Медно-рыжие волосы. Так вот, бандитам, убитым на вилле, промыли волосы особым раствором. И иссиня-черные волосы одного из них обрели натуральный цвет. Стали рыжими, слышите, синьор Тарси, рыжими! Вот оно, доказательство!
– То есть?
– То есть… один из убитых карабинерами бандитов, безусловно, похитил вашего сына. Второй – на девяносто процентов – был его неразлучным дружком.
Энрико застыл на месте.
– Ну что? Решайтесь. Позвольте нам наконец прослушивать телефонные разговоры. Теперь вы почти ничем не рискуете.
Энрико весь передернулся и в смятении до боли сцепил пальцы.
– Нет… нет… пока нет… может, потом.
Следователь махнул рукой, давая понять, что прием окончен. Но прежде изучающе поглядел в лицо Энрико, и тот, не выдержав, отвел взгляд.
– Ну что ж. Больше мне сказать нечего. Я пока вынужден соблюдать ваш прежний уговор. Но только пока. Учтите, синьор Тарси, ручаться я не могу. И не забывайте, вы дали мне слово подумать.
Когда Энрико был уже на пороге, следователь холодно бросил:
– Если у вас будет что мне сообщить, я всегда к вашим услугам. Буду ждать.
XI
РЫЖИЕ ВОЛОСЫ
Джулио дал о себе знать далеко не сразу – когда они уже совсем было отчаялись.
Долгими часами они в одиночестве ждали у телефона. Неопрятные, полуголодные, ждали, когда же услышат вновь его голос.
И он зазвучал весело, непринужденно, точно Джулио только вчера распрощался с ними и уехал отдыхать.
– Мама, папа, наконец-то я опять вас слышу, как вы там?!
– Скажи лучше, как ты? Джулио, ты не ранен?.. Нет?.. Слава тебе господи!.. Тогда почему же ты не возвращаешься?
– Почему? Да вы что?.. Неужто поверили бредням полицейских и газет? Пистолетом они мне грозят, как и прежде… Хочу сразу вас предупредить – не делайте глупостей, не то вам, а главное – мне, придется плохо!
– Так как же все-таки…
– Про эту перестрелку на вилле вы небось читали в газетах. Чего там только не напридумали!
– А ты где тогда был?
– Внизу, в гараже. Едва началась стрельба, они меня схватили и потащили к люку. Они потому и жили спокойно на вилле, что там был подземный ход. Как видите, они подготовились к любой неожиданности!
– Неужели ты не мог от них сбежать?
– Скажешь тоже, мама! Они же мне наручники надели, ну совсем как фараоны. Да еще заткнули рот платком. Попробуй тут удери!
Энрико вырвал у Анны трубку.
– Послушай, Джулио, двух человек убили на месте. Не они ли похитили тебя шесть лет назад?
– Нет. Это не они.
– Ты уверен?
– На сто процентов.
– Да, но ведь ты все время повторял, что они всегда в капюшонах и в лицо ты их ни разу не видел!..
– Капюшоны они давно сняли.
– Но ты нам об этом не говорил.
– Какое это имеет значение? В капюшонах или без, они меня все равно не выпускают!
– А кого же тогда застрелили?
– Горилл, папа, знаешь, кто такие гориллы? Ну, прислужники их, телохранители… Прости, мне не дают больше говорить. До скорого.
И повесил трубку.
Они сидели молча.
Обдумывали это телефонное «свидание», столь непохожее на прежние, во всяком случае, так им показалось. Возникшее пока еще туманное подозрение вывело их на опасную тропу, с которой Джулио весьма наивно пытался их увести.
Страшная догадка зашевелилась у них в мозгу. Они не решались признаться в этом друг другу, но над ними неумолимо, словно грозовая туча, нависла черная тень сомнения.
Когда Джулио позвонил снова, трубку взял Энрико и без обиняков начал:
– Послушай, Джулио, в прошлый раз ты так торопился, что я ничего толком не понял. Итак, два твоих… твоих… как я должен их называть?
– Зови их просто хозяева.
– Так эти твои хозяева все те же, что раньше?
– Конечно!
– А капюшонов больше не носят?
– Ну, папа, я же тебе говорил – нельзя все время играть в карнавал. Мы ведь не дети. Кстати, я с моими… хозяевами сошелся поближе, и тебя это должно только радовать. Мы давно уже сдружились. Они доверяют мне… само собой, до определенных пределов. Ты меня понимаешь?
– Понимаю. А теперь, Джулио, слушай внимательно и отвечай откровенно. Один из них рыжий?
От ответа Джулио зависело все.
Джулио молчал. Значит, удар пришелся в цель. Но растерялся он лишь на секунду и тут же обрел прежнюю уверенность.
– Решил меня подловить, папа?! Выдумаешь тоже! Рыжий! Вовсе нет.
Энрико почувствовал, что проваливается в яму, которую сам же вырыл.
– Словом, Джулио, ты начисто исключаешь, что один из твоих так называемых хозяев рыжий? Он ведь мог и покрасить волосы втайне от тебя, не так ли?
– Покрасить волосы, как чичисбеи? – Джулио засмеялся. – Ерунда, они оба черные, как цыгане. Оба франты, прекрасно одеты, всегда надушены. Если хочешь знать, я видел, как они за собой следят, – стригутся по последней моде, любят красивых женщин… А волосы, папа, красят только старики!
Сомнений больше не оставалось. Джулио лгал, и уже давно. Лгать он, конечно, начал не с самого момента похищения, но, видимо, вскоре после этого.
Вне себя от гнева Энрико воскликнул:
– Иду к следователю, сейчас же. Я должен пойти!
Анна, и без того убитая горем, побелела как полотно и проговорила как-то вяло, бесцветным голосом:
– Своими руками проложить между нами пропасть! А как ты его опишешь, если мы уже не представляем, как он выглядит, что им движет.
Энрико заметался по кабинету, словно зверь в клетке.
– Да, да, я понял, Анна, этого делать нельзя. Я никуда не пойду.
И началась игра в кошки-мышки, причем обе стороны хитрили и изворачивались. Для Джулио это труда не составляло: он совершал свои выпады легко, с ловкостью фехтовальщика. А вот Энрико и Анне игра стоила величайшего нервного напряжения: у обоих ком стоял в горле, но они не сдавались – ни за что не хотели унизиться перед ним, пасть на колени и воззвать к его милосердию. Однажды Энрико начал было: «Знаешь, мама серьезно…» – и хотел добавить: «больна», но Анна тут же перехватила у него трубку.
Анне и в самом деле нездоровилось, она в последнее время сильно сдала. В груди ныла, жгла огнем незаживающая рана. Старик врач сокрушенно качал головой – тут нужен длительный курс лечения и отдых на курорте. Но у них не было денег ни на лечение, ни на курорт. Врач был человек добрый: за кардиограммы и лекарства ничего не брал. Обратиться за помощью к Джулио?.. Анна готова была терпеть от него какие угодно обиды, но не жалость.
Она из последних сил гладила соседям белье, обшивала их, Энрико таскал воду из колодца, рубил дрова, полол огород, чтобы хоть чем-то кормиться. А по вечерам обрезал веточки вишни и мастерил изящные фигурки наподобие индейских тотемов. Эти фигурки он либо продавал родственникам и знакомым, либо просто раздавал детям.
Как-то он предложил Анне:
– Давай откажемся от телефона. Расход изрядный, к тому же бесполезный.
Впрочем, это была всего лишь одна из многих одолевавших его тогда мыслей. От телефона они, разумеется, не отказались.
Но о своей бедности они Джулио даже не намекали. И ни разу не обмолвились, что знают, кто были те два бандита, – иначе они рисковали потерять Джулио навсегда…
Теперь роли переменились.
Джулио звонил очень часто, словно это стало для него развлечением. Они же отвечали все более односложно и неохотно.
Джулио беззаботно болтал, по обыкновению перескакивая с одного на другое. Энрико слушал угрюмо и напряженно. Анна вообще редко брала трубку. Отец и сын разговаривали, как двое глухих: каждый стоял на своем, у каждого были свои доводы. Словом, это были своего рода дебаты, когда собеседники перебивают друг друга и ни один не может дать убедительного ответа на возражения своего оппонента.
Прежде каждый телефонный звонок был для них даром божьим. А теперь телефон, бывало, звонил и звонил, а они тоскливо переглядывались и не двигались с места, пока раздражающее треньканье не обрывалось.
Тогда они выходили в свой палисадник, Энрико впереди, Анна сзади, сумрачные, обессиленные, точно возвращались с кладбища.
После таких несостоявшихся общений между ними нередко вспыхивали ссоры.
– Так ты его совсем от нас оттолкнешь. Я хочу, Энрико, чтобы он сам к нам пришел, чтобы его тоска привела.
Он багровел от ярости.
– Неужели ты все еще не поняла? Он больше не придет, он никогда не вернется. И мы должны хотя бы сказать этому негодяю, что знаем все! Все!
– Не называй его негодяем, Энрико, – робко просила она. – Ведь он же… наш сын как-никак. Да, его испортили. Кто в этом виноват – неважно. Скорее всего, не он, чего от него требовать, когда целых шесть лет он был в их власти. А может, тут и наша вина. Мы слишком сильно любили его.
– Но теперь моя любовь убывает, Анна, с каждым днем убывает!
– Не говори ему этого, ни за что не говори!
– А ты, Анна, скажи ему – пусть возвращается. Надо заставить его вернуться: меня всего трясет, когда я слышу его враки о том, что он живет под дулом пистолета.
Анна возражала ласково, как будто увещевала ребенка:
– Нет, Энрико, если он сам не захочет, если он сам не придет в наши объятия, тогда… тогда лучше еще подождать, потерпеть.
Энрико вскипал:
– Что, и дальше делать вид, будто верим ему? Мы же не слабоумные, чтобы притворяться его сообщниками.
– А мы и есть его сообщники и всегда ими будем, что бы ни случилось. Нельзя действовать силой!
– Силой?.. Это мы-то с тобой действуем силой!
Он горько засмеялся.
После паузы она говорила задумчиво:
– Да. Если он и вернется, то лишь из страха или от жалости к нам, а не потому, что мы ему нужны. Ну, удивится нашей бедности, но удивится, как чужой или даже как враг. Уж лучше пусть навсегда запомнит прежние счастливые времена… пусть так и не поймет, какое зло нам причинил… Вот все, что мы можем ему оставить. Наши земли, деньги, много ли они значат? Они все равно достались бы ему… только он получил их немного раньше времени.
– Так ты его еще и оправдываешь?!
– Не оправдываю, мне ли его оправдывать! Но он наш сын, Энрико, наш сын! И таких сыновей теперь, увы, немало. Да, нам больше нечем с ним поделиться, мы нищие, так пусть хоть не будет между нами обид, злобы. – Она грустно улыбнулась. – Последнее наше сокровище не надо прятать в сейф. Ему не страшны и автоматы, но отдать его Джулио мы не в силах – ведь он из другого мира. Я понимаю, что эта молодежь обдирает нас как липку, но насмехаться над собой я не позволю.
– Да что ты, родная моя! Неужто до сих пор не поняла, что Джулио уже давно смеется над нами, что в душе он считает нас жалкими, глупыми обломками прошлого?
– Все так, Энрико, но для меня Джулио и такие, как он, остаются загадкой, дьявольской загадкой. Им еще предстоит прошагать тысячи и тысячи километров по жизни, прежде чем они поймут нас. И все же, может быть, в один прекрасный день… Это теперь моя единственная надежда.
Энрико только помрачнел еще больше.
– Все это сантименты в духе Эдмондо де Амичиса! Прости, дорогая, но ты впала в дурацкую риторику. Гуманную, благородную, но все же риторику. А я не миссионер и не святой.
Анна не вняла ему, не желая отказываться от последней надежды, от своего крохотного утешения – только оно помогало ей преодолевать бесконечную усталость.
– Ты же мужчина, Энрико. Тебе и надо быть твердым, и, как бы нас ни душило горе, ты, я знаю, никогда не сдашься.
XII
ЗОЛОТОИСКАТЕЛИ БЫЛЫХ ВРЕМЕН
Энрико упорно продолжал разыгрывать жалкую комедию, и, хотя притворство давалось ему с великим трудом, он без запинки, без всяких колебаний, словно одержимый проговаривал текст роли.
Иногда он все же не удерживался от вопроса с подвохом:
– Послушай, Джулио, а почему твои компаньоны больше меня не шантажируют, не требуют выкупа?
– Папа, у моих компаньонов, как ты их называешь, теперь тьма других дел.
– А ведь кое-что у меня еще осталось – пакет акций на предъявителя… немного, но ценных. Почему бы тебе их не забрать?
– Мне… При чем тут я?.. Но я приду, папа, приду… если только меня отпустят.
– Отпустят, наверняка отпустят. Ты только попроси. Какая им выгода держать тебя, вернее, содержать?
Еще один каверзный вопрос, но Джулио ловко вывернулся:
– Что же мне, донести на них? И потом, знаешь, папа, они стали относиться ко мне как к своему приятелю.
И они все это проглатывали, невольно втягиваясь в сеть наглой лжи. Основательно все обдумав и обсудив, они теперь ясно представляли, как обстоит дело. Его гнусное вранье окончательно убедило их, что Джулио живет один или же – что еще хуже – в компании таких же подлецов и их пособников.
Прежде Энрико, словно на заигранной пластинке, то и дело твердил одно и то же: «Почему ты не возвращаешься?» Теперь же, меряя шагами кабинет, он все чаще в отчаянии восклицал:
– Анна, я иду к следователю!
И все не шел.
Понял Джулио, что его раскусили, или нет, но он невозмутимо продолжал играть свою роль.
– Поверь, папа, в последние годы жизнь стала более ясной, открытой, я бы даже сказал, честнее стала. К примеру, женские юбки. Раньше они скрывали все, и мужчины, как золотоискатели былых времен в погоне за сокровищем, теряли состояния, становились рогоносцами, а в итоге вместо сокровища обнаруживали обыкновенные трусики! А теперь – voil?, и в дамки!
– Ишь, какой ты стал образованный!
– Я много думал, папа, и мог бы, как Сильвио Пеллико, написать «Мои темницы». Но мои, понимаешь, мои темницы и все, что происходит вокруг. Вот тебе еще пример… Ты видишь широкий луг, мирно пасущихся коров, быка, нежно-зеленую траву, и все. А я вижу еще и коровьи лепешки. Вот в чем разница!
– Ты прав, в жизни есть хорошие и плохие стороны. Тебе что больше по душе?
– Я беспристрастен, папа, потому ценю и то и другое. Такова жизнь.
– О, да ты становишься философом, Джулио, это они так тебя просветили?
– До чего ты старомоден, папа!
– Баран тоже, когда встречает овцу, делает свое дело, не заботясь о том, наблюдают за ним или нет.
– И молодец!
– И все-таки почему ты не возвращаешься?
– Я нужен им, чтобы помогать по хозяйству… Брать прислугу теперь накладно, тем более что есть я…
– Значит, ты самый настоящий раб.
– Ну и словечки у тебя, папа! Вот вы уж точно рабы. Как ослы, прикованные к своей повозке, вы – рабы пасхальных открыток, семейных портретов, обручальных колец, церковных предрассудков, дурацкого патриотизма, ради которого вы готовы околевать в окопах… Ах да, забыл, я сменил имя и фамилию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14