Город будто вымер. Пустые улицы, тишина и страх, который навис над улицами маленького немецкого городка. Жители которого впервые видели русских, не пленных, а вооруженных и сильных, они незаметно выглядывали из окон и гадали, что будет дальше. Кто эти красные? Как они поведут себя? Будут мстить? Чего от них ждать?
На противоположном краю городка, несколько на отшибе возвышался старинный двухэтажный особняк из красного кирпича. Именно он был целью рекогносцировки роты охраны. По докладам разведки в этом населенном пункте только он подходил для размещения служб штаба.
- Петр Трофимович! – воскликнул Винник, указывая на десяток фрицев бродивших во дворе особняка.
- Вижу! Ваня, тормози! Из машины! – громко скомандовал капитан.
Ваня нажал на тормоза и «виллис» резко остановился на обочине, пропустив вперед автомобиль с первым взводом. Перекрыв собой командирскую машину «студебеккер» остановился, из него и из других машин высыпали бойцы, они, занимая оборону, рассредоточились. Вся колонна замерла. Командир и все пассажиры его машины залегли за ней. Появление русской колонны не осталось незамеченным и другой стороной. Немцы тоже засуетились и бросились занимать оборону. Они залегли за оборонительными сооружениями из мешков с песком. Над позициями противников нависла тишина. Ни немцы, ни русские огонь не открывали. Прошло несколько минут ожидания, раздумий и принятия решения.
- Товарищ капитан! Смотрите! Офицер с белым флагом! – указал вперед Винник, спустя пять минут после их прибытия.
- Вижу, Сережа, вижу! Костя, остаешься за старшего, мы с Винником идем к парламентерам! Нас держать на прицеле! – приказал комроты и, встав, пошел навстречу фрицу. Винник последовал за ним. «Будут стрелять или нет - думал Кизим – вряд ли! Не те времена!»
Приблизительно в ста пятидесяти метрах от застывшей в напряжении колонны и ста метрах от особняка произошла встреча противников. Со стороны немцев подошел унтер-офицер, державший белую тряпку и обер-лейтенант, уже немолодой мужчина, лет тридцати пяти. Это был уже не тот офицер победоносной германской армии, которая прошла с победами по Европе и дошла до Москвы. Лоск и уверенность исчезла. Пропала и высокомерность по отношению к противнику. Зато появилось уважение, и даже страх. В его еще храбром, но уже не столь уверенном взгляде ясно читалась одна мысль – я хочу жить. Годы войны доказали величайшей армии мира, что война это не только победы. Война это и поражения, и бегство, и смерть! «Боже, где эти чувства были у вас раньше? Может, и не было бы стольких жертв, не было бы такой бессмысленной жестокости?!» – мелькнуло у Кизима в голове. Форма фрица была немного выцветшей и в нескольких местах аккуратно зашита. Немец отдал честь и представился.
- Обер-лейтенант Кунц! Командир взвода охраны особого объекта.
- Капитан Кизим, командир роты. Прибыл взять под охрану данное строение, - в свою очередь ответил капитан. Винник все аккуратно переводил.
- Господин капитан, известно ли Вам, что в этом здании располагается пансионат для сирот и детей с психическими отклонениями?! Мой взвод осуществляет их охрану и в боевых действиях участия не принимал.
- Охотно верю. Но поскольку у меня приказ взять под охрану данный объект, то я снимаю с Вас обязанности, предлагаю сдать оружие, перейти в мое полное распоряжение и до прихода наших основных сил находиться под арестом. Гарантирую Вам и всему личному составу жизнь.
Кунц практически не задумывался. Он был согласен на сохранение жизни, и не одной, а всего взвода. Да! Времена изменились! Пришло время понять, что победа не на их стороне. Надо покориться. Конечно, жаль, что сдаются не американцам, но выбора нет.
- Мы согласны! Война проиграна! Но у меня единственная просьба, быть снисходительным к персоналу пансионата и детям!
- Обер-лейтенант! Мы не воюем с мирным населением, тем более с женщинами и детьми! Я даю Вам слово, что ни один воспитанник и ни один работник не пострадает, все они буду находиться под моей личной защитой! А теперь я жду от Вас сдачи оружия и безоговорочного подчинения.
Кунц отдал честь и, четко повернувшись кругом, пошел к особняку отдавать приказы. А Кизим и Винник вернулись к своей колонне. Все выдохнули с облегчением. Войне и в самом деле конец!
Через полчаса рота уже занимала в недавнем прошлом немецкие позиции. Это радовало, так как не надо было самим рыть и строить оборонительные сооружения. Бойцы весело обживали огневые точки, устанавливая свое оружие, но и не убирая далеко немецкие пулеметы. Настроение у всех было приподнятым, личный состав расслабился.
Однако Кизим, осмотрев совместно с командирами взводов местность, все же приказал строить новые огневые точки. Во-первых, существующих явно на роту не хватало. Во-вторых, задачи роты были намного серьезнее, чем поставленные задачи перед немецким взводом. В связи с чем, требовалось укрепить оборону, развернуть ее линию и даже эшелонировать. Все же война еще не закончилась, и ожидать от противника можно было чего угодно!
Плененный взвод был разоружен и сопровожден в отдельно стоящее небольшое здание. Ранее в нем, видимо, располагался спортивный зал. Странно, конечно, для пансионата. Но в завоеванной части Европы было много того, что удивляло русских. Перед тем как там расположиться солдаты Вермахта при сопровождении нескольких красноармейцев перетащили в свою временную тюрьму железные койки, матрацы, подушки и постельное белье, которые были взяты из казарменного помещения пансионата, где до сегодняшнего дня немцы жили. Работой руководил сам обер-лейтенант. Кизим пока не принимал участия в этих мероприятиях. Только после того как были намечены места новых боевых укреплений и личный состав взводов приступил к их возведению, он вернулся во двор пансионата.
- Петров! - крикнул он одному из бойцов, охранявших пленных.
- Я, товарищ командир!
- Найди младшего лейтенанта Винник, скажи, я его жду, а потом приведи ко мне обер-лейтенаната!
- Есть! – отозвался красноармеец и бросился выполнять приказание.
* * *
- Итак, обер-лейтенант, сколько в пансионате в настоящее время воспитанников, сколько обслуживающего персонала, и где все они?
Кизим, удобно устроившись в кожаном кресле, в библиотеке, внимательно смотрел на стоящего перед ним побежденного врага. Тот стоял перед сидящим победителем, как перед начальством, но в его поведении, в жестах, словах все равно присутствовало чувство гордости и собственного достоинства.
- Всего в пансионате десять девочек, страдающих шизофренией, им от двенадцати, до шестнадцати лет. Один врач психиатр, один фельдшер, две санитарки и повар. Все находятся в помещениях на втором этаже, - четко докладывал Кунц.
- Мне это доложили. Вы утверждаете, что больше в особняке никого нет?! Тогда скажите мне, Кунц, почему целый взвод охраняет какой-то пансионат? Я не могу объяснить такую заботу Вашего командования о десятке больных девочек.
- Среди этих девочек несколько дочек офицеров, занимающих высокие посты в армии.
- Ясно. Смирнов! – крикнул он бойцу, стоящему в коридоре. - Приведи ко мне врача и фельдшера!
- Вы сдали все оружие? Нет ли еще чего-нибудь припрятанного?
- Никак нет! Все, что было, все Вам сдано.
- Что Вы можете сказать о личном составе?
- Все солдаты воевали на западном фронте. Никто из них не принимал участие в боевых действиях на восточном фронте.
- Где воевали Вы? И где были ранены?
- Я был ранен под Воронежом и с марта сорок второго больше на востоке не воевал. Ранение было тяжелым. Здесь командую взводом около полугода.
В это время дверь отворилась, и Смирнов завел в комнату двух женщин сорока и тридцати лет. Старшая из них была полной, некрасивой и напуганной. Другая, та, что моложе, являлась ее полной противоположностью. Ее фигура приближалась к совершенству, длинные ноги, тонкая талия, горделивая осанка. Прямые темные волосы спускались до красивых открытых плеч. Лицо явно не принадлежало арийской нации. Совсем отсутствовали большие скулы и тяжелый подбородок. Огромные голубые красивые глаза, смотрели на русского офицера немного с испугом, немного дерзко, чуть-чуть со страхом, но все равно гордо. «Ох уж эти немцы! Гордецы и храбрецы!» - подумал капитан.
- Смирнов, отведи обер-лейтенанта к себе! – приказал он бойцу и затем обратился к немецкому офицеру. – Господин Кунц, я, надеюсь, Вы понимаете, что этого требует военное время?!
- Конечно! – ответил офицер и, щелкнув каблуками, вышел в сопровождении красноармейца.
Кизим проводил их взглядом и остановился на вошедших женщинах, вернее на одной из них, на той, что была моложе. Пожилая женщина его особенно не заинтересовала. Она была очень напугана и не скрывала своего страха. Молодая, напротив, вела себя очень уверенно и независимо. С первого взгляда она ему понравилась, и он почувствовал к ней легкую симпатию.
- Здравствуйте, дамы, проходите! Кто из вас врач?
- Ich bin Arzt! – отозвалась молодая женщина и сделала шаг вперед.
- Очень приятно! – Кизим поклонился смелой немке и посмотрел на вторую. - А Вы, стало быть, фельдшер!
- Ja, - испуганно кивнула головой та.
- Фройляйны! Прошу не пугаться, ни вас, ни ваших пациентов никто не обидит! До прихода наших войск вашу охрану будет осуществлять мое подразделение. По всем вопросам следует обращаться только ко мне. Все просьбы и требования по мере возможности будут удовлетворены. Прошу соблюдать дисциплину. Без надобности по двору бродить запрещаю. Для прогулок устанавливаю определенное время, скажем два часа днем. Приготовлением пищи будет заниматься мой повар. Ваши воспитанницы и вы становитесь на наше довольствие. Вопросы есть?
- Два часа в день для наших воспитанниц мало! – возразила молодая немка, открыто посмотрев в глаза Кизима. – Им необходимо гулять по два часа утром, днем и вечером! А во-вторых, какой рацион питания у них будет? Необходимо хорошее питание.
- Питание не будет отличаться от норм наших солдат! А потом, мне кажется, что в последнее время ни Вы, ни Ваши воспитанницы не питались уж очень хорошо! По поводу прогулок я подумаю! А теперь, я хотел бы знать, как Вас зовут.
- Helen… - слегка улыбнувшись, представилась девушка.
- Frau Garson, - все еще испуганно поспешила ответить фельдшер.
- Helen, скажите, - обратился капитан к молодой немке, – Вы располагаетесь в комнате напротив спальни воспитанниц?
- Да, вместе с frau Garson.
- А остальной персонал?
- Они – на первом этаже, возле пищеблока.
- Ясно. Я хочу Вас попросить передать всему персоналу мои требования. Я не хотел бы их ужесточать, но буду вынужден это сделать, если будут нарушаться правила, установленные мной. Во-первых, ни один человек не должен бесцельно бродить по двору, тем более возле боевых позиций роты. Во-вторых, с завтрашнего дня для всех вас будет установлен строгий распорядок дня. Подъем, завтрак, прогулка, обед, отдых, ужин и отбой. Кстати, я думаю разрешить трехразовые прогулки, но по их продолжительности я пока решение не принял. Все прогулки только с персоналом и под присмотром моих бойцов. Все жалобы я принимаю в любое время дня и ночи, поэтому никаких самовольных решений прошу не принимать. Я буду располагаться здесь, в библиотеке. Если меня нет, то следует обращаться к дневальному - дежурному солдату, пост которого будет на первом этаже, либо к любому офицеру, они меня найдут. Если у вас ко мне вопросов нет, то вы можете идти к себе.
Женщины, как показалось капитану, немного присели в подобии реверанса и, повернувшись, вышли из библиотеки. Helen, уходя, обернулась и внимательно посмотрела на своего нового охранника. Их взгляды встретились. После нескольких секунд изучения внутреннего мира друг друга, когда взгляд проникает в душу, девушка улыбнулась только глазами, отвела взгляд в сторону и вышла вслед за frau Garson, оставив свой привлекательный образ в памяти русского офицера.
* * *
Воспитанницами пансионата оказались молоденькие девчонки. С первого взгляда на них нельзя было даже предположить, что все они страдали различными расстройствами психики. Старшим из них на вид казалось около восемнадцати лет. Младшим – лет по восемь. Все девочки высыпали на следующее утро во двор особняка и, прижавшись друг к другу, остановились посередине двора, рассматривая новых, неизвестных людей в совершенно другой военной форме, говорящих на неизвестном языке и также с интересом рассматривающих их.
Бойцы, находящиеся на своих постах за старыми еще немецкими боевыми укреплениями, достали кто союзнические сигареты, кто домашний табак и дружно закурили, разглядывая в упор появившихся молодых «фрицек». Однако вопреки опасениям Кизима, в их взглядах он не почувствовал ни ненависти, ни призрения, ни похоти. Скорее они излучали некоторую жалость и соучастие, какую-то отеческую заботу, пока еще не осуществленную, но уже готовую излиться на обездоленные создания. Разглядывая солдат издалека, командир роты стал успокаиваться. Напрасно он нервничал. Спасибо тебе русский солдат! Сколько ты пережил! Сколько потерял друзей и родных! Сколько горя, лишений и страданий принесла тебе эта война! Но, несмотря на все, ты остался человеком! Человеком, которому свойственно сострадание, желание защитить слабого, нуждающегося в помощи, помочь больному, накормить голодного и согреть замерзшего! Слава тебе русский солдат!
Видимо девочки почувствовали такое доброе отношение к себе, потому что они постепенно расслабились и уже через несколько минут перестали обращать внимание на суровых мужчин в выцветших гимнастерках. Воспитанницы разбрелись по двору, кто-то из них стал играть в небольшой песочной куче, кто-то просто ходить и разговаривать не столько с подружками, сколько с собой. Одна девушка, которой на вид было около восемнадцати лет, встала возле скамейки и, смотря на солнце, щурясь и улыбаясь, начала петь какую-то простую немецкую песенку.
1 2 3 4 5 6 7 8