распарывает им кишки кухонным ножом, который припрятал за пазухой, молотит ногами, давит, как тараканов, морщась от отвращения… Но, встретив потухший взгляд Анны, он мигом отрезвел.
– Схожу с ума, – прошептала она еле слышно.
– Нет, Анна, нет. Не говори так, не то и я потеряю разум. А мы должны сохранять хладнокровие, должны, понимаешь? Знаю, чувствую, мы на краю, на краю страшной пропасти. Еще немного, и эта пропасть нас поглотит навсегда. Но мы должны устоять, любой ценой устоять, ради него!.. Нет, Анна, надо действовать, и – немедленно. Я скоро вернусь, подожди меня и не волнуйся, обещаешь?
Он поехал к директору банка и быстро с ним обо всем договорился, хотя бедняга банкир был весьма озадачен, сделав в уме кое-какие расчеты. Однако поделиться своими сомнениями с Энрико не решился. Выйдя от директора, Энрико тайком объездил окрестности Альбаторты, чтобы потом сразу сориентироваться.
Затем он вернулся в город, зашел к другому старьевщику и купил третий черный чемодан – второй, хранившийся в подвале у банкира, был слишком мал.
То, что Джулио так и не вернулся и похитители потребовали новый выкуп – а об этом, само собой, вскоре стало известно, – вызвало огромный шум. Потрясенные случившимся, односельчане собирались группками на дороге, в поле и, отчаянно жестикулируя, выкрикивали проклятия или обменивались новостями через распахнутые окна.
Вновь появились журналисты, теперь уже с более серьезными и обоснованными вопросами. Энрико терпеливо выслушал их, понимая, что их недоумение и настойчивость в общем-то оправданны, но ему, увы, нечего было ответить.
Он развел руками и тихо сказал:
– Друзья мои, понимаю вас и благодарю за участие. Но и вы должны меня понять. Ситуация в точности такая же, как неделю назад, и я буду вести себя точно так же. Надеюсь, вы поможете, поддержите меня, как и в прошлый раз.
– Телевидение, синьор Тарси! Надо обратиться к бандитам по телевидению!
– Я подумаю.
Но потом, обсуждая все с Анной, он отказался от этой мысли. Во-первых, они и так уже вступили тайком в прямой контакт с похитителями.
– Тебя на телевидение не пущу, – решил Энрико. – Больно хороша, как бы тоже не похитили. А я?.. Ну нет, не хочу – боюсь не совладать с собой.
Друзья, родственники больше не объявлялись, и это было даже к лучшему.
А вот в газетах шумиха поднялась неимоверная: они обрушили на читателей лавину догадок, весьма неглупых и логичных, но, к счастью, не дававших бандитам никакого повода нарушить уговор. Пригвоздив к позорному столбу распоясавшуюся кровожадную банду и одобряя упорное молчание супругов Тарси, журналисты весь свой гнев излили на магистратуру и полицию, которые якобы сами подрывают свой престиж, безучастно наблюдая за событиями. Но тут они были не правы: ведь у Тарси с полицией был негласный уговор. И любое отступление от него грозило страшными, непоправимыми последствиями.
Позвонил майор карабинеров:
– Мне нужно с вами повидаться.
– Не надо, майор!
– Хорошо, будь по-вашему. Однако войдите и в мое положение, синьор Тарси, мое и моих коллег. Я сдержал слово, но теперь ситуация изменилась, страсти накалены до предела.
– Это только кажется, что она изменилась, а в сущности все по-прежнему.
– Значит, уговор остается в силе? – угрюмо спросил майор.
– Да, господин майор, умоляю вас!..
В назначенную ночь близ Альбаторты Энрико проделал все, как прежде, когда ездил в Порцуск. Накануне он тайно встретился с директором банка, пересчитал деньги, уложил их в огромный черный чемодан и полночи провел без сна в кабинете, который стал теперь для них с Анной единственным прибежищем, словно громадный дом вдруг втиснулся в четыре стены, в маленькое замкнутое пространство, куда воздух проникал только с балкона, нависавшего над долиной.
Говорили они теперь шепотом, почти соприкасаясь головами, как две собаки, обнюхивающие друг друга. Эта вынужденная таинственность унижала их, лишала последних сил; временами они чувствовали себя легкими одуванчиками в поле – подуй ветер, и вмиг их унесет прочь.
Ослепительно ярко светила луна. Энрико ехал с выключенными фарами: окрестные луга и поля были видны почти как днем. Ряды тополей проплывали мимо, лунный свет играл на листьях оливковых деревьев, тени стволов по контрасту казались густо-черными, и на них Энрико сосредоточил все свое внимание, словно по воле злой судьбы был обречен вести мучительную борьбу с тьмой.
На этот раз он не испытал чувства освобождения, душевной легкости, как тогда, по дороге на Порцуск, – лишь свинцовой тяжестью сдавило грудь.
После перекрестка у Альбаторты он легко отыскал одинокий домик среди бурьяна с полуразрушенной внутренней лесенкой, напоминавшей по форме изуродованное распятие. Внезапный шум заставил его вздрогнуть: видимо, это разбегались потревоженные мыши.
Он подождал, пока снова наступит тишина, и поставил чемодан рядом с охапкой сена, издававшей зловонный запах. После этого со вздохом облегчения вышел на лунную дорогу.
Но Джулио не вернулся.
После трех дней лихорадочного ожидания он наконец позвонил:
– Они меня не отпускают…
В четыре коротких слова, произнесенных шепотом, Джулио сумел вложить все свое отчаяние.
Шантаж с неумолимостью небесной кары повторялся снова и снова. Постепенно они умерили свои аппетиты, но суммы все же требовали немалые.
Энрико всякий раз казалось, что уж теперь-то эти скоты насытятся – ан нет, едва осушив бокал, они тут же требовали снова его наполнить. Действовали они с откровенной наглостью грабителей, которые в старину останавливали на безлюдных дорогах кареты, и лишь изредка появлялся отважный мститель, дырявивший из пистолета их черепа.
Все уже знали, чт? происходит, и говорили об этом как-то вяло, ощущая подспудный страх, точно в округе свирепствовала чума.
Дикое, немыслимое наваждение. Сначала из неведомых далей неизменно звонил Джулио, а потом вмешивался все тот же негодяй, назначал новый выкуп, указывал дорогу и условное место. Однажды Джулио с дрожью в голосе сказал:
– Они решили брать с тебя по частям, папа. Говорят, что так тебе не придется распродавать имущество, а в кредитах тебе не отказывают… Земля постоянно приносит доход, а они не торопятся.
– Терпи, родной мой, ради бога, терпи.
На миг у Джулио перехватило дыхание, он не смог произнести ни звука. Потом каким-то бесцветным голосом, точно повторяя выученный урок, добавил:
– Они требуют, чтобы я в точности передал их слова. Это похищение в рассрочку. Говорят, что это их первый опыт и они посмотрят, как все пойдет. Такая система теперь в моде, ты ведь и сам знаешь. Сейчас все продается и покупается в рассрочку.
– А нам-то как же быть, мне и маме?
– Говорят, вы должны набраться терпения… И я тоже.
V
ВДОХНОВИВШИЙ БРАМСА
Итак, поток событий, сорвавшись с крутого склона, лавиной устремился вниз, сметая все на своем пути.
У них отняли сына, и ощущение было такое, как будто во сне им связали руки и заткнули рот, а затем они пробуждаются с заткнутым ртом и связанными руками. Или как будто они ухаживают за тяжелобольным и вдруг обнаруживают, что его постель пуста.
В ушах Анны все время отдавался один и тот же звук – звонок телефона, то беспощадный, то утешительный, не дающий покоя ни днем, ни ночью.
Анна неотрывно глядела на телефон, то и дело поглаживала, изучала его контуры. Ее пальцы скользили по спутанному проводу и, наткнувшись на узелок, тут же его распутывали, чтобы голос, любой голос, беспрепятственно летел по этим проводам. Она все шептала про себя: «Боже, прости меня, тут в этом проводе для меня все, тут и ты, Господи, с твоими муками и терпением… разве не так? Ведь и твоя жизнь висела на волоске там, на Голгофе… нет, заклинаю, не оставь меня во тьме… да, и мы встретили нечестивцев, встретили Иуду… Но мы их прощаем, как ты простил, клянусь, мы прощаем, только бы…» Тело ее сотрясала дрожь… «Господи, не покидай нас, не покидай детей своих на грешной Земле, даже злодеев не покидай… Может, они и не виноваты… помоги им. Господи!..»
Две недели от Джулио не было вестей, и вдруг пронесся слух, что в карьере нашли неопознанный труп мальчика. В первый и единственный раз Анна и Энрико вместе выбежали из кабинета, неодетые, растрепанные, как два безумца помчались в морг.
Это оказался не он. Анна и Энрико переглянулись и чуть было невольно не рассмеялись, так велик был недавний страх, узлом сжавший горло. Но тут две тени подошли и склонились над мертвым, гладя его по мокрым волосам и тихо называя по имени.
Анна и Энрико поспешили прочь из морга, пристыженные, отчаявшиеся, – больше того, их отчаяние стало еще острее, ведь они почувствовали себя как бы двойниками этих усталых и теперь уже обреченных живых теней.
А денежные трудности фатально росли, и Энрико приходилось непрерывно изворачиваться.
Он был богатым землевладельцем, способным выдержать и сильные потрясения, но все же не в таких размерах и не с такой частотой. Миллионы ведь не растут как грибы. Одним словом, капиталы его имели свой предел, а вот требования похитителей были беспредельны. Его хорошо налаженное хозяйство, зависевшее от регулярного поступления кредитов, под непрерывными ударами стало разваливаться как карточный домик.
Банкиры только пожимали плечами, выдавая Энрико все новые кредиты – длинные, испещренные цифрами листы, чем-то напоминавшие свитки в руках средневековых глашатаев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14