- Красная краска везде, черт побери, - сказал он. - Она, должно быть,
открыла банку емкостью в галлон.
- Она? - спросила Анжелика.
Кип нагнулся и поднял клочок разлинованной бумаги; на полу, между
яичной скорлупой валялись дюжины таких бумажек. На этом клочке были строки
стихотворения, написанные правильным почерком школьницы. Кип спокойно
посмотрел на бумажку, бросил ее и подошел к столу. Анжелика последовала за
ним.
Отбросы на столе были сложены в три неровных яруса. На самом верхнем
стояли две маленькие фигурки, сделанные из ершиков для курительной трубки
и папье-маше, изящно раскрашенные акварелью. Это были фигурки мальчика и
девочки. У мальчика были светлые волосы, а на девочке было длинное белое
платье из жатой бумаги и вуаль.
- Кто, Кип?
Он взял фигурку девочки и мягко подбросил ее:
- Нэнси Леберт, - ответил он. - Она сделала все это.
Анжелика посмотрела на него с пытливым любопытством, затем подошла к
кушетке и села под гирляндой.
- Дочь Джорджа, - сказала она.
- Дочь Джорджа. Она... просто рехнулась на почве меня.
- Я вижу, - промолвила Анжелика. - И долго это продолжается?
- Нет.
Возникла небольшая пауза.
- Я совершил ошибку, - сказал Кип, медленно краснея. - Это было на
прошлой неделе, после того, как умер ее отец. Это она нашла его. Она
позвонила мне и я приехал... Она держалась нормально, пока полицейские и
следователь крутились там, а затем ее прорвало. Она плакала. Ты читала
когда-нибудь о людях, из которых ручьями лились слезы? Ты думаешь, это
забавно? Вся грудь моей рубашки была мокрой даже на следующее утро...
Теплые слезы на моей груди - отвратительнейшее чувство. Было такое
ощущение, что она истекает кровью на мне. А она продолжала говорить при
этом, что ей уже двадцать шесть, и она уродина, и что единственный, кто ее
любил когда-либо, был ее отец, а теперь он умер.
После паузы Анжелика, колеблясь, спросила:
- И в чем же была твоя ошибка?
- Я поцеловал ее.
- ...И это все?
- Нет, - ответил Кип. - Я сказал ей, что люблю ее - и, о Господи, это
действительно так... Я ее люблю - но не в том смысле. Но она восприняла
это совершенно иначе...
Начался дождь: сначала он легонько постукивал в окна, затем стал
стучать сильнее, а потом звук перешел в равномерную гулкую дробь - это
капли барабанили по крыше. Дождь принялся отбивать стаккато на плитах
дорожки, и потоки воды стремительно забурлили в водостоках.
Внезапно Кип повернул голову.
- Что это?
- Где?
- Звук, как будто кто-то закрыл дверь... где-то внутри дома.
- Я слышала его. Но мне показалось, как будто хлопнули дверцей машины
снаружи.
- Может быть, - произнес Кип с сомнением.
Он посмотрел на девушку, затем прошел по коридорчику в холл.
Дверь ванной была приоткрыта. Хотя раньше она была закрыта. Кип
открыл ее полностью и вошел в ванную. В воздухе витал горячий пар и
слабеющий запах лосьона для бритья. Крышка от туалетного сидения была
прислонена к стенке с аптечкой среди беспорядочного нагромождения
коробочек и тюбиков. Зубная щетка Кипа лежала на полу посредине комнаты,
ее щетинки слиплись от красной грязи.
Он переступил через нее, глянул на мокрый круглый отпечаток в ванной
и открыл дверь в спальню. Постель была измята. На подушке красовались два
скомканных нейлоновых чулка, серое платье валялось на полу, закрывая кучу,
которая, по-видимому, представляла собой пару туфель. Кип обошел эту кучу
и направился в комнату в форме литеры L, дальний угол которой был срезан и
образовывал кухоньку.
Дверь в гостиную была открыта. Кип вошел и услышал голос Нэнси
Леберт, которая как раз в этот момент говорила:
- А почему вы не едете домой?
Она стояла возле стола, босая, сжимая в руке с запачканными красной
краской костяшками черную сумку из искусственной кожи. Ее лопатки были
похожи на ощипанные костлявые крылья. Ее комбинация была сморщена и косо
висела на ней, одна бретелька бюстгальтера была прихвачена булавкой.
Она повернулась лицом к нему, ссутулившаяся и неуклюжая, уставившись
на него большими зеленоватыми глазами, которые лихорадочно блестели.
- Привет, Кип, - обратилась она к нему, - не кажется ли тебе, что ей
необходимо уехать домой?
У Нэнси были ярко-рыжие волосы: не цвета моркови, и не цвета хны, но
того настоящего, темного, блестящего рыжего цвета, который можно увидеть
только раз в жизни. У нее была бледная кожа, которая хорошо сочеталась с
цветом волос, но еще больше ухудшала ее внешность. Ее тонкое лицо было
покрыто пятнами и кучей прыщей. Оно выглядело как нечто, что необходимо
было бы спрятать. Ее глаза как будто не принадлежали этому лицу. Они,
казалось, не могли принадлежать ни одному лицу: они были чересчур
огромными и чересчур блестящими, а белки имели желтоватый оттенок
обесцвеченных зубов.
Кип обратился к ней.
- Нэнси, можно тебя попросить об одолжении?
- Она должна уехать домой. Это неправильно, что она находится здесь,
Кип.
- Мы поговорим об этом позже, - ответил Кип, непроизвольно сжимая
руки. - Сначала сделай мне одолжение.
- Хорошо, какое?
- Пойди и надень платье. Пожалуйста.
Она задумалась.
- Хорошо, - сказала она конфиденциальным тоном, - если она не хочет
уйти, то нам остается сделать вид, что ее здесь нет.
Она промаршировала мимо Кипа в спальню. Через мгновение они услышали,
как заскрипели пружины, когда она села на кровать.
- Что ты собираешься делать? - тихо спросила Анжелика.
Он сел возле нее, стараясь развеять неловкость.
- Отвезти ее домой.
- Кип, эту девушку необходимо поместить в психиатрическую лечебницу.
- Я знаю. Джордж хотел поместить ее под опеку еще несколько лет тому
назад, но ее мать не соглашалась с этим. Она воспринимала это, как личное
оскорбление. Я не могу ее поместить в больницу; это могут сделать только
родственники.
- Вызови полицию. Пусть ее арестуют за умышленное нанесение вреда. Я
понимаю, как это звучит, но это лучшее, что ты можешь для нее сделать.
Нэнси вышла из кухни, на ней было серое платье, но оно было не
застегнуто, и один чулок. В одной руке она все еще держала черную сумку, в
другой она сжимала бутылку сливового сока.
- Хотите сока? - спросила она весело.
- Нет, спасибо, - ответил Кип - Нэнси...
Она захихикала и вновь скрылась из поля зрения. Они услышали стук
бутылок в холодильнике, а затем вновь установилась тишина, и был слышен
только шум дождя.
Через несколько минут эта тишина их насторожила. Сначала Кип позвал
Нэнси, а затем пошел посмотреть, что она делает. Окно в спальне было
открыто, потоки дождя заливали кровать и пол. Нэнси в комнате не было.

Следующее утро было скверным. Будильник поднял Кипа с постели в шесть
тридцать утра. Кип запел, принимая душ, хотя это не входило в его
привычки, и только тут все вспомнил. Он завернулся в полотенце и побрел в
гостиную, чтобы убедиться, что это был не сон. Но это была реальность: на
стене над кушеткой остались дырки от гвоздей, повсюду остались мелкие
следы красной краски, которые ничем не смыть, а возле двери было то самое
место, где Анжелика сказала слова, которые будет трудно взять назад.
Кип предавался размышлениям о вчерашних событиях до тех пор, пока
яйца не сковородке не стали жесткими, как подошва. После исчезновения
Нэнси они долго обсуждали вопрос о том, что Кип должен вызвать полицию,
причем вся логика была на стороне Анжелики, а Кип ничего не мог ей
противопоставить, кроме того, что он знал, что будет чувствовать себя как
палач на Голгофе, если он сделает это, не испробовав сначала какие-то
другие пути.
От этой темы они перескочили, Кип даже не помнил, каким именно
образом, к его работе. Кип не видел ничего плохого в том, что он
занимается такой работой; после колледжа он перепробовал много всяких дел,
и везде весело проводил время. Он был лесорубом, воспитателем в лагере для
мальчиков, служителем зоопарка, моряком на торговом судне, - но ни одно из
этих дел не приносило ему такого удовольствия, как его нынешняя работа, он
был просто создан для нее. И он сказал это. И еще он подчеркнул, что если
бы он выполнял какую-нибудь другую работу, то, возможно, никогда бы не
встретил Анжелику. Без каких-либо видимых причин этот аргумент, казалось,
привел ее в бешенство.
Она молчала достаточно долго, чтобы досчитать до десяти, затем ее
глаза сузились.
- Кип, я как раз вспомнила кое-что, о чем ты мне сообщил за ленчем.
Ты ведь изучал биохимию в колледже?
- Конечно. Калифорнийский университет, Лос-Анжелес. Джордж был одним
из моих профессоров, разве я тебе не говорил об этом?
- Тогда, неужели я ошибаюсь, считая, что ты делал для профессора
Леберта гораздо больше, чем просто мыл бутылки и пробирки? Ты, случайно,
не был его лучшим учеником?
- Да. Он ставил мне высшую оценку.
- Хорошо, тогда почему...
- Подожди минутку. Его предмет я изучал просто в качестве хобби, он
не был основным предметом моей специализации.
Она задумалась на минутку над словами Кипа.
- А что было основным предметом твоей специализации - физика?
- Физика. Ядерная.
Она задумалась вновь. Ее глаза стали большими и круглыми.
- Я думаю, что по этому предмету ты тоже получал наивысшие баллы.
Можешь не отвечать. Я знаю, что получал. Кип, извини меня - это, конечно,
не мое дело, но как ты, имея такие способности, мог променять это все на
твой теперешний образ жизни?
Он искал слова, чтобы объяснить ей.
- Слушай, это все не так, как ты думаешь. Совсем иначе. Понимаешь,
когда я был ребенком, я был помешан на науке: маленький тщедушный
мальчишка с охапкой книг. Во время обучения в средней школе и колледже я
продолжал думать, что это то, чем я хочу заниматься, но работа давалась
мне все труднее и труднее. Когда я стал аспирантом, то выражаясь языком
футболистов, получил удар ниже пояса. Я заболел. Я не окончил первый
семестр.
Когда я набрался сил, я снова попробовал заниматься - мне
предоставили отсрочку на лето. Но я снова заболел, заболел по-настоящему:
анемия, гипертония, астма - чертовски неприятная штука! - а вершиной всего
этого букета стал спинномозговой менингит, который поразил меня внезапно.
Когда я выкарабкался, я сел и задумался. Все эти болячки были
психосоматического плана, кроме менингита. И к этому времени энтузиазм мой
поостыл. Я стал все больше задумываться, на самом ли деле я хочу провести
остаток жизни, горбатясь и теряя зрение за лабораторным столом. Да я
просто обманывал себя, убеждая, что хочу этого. Для чего? Чтобы изобрести
еще большую бомбу, чем уже существующие?
Итак, я отправился на север и провел сезон, работая на
лесозаготовках. Я ни разу не пожалел об этом.
Щеки Анжелики порозовели больше, чем обычно. Она серьезно произнесла:
- И ты считаешь, что не махнул на все рукой? Но что ты собираешься
делать, когда больше не сможешь быть профессиональным игроком в гольф,
Кип?
- Мне не обязательно дожидаться этого. Я присмотрел маленькое
местечко в стране секвой, которое мне бы хотелось купить, если сойдемся в
цене. Представь себе туристский лагерь на озере.
- Туристский лагерь?
- Конечно. Я знаю, там больше работы, чем многие воображают себе - и
плотницкие, и канализационные работы, и многое другое. Но это нормально. Я
могу делать все, что...
- Ты можешь делать все, - сказала Анжелика, вставая, - но ты не
хочешь.
Одним движением она схватила свой плащ. Сделав еще два взмаха, надела
его. Она открыла дверь до того, как Кип успел двинуться. Потом обернулась.
- И зачем только дается талант таким людям, как ты? - сказала она,
глядя на Кипа так, как будто у него во лбу окно. И ушла...
Яичница была коричневой по краям и нежно-зеленоватого цвета
посередине. Кип подтолкнул яичницу, чтобы она съехала на тарелку, добавил
слегка поджаренный бекон и рассеянно понес это месиво в гостиную. Булочка,
масло, фруктовый сок, кофе. Кофе был холодным.
Кип выругался, но без энтузиазма, и глотнул сливовый сок. Жидкость
обожгла его желудок.
Он задохнулся, обрызгав коричневыми капельками яичницу, и уставился
на пустой стакан.
- Бренди, - произнес он вслух, а затем добавил: - Нэнси.
Точно: она входила в комнату с бутылкой в руке. Она, должно быть,
добавила в эту штуку коньяка как раз перед этим или же по дороге. А, может
быть, еще раньше. Еще одна миленькая шутка.
Но что-то не сходилось. Все остальное следовало очевидной модели: и
туалетное сиденье, и куча мусора в виде свадебного пирога, и даже яичная
скорлупа - любовь и страх.
А какое символическое значение имел коньяк? Или сливовый сок?
Кип резко вскочил и пошел на кухоньку. Он открыл холодильник. Там
была бутылка сока и прямо над ней бутылка коньяка, но это еще ни о чем не
говорило.
Он не мог понять этого, и это ему не нравилось.
Если уж вспомнить вчерашний вечер, то как насчет ухода Нэнси через
окно? Он так же не вписывался в модель; Кип ожидал, что проведет остаток
вечера, прикладывая усилия, чтобы отправить ее домой.
Могла она подслушать, о чем они говорили в гостиной? Вполне вероятно.
Они разговаривали, понизив голос, но нельзя с уверенностью сказать, как
долго она могла подслушивать под дверями спальни или за углом в холле.
Это напомнило ему о том, что вчера вечером ему никто не ответил на
телефонный звонок в квартире Нэнси, которую она делила со своей матерью. А
сейчас было слишком рано, чтобы беспокоить людей по какому-либо поводу, за
исключением пожара или землетрясения; он решил дать им покой до восьми.
Тогда он вновь попробует дозвониться.
Он побрел обратно в гостиную и мрачно уставился на стену, где все еще
виднелась надпись, сделанная Нэнси:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12