Ну и отделала же его Кора! Отпечатала что-то чрезвычайно смешное, такое, что у него против обыкновения язык отнялся. Она сказала – ты извинишь меня, Кора, если я не сумею передать твою неподражаемую интонацию, – она сказала: «СБРОШЕН СО СЧЕТОВ?!» Старший инспектор, вы должны поверить, что у нее это прозвучало как реплика леди Бракнелл о баульчике – и я увидела, как она настраивается для эпической кошачьей схватки, какими знамениты люди театра. «Ах ты гнойный прыщ, – прошипела она ему. – По крайней мере сброшенный со счетов побывал на счетах! А ты… ты никогда не был на них, и теперь тебя на них нет, и никогда не будет!»
Ну-у! Реймонд явно не привык получать отпор, и на его физиономию стоило посмотреть. Думаю, я не ошибусь, сказав, что все в комнате – возможно, даже Селина, – возликовали при таком фиаско.
Наше ликование, к несчастью, оказалось чуточку преждевременным. Глаза у него злобно прищурились, он тут же накинулся на Кору и сказал… он сказал… поймите, Трабшо, я… в конце-то концов, Кора моя давняя подруга, и… и… учитывая все, вы не можете требовать, чтобы я повторила то, что он сказал. Вам достаточно знать, что он сослался на некие… некие клеветнические слухи, которые омрачали ее частную жизнь. Слухи, которые всегда оставались только слухами, вы понимаете, но Джентри – ведь он же зарабатывал на жизнь скандалами – неожиданно оказался осведомленным о том, как она получила… нет-нет, я не могу больше продолжать об этом.
Однако я решила, что не могу предоставить мою подругу ее судьбе, и сказала Джентри без обиняков, что он обязан извиниться, бросив такое ничем не обоснованное пятно на ее репутацию. И к моему величайшему изумлению, он извинился. Да, так-таки извинился немедленно, без сомнения, заметив, как глубоко была расстроена Селина его поведением. Следующий час или около того, то есть большую часть обеда, он сидел насупленный, как всегда, но хотя бы вел себя более или менее прилично.
А вот когда мы все уминали рождественский пудинг, он начал снова, с мстительнейшей лихвой, и учитывая, каким дураком его выставила Кора, «мстительнейшая» тут наиболее верное слово. Он не мог простить никому из нас, что мы были свидетелями этого спектакля.
Первой его жертвой стал Клем Уоттис, наш приходской священник, который рассказывал нам про некоторые ужасы, которые ему довелось пережить, когда он был армейским капелланом во Фландрии в дни Великой войны. Он только что начал особенно завораживающую историю о юном солдатике, которому предстояла ампутация обеих ног без наркоза, когда Реймонд, прикрыв рот в притворном зевке, протянул со своего места через стол: «Ах, викарий, боюсь, ваша Великая война вот-вот обернется Великим занудством!»
Клем – как подобает его сану – просто не способен потерять контроль над собой. Более того: он, по словам Синтии, настолько рассеян, что только контроля над собой и не теряет. Так что подозреваю, ответил он Джентри больше с печалью, чем с гневом. «Полагаю, молодой человек, вы думаете, что чрезвычайно умны».
«Вовсе нет, – с полной невозмутимостью последовал уничтожительный ответ. – Умным я кажусь только потому, что разговариваю с вами. Как почти любой ваш собеседник».
Теперь даже викарий не сдержался:
«Или вы позабыли, наглый щенок, что мы сражались на той войне, чтобы сделать мир безопасным для таких, как вы? И вот благодарность, которую мы получаем!»
После чего Джентри, он… ну, он… как бы это выразить?… он начал чернить… ну, его точный круг обязанностей и их характер как военного капеллана.
К этому моменту стало очевидным, что ничто и никто не может заткнуть фонтан его желчи. Каким-то образом он проведал о неприятных тайнах в нашей жизни – каждая жизнь, как вам известно, Трабшо, даже внешне безупречная, прячет свои секреты, – ведь есть публичная жизнь и частная жизнь, а сверх того существует тайная жизнь, и каждому из нас по очереди пришлось почувствовать то, что я могу назвать только жгучими ударами его бича.
Вот так благодаря единственному непрошеному гостю наше веселое празднование Рождества в тесном дружеском кругу превратилось в не более и не менее как в сокрушительный кошмар.
Надеюсь, вы извините, что я не стану вдаваться в подробности тех тягостных намеков, которые нам пришлось выслушать. Скажу только, что среди нас, когда мы вчера вечером разошлись по своим комнатам, среди нас не нашлось бы никого, кто не возрадовался бы, если бы Реймонд Джентри был бы сражен громом небесным.
Или если уж на то пошло (заключила она свой рассказ), то и пулей.
Глава четвертая
– Хм-м, я получил общую картину…
Переварив информацию, которую ему только что скормили, старший инспектор затем отдал должное автору детективных романов.
– Благодарю вас за нее, мисс Маунт. Очень сочно изложено, если мне дозволено так сказать. Честно говоря, детективные истории меня не слишком привлекают. Они, по моему мнению, чересчур эфирны, и им не хватает нелегкой рутины, упорных розысков, необходимых для поимки типичного убийцы. Но вы обладаете сноровкой свести сложную ситуацию к самой ее сути.
– Ах, благодарю вас, старший инспектор, – сказала писательница, сияя улыбкой. – Крайне любезно с вашей стороны. Тем более что, боюсь, в моих «Ищи убийцу!» я обхожусь с вами и вашими коллегами отнюдь не так.
– Ну, это же хорошее чистое развлечение, – ответил Трабшо благодушно. – Надеюсь, мы в Ярде не так мелочны и принимаем ваши прохаживания на наш счет именно в том духе, в каком, я уверен, они писались. Но довольно этих приятных отвлечений. Нам следует решить, что предпринять дальше.
– Право, не вижу, что, собственно, мы можем сделать, – сказал полковник. – Мы погребены под снегом, как вам известно, и пока погода не изменится, пока не восстановят телефонную линию, мы даже не можем сообщить надлежащим властям о произошедшем.
– В таком случае могу ли я осведомиться, зачем я здесь?
Вопрос, казалось, лишил полковника дара речи.
– Зачем вы здесь?… Ну, просто казалось, что это единственный… Но если вы смотрите на это дело так, я не… просто Читти указал…
– Читти?
– Мой дворецкий.
– И он указал…
– Он напомнил мне, что вы поселились по соседству, и предложил… ну, в конце-то концов, прах меня побери, у меня в доме мертвец! Если у меня течет труба, я посылаю за водопроводчиком, и если у меня обнаружился… ну, текущий труп, естественно, я посылаю за полицией.
– Мне представляется, полковник хочет сказать, что нам всем казалось, что – по крайней мере пока местные полицейские не смогут до нас добраться, – то будет только прилично и уместно, чтобы в доме присутствовал представитель сил закона и порядка, пусть и представитель в отставке.
– Благодарю вас, Фаррар, – ворчливо сказал полковник. – Именно это я в моей деревенской манере и пытался выразить. Факт тот, Трабшо, что едва мы приняли решение послать Ролфа и Дона за вами, думается, никто из нас даже не спросил себя, зачем, собственно, мы вас сюда позвали. Надеюсь, вы не слишком… снова приношу извинения… то есть второй день Рождества…
– Нет, нет, нет, – сказал Трабшо, – вы поступили совершенно правильно, и я не исполнил бы своего долга – пусть я и в отставке, я все-таки считаю это своим долгом, – если бы я отказался поехать.
– Это же именно то, что сказал я! – воскликнул полковник. – Разве я не сказал, что полицейский никогда не уходит на покой? Даже на ночь.
– Ну, не знаю, но не важно. Вопрос в том, для того ли я здесь, чтобы лишь поставить штамп официальности, или подобие штампа официальности, как вы справедливо указали, на часы, а возможно, и дни, предстоящие вам всем, прежде чем удастся восстановить связь с внешним миром? Или же я тем временем что-либо предприму сам?
Полковник провел сомневающимся пальцем по своему все еще не бритому подбородку.
– Предпримете? – сказал он. – Я вас не понял. Что предпримете?
– Вы же не собираетесь переарестовать всех нас? – пискнула жена викария трепещущим фальцетом.
– Милая дама, – недрогнувшим голосом ответил скотленд-ярдовец, – даже если бы я хотел арестовать вас, чего, поверьте, вовсе не хочу, я не мог бы этого сделать. Вспомните, я в отставке и больше не занимаю официального положения, из чего логически следует, что у меня нет официальной власти. Однако…
– Однако?… – сказал полковник.
Трабшо громко откашлялся.
– Послушайте, я понимаю, каким страшным испытанием это явилось для всех вас… И, говоря между нами, все станет гораздо хуже, прежде чем положение улучшится. Но мне кажется, что имеется шанс, который может поспособствовать нам тем временем прояснить ситуацию.
В моторе доктора Рол фа Дон рассказал мне о разговоре, который вы вели в этой самой комнате всего лишь через полчаса после того, как они с полковником нашли тело Реймонда Джентри. Он, в частности, сообщил мне о том, как мисс Маунт настаивала, что вы просто не можете позволить себе сидеть сложа руки час за часом, если не день за днем, с трупом на чердаке и в атмосфере гостиной, полной миазмов нарастающих подозрений. Ведь он, кроме того, сообщил мне ее теорию – что логически быть убийцей должен кто-то из вас, теорию, с которой, дамы и господа, я должен согласиться.
Это заключительное заявление старшего инспектора вызвало всеобщее аханье, будто всем присутствующим было предъявлено новое и неожиданное обвинение, хотя, разумеется, Трабшо всего лишь повторил сказанное ранее Эвадной Маунт. Причина, возможно, заключалась в том, что теперь обвинение исходило не от писательницы, славящейся увлекательно черным воображением, того рода воображением, которое вы ищете и предвкушаете, когда уютно устраиваетесь у камина с детективной загадкой, но от человека, чей анализ ситуации не мог не прозвучать, несмотря на его отставку, со всем авторитетом блюстителя закона.
– Да, – продолжил Трабшо после паузы, – боюсь, вам придется отказаться от утешительной мысли, будто преступник проник в дом снаружи. Я видел тело Реймонда Джентри. И я видел помещение, где его убили.
И еще одно. В кармане его халата я нашел лист бумаги, который неопровержимо указывает, что он занимался шантажом – как любитель или как профессионал, я пока сказать не могу. Мне бы хотелось, чтобы вы все взглянули на этот лист. – С этими словами он достал листок, разгладил пальцами и положил развернутым на стол, чтобы все могли прочитать запись.

Какими загадочными эти инициалы и слова ни показались бы посторонним, они несомненно и значимо воздействовали на разных членов общества, собравшихся под кровлей Ффолксов, поскольку один за другим все они, смертельно побледнев, отшатывались от стола, едва прочитав роковые строки.
Только Эвадна Маунт, то ли будучи более стойкой, чем остальные гости, то ли из-за врожденной склонности всюду совать свой нос, продолжала изучать помятый лист.
Когда она наконец подняла голову, Трабшо сразу заметил, что ее лицо недоуменно нахмурено.
– Что такое, мисс Маунт? – быстро спросил он.
– Ну, я не знаю, – промямлила она почти жалобно.
– Вы не знаете?
– Да, не знаю. Просто… ну, я просто не могу избавиться от чувства, что… что, понимаете, с этой бумагой что-то не так. Но вот что?
– Прошу вас поделиться с нами тем, что вы можете сказать. Никогда не известно, что вдруг окажется важным.
Она вновь устремила взгляд на лист с пометками и несколько секунд опять их штудировала. Затем покачала головой.
– Нет! Трабшо, сожалею, но я не знаю, что меня смущает. Правда не знаю. Возможно, меня осенит, если я перестану о них думать.
Старший инспектор словно еще не решил, продолжать ли эту линию или нет. Затем он спросил Роджера Ффолкса:
– Полковник, вы, случайно, не узнаёте машинопись?
– Узнаю ли я машинопись? Да как я мог бы ее узнать? Это же не почерк.
– На самом деле, – терпеливо сказал Трабшо, – это своего рода почерк. Видите ли, не найдется и двух пишущих машинок с полностью идентичными шрифтами. Собственно, я спросил, не знаете ли вы случайно, на чьей машинке это было напечатано?
Он вручил лист полковнику, который бросил на него беглый взгляд.
– Понятия не имею. Не знаю даже, что именно мне надо высматривать. Ну-ка, Фаррар, поглядите вы, хорошо? Может, вы разберетесь, что требуется инспектору.
– Конечно, полковник.
– Что? То есть вы хотите сказать, что знаете?
– Да, сэр. Это… ну, это было напечатано на вашей машинке.
– Моей?!
– Несомненно, сэр. На той, которая в библиотеке. Видите вот тут, старший инспектор, эту букву «К»? И вот эту? Вертикальная палочка чуть изогнута – посмотрите, на середине у нее крошечный изъян. И у той, и у другой. Да, это ваша машинка, полковник.
– Прах меня побери!
– Таким образом, – взвешивающе сказал старший инспектор, – эти заметки были напечатаны в стенах этого самого дома, вероятно, в какой-то момент в течение последних тридцати шести часов. Полковник, у Джентри был доступ в вашу библиотеку?
– Ну, естественно. В моем доме все открыто для моих гостей, даже незваных. Всякий, кто искал книгу, чтобы почитать, или просто хотел какое-то время побыть в одиночестве, мог забрести в библиотеку.
Трабшо снова сложил лист и убрал назад в карман.
– Ну, – сказал он, – поскольку ясно, что все вы не питали к жертве добрых чувств, как и он к вам, и поскольку вот это, – он погладил карман, – существенная часть, способствующая указанной ясности, я полагаю, что было бы напрасной тратой времени искать где-либо еще возможные побуждения к его убийству, во всяком случае, пока я не исследую их поближе к дому. Под этим я подразумеваю – здесь, в Ффолкс-Мэноре.
– Прежде чем вы не исследуете… – сказал доктор Ролф. – Должны ли мы понять, что вы намерены вести следствие сами?
– Да, таково мое намерение.
– Здесь и сейчас?
– Опять-таки да.
– Позвольте мне уточнить, – сказал полковник. – Вы собираетесь… что сделать? Допросить каждого из нас?
– Совершенно верно. Именно об этом я и думал.
– Несмотря на то что вы в отставке и у вас такого права нет?
– Послушайте, – сказал Трабшо. – Вы ведь понимаете, что, когда полиция наконец доберется сюда, вас всех подвергнут довольно жесткому допросу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27